И все же его поцелуй не был одним только наказанием. Джесс чувствовала, как он становится все проникновеннее. Какая бы холодность ни сковывала его, она чувствовала, как пробуждается в нем страсть, ощущала его тело, его напряженную плоть и вспоминала его слова о том, что ей возбудить его не удастся. Нет, она может его возбудить, еще как может, но не было в том ни радости, ни триумфа. У него это всего лишь рефлекторная реакция.
И вот поцелуй прекратился, и Джесс стояла, трепетно ожидая последующих действий и не сомневаясь, что на поцелуе он не становится. Его высокомерие не особенно ее задело, хотя по сердцу пробежал холодок.
– Вы были самой хорошей из всех, кого я знал, но время прошло. Как говорит ваша сестра, в море плавает много рыбы, рыбы там в изобилии. Я не хочу лишиться из-за вас сна, Джесс, ни в прямом, ни в переносном смысле. Спокойной ночи.
И он ушел, гордо расправив плечи и, очевидно, уже забыв ее. Джесс смотрела ему вслед, боль сжигала глаза, гнев и горечь переполняли душу, и жить не хотелось. В памяти ожили все обманы, все ужасные оскорбления, взаимные обвинения и упреки, и щемящая тоска жуткими когтями проскребла по душе. Она повернулась к морю и смотрела в его таинственную мерцающую тьму. Как они были счастливы, найдя друг друга!.. Нет, ей не совладать со своим сердцем, стоит только вспомнить их ночь любви… Лучше его она не знала мужчины, и сама была для него лучшей, она это знала, но подчас одной любви недостаточно. Их любви оказалось недостаточно, слишком много еще всего, что преодолеть невозможно.
Мысль о мщении вновь вернулась в сознание, особенно обострившись от его последних слов, от этого обилия рыбы в море. Бесспорно, он сильнее ее, непреклоннее и, судя по всему, решил продолжить жизнь свободного плейбоя. О, как она ненавидела его, как хотела отомстить даже за эту силу, причиняющую ей столько страданий и заставляющую чувствовать всю унизительность собственной растерянности и уязвимости. Да, она ненавидит его и за то, что переживает такую жалкую беспомощность и такую беспросветную тоску.
Самый древний трюк из упоминаемых в Ветхом Завете. Соблазнение. Да, она способна соблазнить его, но для нее самой это будет сущей мукой, ведь по натуре она вовсе не мазохистка. Смотреть на любовный акт как на очистительное средство, нечто вроде слабительного. Но пусть это послужит для нее суровым уроком. Кроме того, ей надо восстановить равновесие, собрать силы для будущего, и что, как не месть, поможет ей в этом. Если удастся отомстить по-настоящему, потом и помереть не жалко. Сколько раз в жизни ее обманывали, околпачивали, предавали, вечно у нее не получалось ничего серьезного, она даже утратила обыкновенную человеческую чувствительность, которая так украшает ее скромную сестру Эбби.
Теперешний удар судьбы болезненнее всего.
Но сейчас она может взять реванш. Да, та единственная ночь, проведенная ими в Нью-Йорке, никогда не забудется. Возможно ли повторить это? Нет, конечно. Теперь они оба наверняка будут знать, что это их последняя ночь. Для нее – нечто вроде приема слабительного, чисто гигиеническая процедура, а для него – игра с опасной женщиной, которая напоследок может. вонзить в него свое смертоносное жало.
Уверенная, что Эбби все еще охвачена глубоким сном, Джесс с тревогой думала о ее судьбе. Возможно, когда кончится весь этот ужас, девочка действительно обретет свое счастье с Оливером, но для этого она, Джесс, должна им как-то помочь. Но как? Скорее, она навредит им, ибо то, что она задумала сделать с проклятым Уильямом, наверняка заденет и Оливера. Может, плюнуть на все и уехать в Америку? С ее знаниями и опытом без хорошей работы она там не останется. Просто срам, что она не подумала о таком варианте еще до того, как заварилась вся эта тошнотворная каша. Эбби такая добрая, преданная сестра, всегда была с ней в трудную минуту, а Джесс ничего хорошего для нее не сделала. Напротив, близка к тому, чтобы разрушить их любовь с Оливером.
Джесс ненавидела себя за это и решила, что непременно должна что-то сделать для счастья сестры. Можно уехать, а позже послать братьям Уэбберам письмо-признание, объяснив, почему она поступала так, а не иначе… Они поймут, что никакая она не опасная женщина, что бояться им нечего, все успокоятся, и Оливер с Эбби смогут воссоединиться.
