Видя эту сцену, Пётр не слышал объяснений Александра и Марии. Но он понимал, что пришло время ехать, поэтому крикнул в сторону крыльца:

– Вы там долго ещё?

Александр махнул Петру рукой, не стесняясь, повернул счастливое лицо с красными глазами и сказал:

– Я остаюсь. Езжайте без меня.

Лиза и Пётр подошли к Александру, попрощались. Пётр обязался довезти Лизу в целости и сохранности, и с этим они уехали.

Тем же днем Мария и Александр порешили так: он остается с нею, будет работать учителем в соседнем селе. В их деревне школы нет, а в селе есть, и там всегда нужны учителя, им даже выделяют в селе жилье. Мария – женщина уже не такая молодая, возможно, ей, да и Александру, трудно будет менять свои устоявшиеся за годы привычки, а это может приводить к ссорам и новой драме. Поэтому в учебное время в будни Александр станет жить в селе и работать в школе, а в выходные и на каникулах приезжать к Марии. Со своей стороны, Александр обязался поехать в город, подать документы на развод с женой и уладить дела с библиотекой.

Прошло две недели. Судьба Александра без каких-либо препятствий устроилась точно по плану. Оба они, и Мария, и Александр, были в высшей степени счастливы. С нового учебного года новоявленного учителя ждали в сельской школе, ему выделили жилье, и будущее представлялось Александру исключительно в положительных тонах. Теперь он уехал в город решать свои вопросы с библиотекой и почти бывшей женой.

В эти дни в деревню прибыли двое нежданных гостей в отличных дорогих костюмах. Один из них Петр, а второй – его приятель. Они проследовали в дом одного из сыновей-близнецов Марии, где долго разговаривали с обоими братьями. За время нахождения в городе Пётр договорился со своим давним приятелем, разбирающимся в деревянном домостроении, чтобы тот изучил дома братьев. Сейчас, проведя ещё одну обстоятельную экскурсию, знакомый Петра вынес свой вердикт: дома братьев уникальные, оригинальные, удобные для людей, теплые и сухие, – таких проектов он нигде не видел. Впрочем, Пётр и не сомневался в этом. Он уже предварительно договорился о покупке участков земли рядом со своим городом, где запланировал построить целый поселок из таких домов. Теперь его интересовало согласие братьев-близнецов на то, чтобы они строили эти дома у себя в деревне и разбирали после постройки. Дальше Пётр организует транспортировку разобранных срубов до нового поселка, где их снова соберут. Братья удивились такому предложению, но раздумывали недолго и согласились. Не задержавшись на ночёвку, Пётр уехал, сославшись на то, что теперь у него столько дел в связи с новым поселком, что рассиживаться некогда.

Прошло и ещё почти полгода. Ранним октябрьским утром Лиза шла на смену в больницу. После возвращения из деревни она ушла с той работы, где оставался отвергнувший её доктор. Ей хотелось не бередить душевные раны и забыть его. И действительно, день за днем его образ стирался из её мыслей. Теперь она работает в другой больнице, меньше думает о своих физических недостатках, стараясь принять их как есть.

Она пришла на работу, и сменяющиеся медсестры сказали, что ночью поступил больной: молодой мужчина, невысокий и полноватый. Но с ним у сестер возникли проблемы: дело в том, что мужчина плохо видит, не дальше полуметра от себя. Приходится буквально везде водить его за ручку, что медсестрам не нравится. А Лиза первым делом подумала о нем: «Вот бедный! У кого пятно, у кого – глаза слепые». Когда она пришла к нему в палату, он находился там один. К удивлению Лизы, у мужчины был такой острый слух, что он слышал буквально почти все её движения. Они познакомились. Через пять минут общения Лиза поняла, что этот молодой человек ничуть не чурается её пятна. «Да потому что он его не видит!» – догадалась она. Вечером Лиза предложила ему почитать вслух, он согласился. В чтении и взаимных разговорах летели часы.

– Вы только не молчите, – сказал как-то пациент Лизе. – У вас такой чудесный голос, так бы и слушал, и слушал.

И Лиза читала, болтала с ним, при первой возможности шла в его палату, как могла ухаживала, бережно водила по больничным коридорам. Через две недели пациент выписался. Лиза проводила его добрыми пожеланиями, ласково улыбаясь, даже погладив по плечу. Его встретила мать, и они оба ушли.

