Мои вопли заглушались его радужными нитями, затягивающимися вокруг моей шеи. Создание, как я откуда-то знала, было женщиной. Когда тварь навалилась на меня сверху и стала душить, все вокруг почернело.

Этот неопределимый во времени момент между сном и бодрствованием был в конце концов прерван настойчивым стуком в мою дверь и озабоченными голосами постояльцев гостиницы, раздававшимися из холла. Я включила свет и пробормотала через дверь какие-то извинения и объяснения.

Моя кожа все еще ощущала кошмар как липкий пот, и я пошла в ванную. Посмотрев в зеркало, я едва сдержала крик. Красные линии, пересекающие мое горло, и равномерно распределенные красные точки, сбегающие вниз по груди, выглядели как незаконченная татуировка. В безумном страхе я упаковала свои сумки. Было три часа ночи, когда я вышла в пустынный вестибюль, чтобы заплатить по счету.

– Куда это ты собралась в такое время? – спросила меня Делия Флорес, появляясь из двери позади конторки. – Я слышала о твоем кошмаре. Ты взбудоражила всю гостиницу.

Я так обрадовалась, увидев ее, что обняла ее и зарыдала.

– Ну, ну, не плачь, – бормотала она успокаивающе, поглаживая мои волосы. – Если хочешь, можешь спать в моей комнате. А я буду охранять тебя.

– Ничто в этом мире не заставит меня остаться в этой гостинице, – сказала я. – Я возвращаюсь в Лос-Анджелес сию же секунду.

– У тебя часто бывают кошмары? – спросила она небрежно, подводя меня к потрескавшейся старой кушетке в углу.

– Время от времени. Всю жизнь я страдаю от ночных кошмаров, – ответила я. – И в каком-то смысле даже привыкла к ним. Но в эту ночь все было не так. Это был самый реальный, самый жуткий кошмар, который мне пришлось пережить.

Она бросила на меня оценивающий долгий взгляд и затем сказала, лениво растягивая слова:

– Ты хотела бы избавиться от своих кошмаров? – Говоря это, она украдкой бросила взгляд через свое плечо в направлении двери, как если бы кто-то мог оттуда нас подслушивать. – Я знаю кое-кого, кто действительно может помочь тебе.

– Конечно, я бы не отказалась, – прошептала я, снимая шарфик с шеи, чтобы показать ей красные отметины. Я рассказала ей в деталях о своем кошмаре. – Ты когда-нибудь видела что-нибудь подобное? – спросила я.

– Выглядит достаточно серьезно, – произнесла она, внимательно исследуя линии, проходящие поперек моей груди. – Тебе действительно не следует уезжать до тех пор, пока ты не встретишься с целительницей, о которой я говорила. Она живет где-то в ста милях к югу отсюда. Всего около двух часов езды.

Меня очень обрадовала возможность встретиться с целительницей. С самого рождения я пользовалась подобными услугами в Венесуэле. Как только я заболевала, мои родители вызывали врача, а сразу после его ухода наша домоправительница-венесуэлка укутывала меня и вела к целителю. Когда я стала старше и не хотела больше лечиться у знахаря – никто из моих друзей не делал этого, – она убеждала меня, что нет никакого вреда в том, что будешь защищена дважды. Привычка настолько крепко укоренилась во мне, что когда я переехала в Лос-Анджелес, то, заболевая, встречалась как с врачом, так и с целителем.

– Ты думаешь, она примет меня сегодня? – спросила я.

Увидев непонимание на ее лице, я напомнила, что уже воскресенье.

– Она примет тебя в любой день, – заверила меня Делия. – Почему бы тебе просто не подождать здесь, и мы сейчас же отправимся к ней. Мне хватит и минуты, чтобы собрать вещи.

– С какой стати ты сворачиваешь со своего пути, чтобы помочь мне? – спросила я, придя в замешательство от ее предложения. – Ведь я для тебя совершенно незнакомый человек.

– Совершенно верно! – воскликнула она, поднимаясь с кушетки. Она снисходительно взглянула на меня, как будто чувствовала возникшие у меня сомнения. – Что может быть лучше? – задала она риторический вопрос. – Помочь совершенно незнакомому человеку – это безрассудное действие или акт большого самообладания. Мой случай – последнее.