Оливер спал в комнате в конце веранды, и Джесс, сдерживая дыхание, тихонько прокралась мимо его дверей. Комната Уильяма находилась в задней половине виллы, ближе к гостиной, с окнами, выходящими на другую часть острова. Двери из патио в гостиную были открыты, впуская в дом свежее дыхание бриза. Джесс вошла в них и остановилась, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. Кожа ее пылала, будто под ней пробегал какой-то летучий огонь, воспламеняемый ее мыслями. Сейчас она думала о том, что решила сделать.
Прикусив губу, она неторопливо пересекла гостиную и вышла в широкий коридор, куда среди прочих выходила и дверь спальни Уильяма. Она оказалась открытой, и Джесс вошла. Комнату заливал лунный свет, отчетливо прорисовывая силуэты предметов. Уильям, обнаженный, прикрытый простыней до пояса, лежал на постели вниз лицом. Какое-то время она просто стояла, глядя на него. Волосы спутались, он совсем затеребил их, при любом огорчении запуская в шевелюру пятерню. Было приятно думать, что сейчас она – главное его огорчение, хотя это, конечно, не совсем так.
Ах, если бы все сложилось иначе! Она могла бы жить с ним под одной крышей, каждую ночь смотреть на него, спящего, и, просыпаясь утром, видеть его. Но жизнь, увы, не то, чего тебе хочется, жизнь – это сучий мост времени, по которому тебя волочет совсем не туда, куда тебе надо.
Она развязала тонкий поясок, и саронг бесшумно соскользнул с ее плеч на пол. Обнаженная, с пылающей кожей, стояла она над его ложем, чувствуя каждым сосудом и каждой веной жаркую пульсацию крови. Должна ли она так поступить – сначала сотворить с ним любовь, а потом нанести свой страшный удар? Но она вспомнила обо всех тех ударах, что он нанес ей, и осторожно скользнула под его простыню.
Он тоже пылал, хотя, возможно, просто от ночного жара. Она ласково прикоснулась к нему, провела рукой по его упругому телу, пробуждая в себе ощущения той безвозвратно ушедшей в прошлое ночи, когда любовь была для них единением двух человеческих существ, а не битвой полов, как это могло быть теперь.
Он что-то сонно пробормотал, ощутив ее легкие нежные ласки, но еще не проснувшись. Жарко дыша, она касалась легкими поцелуями плеч, шеи и наконец кончиком языка обежала вокруг уха, одного из самых его чувствительных мест.
Он издал стон, покорный стон, затем повернулся и обнял ее, и это заставило ее содрогнуться от ужаса при мысли о том, что она задумала. Слишком скверно! Она не может, не должна так поступать. Это невыносимо и…
А затем его рот жадно припал к ее устам, а руки обвились вокруг нее, и он прижал ее к себе так сильно, что она почувствовала крепость его возбудившейся плоти и… и отступать стало поздно.
Но почему теперь все не так? – удивлялась Джесс. В его поцелуе ей чудилось отчаяние, отчаяние же заставляло ее льнуть к нему. Но затем она поняла почему и догадалась, что он осознает это тоже. Это их последние ласки. Нет, раз уж она пришла к нему и он ее принял, думать об этом сейчас просто нельзя. Сознание должно отступить, не время думать. Сейчас они находятся там, где нет места мыслям, где существуют только чувственность и жажда наслаждения.
Он ласкал ее, жадно целуя в губы, в шею. А когда его губы коснулись набухших грудей, сначала одной, потом другой, она стиснула зубы, чтобы стон блаженства не прорвался наружу. Потом он снова целовал ее в губы, а она вцепилась ему в спину, так что пальцы впились в кожу, и пылко ответила на его страстный порыв.
Она почувствовала, как сильно он возбужден, и раздвинула ноги. Он прижался.. ней, и сердце ее остановилось в ожидании.
Но ничего не произошло, он просто все теснее прижимался к ней и продолжал целовать, целовал в губы, потом снова ласкали целовал грудь, затем приподнялся и поцелуями приблизился к животу и дальше, вниз… Она напряженно ждала, руки ее, закинутые за голову, вцепились в подушку, дыхание прерывалось, а когда он достиг языком самых чувствительных и уязвимых мест, ей показалось, что она сейчас умрет. Она не могла пошевелиться, совершенно обессилела, а он все ласкал и ласкал ее нежно и страстно, заставляя испытывать танталовы муки вожделения.
