– Держи жратву, серый доходяга!

Здесь его называли по-всякому и на разных языках, которые он не понимал. Все клички звучали оскорбительно: серый, падальщик, мусор, слепое отродье. Но мальчик помнил свое настоящее имя. Потеряв многое другое, он сохранил имя. Сего.

В нижней части двери открылось окошко, в него скользнула металлическая тарелка с зеленой жижей. Похитители называли эту еду бойцовской зеленью.

Щель закрылась не сразу. Сего чувствовал: охранник наблюдает за ним, ждет, что он схватит тарелку и примется за еду. Нет уж, пусть продолжают считать его слепым. Не открывая глаз, Сего пошарил по каменному полу – притворился, что ищет подачку.

«Кажущаяся слабость есть сила, а выставляемая напоказ сила есть слабость». Баритон старого мастера отозвался эхом в голове Сего.

– Слепой выродок, хочешь – жри, не хочешь – не жри, мне плевать.

Окошко с грохотом захлопнулась, и Сего услышал, как охранник сплюнул на пол перед камерой.

– Думаешь, хорошо устроился, пацан?

Сего не ответил. Эти люди слышали, как он кричал, когда его забирали с улицы, но больше не услышали от него ничего.

– Видел таких, как ты. Босс, поди, рассчитывает изрядно на тебе навариться, – продолжал за дверью надзиратель. – Помнится, был у нас одноногий драчун. Народу нравилось. Резвый такой, прыгал по кругу, выигрывал бои одним ударом. А потом босс подобрал ему хорошего кикера с заточенными голенями. Тот сломал попрыгунчику здоровую ногу прямо в колене. Был одноногий – стал безногий, так мы его потом и называли. – Охранник хохотнул и удалился по коридору.

Сего подождал, вслушиваясь, и, лишь убедившись, что охранник ушел, открыл глаза и посмотрел на стоящую перед ним ржавую металлическую тарелку. Потом наклонился, зачерпнул водянистой зеленоватой кашицы, отправил в рот и, механически пережевав, проглотил. В первые дни здесь он не ел, за что и поплатился, едва не потеряв сознание в первом же бою. Теперь Сего заставлял себя есть, стараясь не обращать внимания на отвратительный вкус и запах месива.

Он отбросил в сторону металлическую тарелку и поплотнее завернулся в прохудившееся одеяло. Сего хорошо знал, что такое боль, но холод отличался от боли, и привыкнуть к нему не получалось. Холод не отступал, пробирал до костей, отчего постоянно текло из носа. Больше всего на свете хотелось постоять под теплым солнцем, чувствуя песок между пальцами ног. Здесь, в Подземье, Сего понял, что может запросто зачахнуть. Несколько дней он слонялся, беспомощный, по улицам и, скорее всего, умер бы от голода, если бы его не подобрали похитители.

Сбросив с плеч одеяло, Сего соскочил на пол и приступил к упражнениям: отжимания, приседания, планка. Встав на цыпочки, ухватился за притолоку и начал подтягиваться, не обращая внимания на впившиеся в пальцы занозы. Выполняя тейкдаун – глубокий присед, длинный шаг, бедра резко вперед, – он разбил в кровь колени о холодный каменный пол. В тесной камере Сего метался, как акула в большом аквариуме.

Потом он до изнеможения, до дрожи в руках боксировал с тенью, отрабатывал круговые удары ногами, сдирая кожу ступней о шершавые каменные стены. Трещины в полу собирали пот и кровь.

Он не зачахнет!

Многое в Подземье было чужим, незнакомым – свет, холод, еда, люди и их языки, – но только не бой.

Знакомый запах боя ощущался везде, он струился по темным каменным коридорам и висел в шумных притонах. О бое вещали с развешенных на стенах экранов, и его эхо отдавалось в каждом зале. Тема боя звучала в речах каждого охранника, завсегдатая бара, подвыпившего гуляки и заработавшего пару битов разносчика. Боевой блеск мерцал в глазах гриваров, мужчин и женщин, мальчишек вроде Сего, широкогрудых, покрытых боевыми шрамами типов, прячущихся под плащами и держащихся в тени. Бой жил здесь, в Подземье, и Сего был рожден для него.

Смотреть на светящийся комочек долго мальчик не мог – начинали болеть глаза, – но к самому огоньку проникся теплыми чувствами. Тот появлялся регулярно, зависал в углу и пульсировал, словно пытаясь наладить контакт.