Не зная, что сказать, я не нашла ничего лучшего, как уставиться в ее глаза, которые, казалось, воспринимали мир с изумлением и любопытством. В ней было что-то странно успокаивающее. Дело было не только в том, что я доверяла ей, – мне казалось, что я знакома с ней всю жизнь. Я чувствовала существующую между нами связь и близость.

Она исчезла за дверью, чтобы взять свои вещи, а я связывала и закрепляла багаж в автомобиле. Мне не хотелось оказаться в затруднительном положении, проявив дерзость, что так много раз случалось прежде. Но какое-то необъяснимое любопытство удержало меня, несмотря на хорошо знакомое ноющее чувство тревоги.

Я прождала около двадцати минут, как вдруг из двери за конторкой клерка вышла женщина, одетая в красный брючный костюм и туфли на платформе. Она задержалась под лампой. Обдуманным движением она откинула назад свою голову так, что локоны ее белокурых волос замерцали на свету.

– Ты не узнала меня, не так ли? – Она весело улыбнулась.

– Это на самом деле ты, Делия? – воскликнула я, уставившись на нее с раскрытым ртом.

– Ну а как ты думала?

Все еще посмеиваясь, она шагнула со мной на тротуар по направлению к моей машине, припаркованной перед гостиницей. Она швырнула свою корзину и вещевой мешок на заднее сиденье моего маленького автомобиля с откидным верхом, затем села рядом со мной и сказала:

– Целительница, к которой я тебя везу, говорит, что только очень молодой и очень старый человек могут позволить себе выглядеть вызывающе.

Прежде чем я успела напомнить ей, что к ней не относится ни то, ни другое, она призналась мне, что она значительно старше, чем кажется. Ее лицо сияло, когда она повернулась ко мне и воскликнула:

– Я напяливаю это обмундирование, потому что люблю поражать моих друзей!

Имела она в виду меня или целительницу, она не сказала. Конечно же, я была поражена. И это касалось не только ее нарядов, которые сильно отличались по стилю, – изменилась вся ее манера поведения. Не осталось и следа от надменной, настороженной женщины, которая приехала со мной из Ногалеса в Эрмосильо.

– Это будет самое очаровательное путешествие, – произнесла она, – особенно если мы откинем верх. – Ее голос звучал счастливо и мечтательно. – Я обожаю путешествовать ночью в машине с откинутым верхом.

Я охотно выполнила ее пожелание. Было почти четыре часа утра, когда мы оставили позади Эрмосильо. Испещренное звездами небо, неяркое и черное, казалось самым высоким из тех, что мне приходилось видеть. Я ехала быстро, хотя казалось, что мы вообще не движемся. В свете фар без конца появлялись и исчезали шишковидные силуэты кактусов и мескитовых деревьев. Казалось, что они все были одной формы, одного размера.

– Я упаковала с собой несколько сладких булочек и полный термос чампуррадо, – сказала Делия, доставая свою корзину с заднего сиденья. – Утро наступит до того, как мы доберемся до дома целительницы.

Она налила мне полчашки густого горячего шоколада, приготовленного с маисовой мукой, и накормила рулетом по-датски, давая мне кусочек за кусочком.

– Мы проезжаем через волшебную страну, – сказала она, прихлебывая восхитительный шоколад. – Волшебную страну, населенную людьми-воинами.

– Что это за люди-воины? – спросила я, стараясь, чтобы это не прозвучало снисходительно.

– Яки, народ Соноры, – сказала она и замолчала, как бы оценивая мою реакцию. – Я восхищаюсь индейцами яки, потому что они постоянно воевали, – продолжала она. – Сначала испанцы, а затем мексиканцы – не далее как в 1934 году – испытали храбрость, хитрость и безжалостность воинов яки.

– Я не в восторге от войны или от воинственных людей, – сказала я.

Затем, чтобы оправдать свой резкий тон, я объяснила, что происхожу из немецкой семьи, которая была разлучена войной.

– У тебя другой случай, – заключила она. – У тебя не было идеалов свободы.

– Минутку! – возразила я. – Именно потому, что я поддерживаю идеалы свободы, я нахожу, что война так отвратительна.