Через два дня, выходя после работы, Лиза увидела этого бывшего пациента, стоящего возле дверей больницы с букетом розовых роз в руках.

– Лиза, привет! – сказал он. – Я узнал тебя по шагам.

– Привет! – радостно ответила она, улыбаясь, и подошла к нему. – А кого ты тут ждешь? Да ещё с цветами. Сейчас уже поздно, в такой час пациентов не выписывают.

– Лиза, а я тебя жду, – сказал он уверенно. – Лиза, хочешь сделать одного человека счастливым?

– Кого?

– Меня.

– Конечно, хочу.

– А я хочу сделать счастливой тебя. Выходи за меня!

А всё это время высокая одинокая сосна на возвышении у реки махала своими лапами и ни о чем людском не догадывалась.

Тый

Я уезжаю. Стою на снегу возле снегохода и смотрю на белые волнистые перекаты тундры, сливающиеся на горизонте с лохматыми серыми тучами. У меня несколько минут, пока мой возница аккуратно складывает и крепит коробки на сани-прицеп. Несколько дней назад он же привёз меня сюда на заднем сидении снегохода регулярным еженедельным рейсом. Для возницы этот рейс совершенно обычный, он ничем не отличается от предыдущего, а тот, в свою очередь, от десятков таких же – ничем, ну, пожалуй, кроме погоды. Курьер рутинно занимается доставкой продуктов, дров, топлива в стойбища оленеводов, кочующих в тундре, забирает от них некоторые отходы и ещё что-то мне неведомое. Для перевозчика ничего не изменилось, даже я для него такой же, как неделю назад. А вот сам о себе я такого бы не сказал. Конечно, вроде бы те же руки, те же ноги, даже сердце, надеюсь, то же самое, вот только что-то изменилось внутри моей души. Такое впечатление, что она вычистилась об этот ноябрьский слепящий девственно белый снег. И да простит меня Тундра за то, что я оставил на Её бескрайних просторах ту скверну, с которой явился. Сейчас даже трудно себе представить, куда бы завела меня судьба, не окажись я тут.

А ведь ещё в августе ничто не предвещало мне проблем: ни в личной жизни, ни в деловой. Конечно, у кого не бывает неприятностей, появляющихся нежданно, как грозовые тучи на голубом небе, и потом, отгремев, быстро сметаемых потоками свежего ветра. Вот и я был совершенно уверен, что в жизни всё прекрасно, будущее просто замечательное. Всё у меня было: и дорогая моему сердцу подруга, которую я считал почти женой, и хорошо оплачиваемая работа. А что ещё можно желать в мои тридцать два?

Находясь в таком пьянящем состоянии, я и не заметил, что моя жизненная идиллия находится на грани срыва. А заметить стоило бы. Ведь началось всё ещё с прошлой зимы. Уже тогда в моей личной жизни появились трещины: она как бы между прочим намекнула, а не лучше ли нам расстаться. Я не придал тогда особого значения её словам, сведя всё к шутке. И вот в августе первый сильный удар был нанесён по самому больному месту – по личным чувствам.

Как-то в ненастный сентябрьский вечер случилась обычная, как мне тогда показалось, ссора с моей подругой. И в запале пререканий она неожиданно объявляет мне, что уходит. Она, с кем я связывал своё будущее, заявляет, что я ей наскучил и что у неё появился другой. Тут же собрав свои вещи, она ушла в темноту вечера, оставив меня одного в нашем вмиг разрушенном гнезде.

Неделю или около того я места себе не находил, потерял счёт дням. Передо мной висела только одна страстная цель: вернуть её, вернуть любой ценой! Тщетно. От безнадёги я ощущал себя как дикий зверь, которого посадили на цепь, да ещё и заперли в клетке. И вот этот зверь всё время хочет к ней, рвётся с цепи, вцепляется в клеть, но вырваться не может: цепь крепка, замок на клетке надёжен. Приступы ненависти к неизвестному сопернику, которого я заочно возненавидел и даже был готов лишить жизни, ярость перемежались с периодами морального упадка и ощущением беспомощности. Отпустить её от себя, дать ей вольную я не мог. Она моя – и точка! Я стонал, если представлял её рядом с другим, истязал себя и морально, и физически: напивался, от злобы стучал кулаком в стену, набивая синяки на костяшках пальцев, а иногда бессмысленно лежал, глядя в потолок. Всё это в прямом смысле лишало меня рассудка.