– Ты ведь не один такой, да? Вас здесь много?

У Сего вошло в привычку разговаривать с огоньком, и, хотя «собеседник» не отвечал, слышать собственный голос после долгого молчания было приятно. Каждый раз, прежде чем начать этот односторонний разговор, Сего проверял, нет ли поблизости надзирателя.

– Я видел их, таких же, как ты. Они парили над какими-то огромными машинами. Но смотреть на них было больно, – признался Сего.

Воспоминание о слепящем свете, бьющем сверху по улицам Подземья, засело в памяти, словно выжженное пламенем.

– Почему ты не летаешь там, вместе с остальными?

Он только теперь начал вспоминать, что увидел, когда оказался в Подземье. Высоченные потолки, похожие на серые шероховатые небеса. Громоздящиеся здания и с жужжанием проносящиеся мехи. Тысячи людей проходили мимо, не обращая внимания на окровавленное тело, скорчившееся на тротуаре.

Возможно, этот светящийся комочек – его единственный друг здесь, внизу.

Ругательства, которыми осыпал мальчика подходивший к двери надзиратель, хотя и свидетельствовали о его интересе к пленнику, вряд ли могли расцениваться как признак дружелюбия.

– На твоем месте я бы вернулся к своим. – Сего махнул рукой, словно отгоняя огонек.

Тот, однако, упрямо продолжал пульсировать в углу.

Сего замолчал, услышав эхо шагов в коридоре. Светящийся комочек мигнул и исчез.

На этот раз их было двое. Оба мужчины. Их подметки глухо стучали по каменному полу. Один – определенно крупный, около двухсот пятидесяти фунтов.

Дверь задребезжала. Сего крепко зажмурился и сел на дощатые нары.

– Вставай, серое отродье, твое время пришло!

Дверь открылась, грубые руки схватили мальчика за плечи. Сего инстинктивно напрягся. Его подняли и понесли к выходу.

– От сопляка воняет, как из крысиной норы.

– Не у всех такая чистая задница, как у тебя, Альдо.

Сего потащили по длинному коридору.

– Говорю тебе, насадки для душа – хорошая штука. И не надо мне больше этого дерьма – ведра холодной воды на голову, как делают в Глуби местные, – сказал один.

– Кто сказал, что я лью воду себе на голову? – спросил другой. – Эти мылоеды заставляют говорить по-ихнему и даже пахнуть по-ихнему. Все чистенькие. Девушки пахнут мылом и цветами. А я предпочитаю, чтобы от моей женщины несло грязью и кровью. Натурально, как и подобает настоящим гриварам.

Тот, которого звали Альдо, фыркнул:

– Как знаешь. Босс хочет, чтобы мы разобрались с этим слепцом, и не важно, нравится тебе это или нет. Давай, надо его обработать.

Толчком в спину Сего вышвырнули за дверь. Каменный пол под ногами сменился студеным металлическим.

– Вот уж приведем тебя в порядок, – со злорадной ухмылкой сказал Альдо.

Сего положили на металлический стол. Он не сопротивлялся, даже когда что-то зажужжало, приблизилось и коснулось головы. Клок волос упал на пол. Его брили.

– Сейчас будет немного больно, – усмехнулся второй после того, как голова Сего была начисто выбрита.

Мальчика придавили к столу, и что-то обожгло кожу. Запах паленой плоти ударил в нос, и Сего сжал кулаки и стиснул зубы, но не издал ни звука.

Его заставили снять грязную одежду и залезть в большой чан с холодной водой. Смеясь, окунули с головой. Голая, в царапинах кожа вспыхнула от холода. Когда Сего выбрался из чана, охранники взвесили его и измерили рост. Вооружившись проволочными щетками, содрали с него слой кожи, выдали пару штанов с завязками и снова вывели в коридор.

Доставив Сего в соседнюю комнату, охранники не ухмылялись, не посмеивались и вели себя непривычно тихо.

Чья-то здоровенная рука сжала его лицо, запрокинула голову.

– Он не слепой, идиоты! – хрипло проквакал жабий голос.

Сего ощутил чужое смрадное дыхание.

– Что? Нет, босс, он даже в свой горшок не попадает в камере. Мы точно знаем, что он…