Как только он произнёс эти слова, у меня внутри словно что-то заколыхалось. Тый продолжал:
– Приехала девушка. Такая вся из себя пригожая, молоденькая. А худенькая какая! – тут Тый показал указательный палец. – Как тростиночка, кушала меньше воробушка. Объясняет она мне: так, мол, и так, бросил её мужчина. А уж он и такой распрекрасный и сякой замечательный, что другого, лучшего, нигде во веки веков не сыскать. И плачет. Лето было тогда, сыро, да она ещё своими слезами тундру заливала. Это я шучу, конечно, только и ей то же самое сказал, потому что от увеличения сырости никак её дела не поправятся. Долго я её слушал, уж больно разговорчивая девушка. Она мне и про подруг своих рассказала, что у каждой есть мужчина, а она вот не сватана остаётся. А видно, что девушка хорошая, и добра ей желаешь. Да как помочь? Откуда мне знать, как и где искать пригожих мужчин? Трудно, когда вот на одной или одном клином белый свет сошёлся. В такой ситуации отвлечься нужно. А потом, главный лекарь не я, главный лекарь – время. Так что сидели мы с ней в тундре, разговаривали день за днём. Потом смотрю, она вроде как и остывать от своего дружка начала. Стало ей интересно, как люди в тундре живут, чем питаются, как обогреваются. Гостила тут две недели, совсем, гляжу, проблема с другом для неё измельчала. С тем и уехала, благодарила. Спустя две недели продуктов передала с курьером.
Я слушал и размышлял, пытался сопоставлять примеры с моей ситуацией, находил много схожего. Наверное, проблемы человеческие во многом похожи. Значит, и ключи к их разрешению тоже похожи.
Мои размышления прервал Тый:
– Разные люди едут. Верят в меня. Некоторые, говорю, считают меня за лекаря. Ущербных людей везут, как к святому. Да я-то никакой не святой! Как же я их излечу?! Таким и сама дорога, наверное, в тягость. А мне говорят: нет, это где-то и развлечение, хоть что-то в жизни нового увидят. Только мне что таким людям говорить: вот тоже какая проблема! Приходится им свою ношу нести, раз им небеса такую судьбу заготовили. Нести да стараться радоваться маленьким радостям. А хуже для них, если они на весь мир от этого озлобляются. Таких мы стараемся отсюда поскорее спровадить, чтобы самим какую душевную гадость не подцепить. А сколько приезжало разных неспокойных, волнительных, – продолжал Тый, улыбаясь, – и болезней-то у них никаких, а вот надумают себе что-то и крутят в голове, как будто заело у них что. Жалуются: вздохнуть, говорят, не можем. Я такую хворь за минуту лечу. Как же, спрашиваю, ты вздохнёшь, коли ты выдохнуть не можешь? Ты, дорогой, сперва выдохни по-хорошему, так, чтобы и воздуха не осталось ни в лёгких, ни в животе, а уж опосля вдыхай на здоровье. А то как заполнишь организм воздухом, если он у тебя забит под завязку старым? Выдохни сперва, с силой выдуй из себя весь воздух, из живота выдуй так, чтобы пупок до позвоночника дотянулся. До позвоночника пупком, конечно, не дотягиваются, но воздух выдувают. Выдуть у всех получается. Благодарят меня, словно я волшебство какое сотворил. А делов-то!
Так за рассказами Тыя и прошёл наш второй вечер. Мне по-прежнему не удалось высказаться о своих проблемах, я оставил это повествование на потом.
Утро, как и весь последующий день, выдалось пасмурным и тёплым. Наступила оттепель. Сильный ветер гнал со стороны моря свинцовые тучи, нахлобученные, как огромные рулоны ваты. Летели капли дождя, иногда превращаясь в снежные хлопья, мелкая морось периодически перемежалась с сильным дождём. Я надел свою обычную, городскую одежду, она лучше защищала от мокрых осадков. В таком виде я решил провести свой новый осмотр берёзок.
Усевшись возле первой, той, с которой я начал и накануне, я рассчитывал осмотреть её минут за двадцать, затем идти дальше. Сидя на снегу рядом с деревцем, я стал медленно ползти взглядом по стволу. Потом почему-то остановился в середине ствола. Мой взгляд замер. Мысль в этот момент сбилась, я стал размышлять не о дереве, а о словах Тыя. Прежде всего я задумался о том, что же здесь, в приморской тундре, конец земли или её начало? Очень занимательный вопрос! Пялясь в середину берёзового ствола, я пришёл к выводу, что иногда тут начало жизни, а иногда – её конец. Видимо, тут конец и начало, всё в одном. Жизнь из океана вышла, и всё уходит снова в океан – такими словами я подвёл итог своему размышлению.
Неожиданно я будто проснулся и вернулся мыслью к дереву. Я сидел в расслабленном положении, скрестив ноги и положив руки на колени. Вдруг мне показалось, что ствол дерева увеличивается в размерах, и он на моих глазах стал толще – я встрепенулся. Придя в себя, я продолжил рассматривание веток и ствола. Медленно, сантиметр за сантиметром, я изучал маленькое тундровое растение. Я видел, что вся берёзка покрыта каплями. Они висели повсюду, дрожали от ветра и слетали, когда держаться на весу становилось невмоготу. И тут, насколько я мог понять своим практичным мозгом, у меня случилась слуховая галлюцинация – мне послышался голос Тыя, медленно произнесший: «Смотри на капли». Тогда я стал наблюдать за каплями. Я не считал их, но, уставившись то на одну, то на другую, видел их малейшие движения, старался разглядеть что-нибудь сквозь них или то, что они отражали. Это было занимательно, я даже начал было разговаривать с каплями, но остановился. Потом попробовал выявить какую-нибудь закономерность в их поведении, но отказался и от этой затеи.
Сидел я, сидел и вдруг поймал себя на том, что сижу с закрытыми глазами! Вот это да! Не зря же Тый сказал мне, чтобы я нечаянно не заснул, а я – поглядите-ка! – чуть и вправду не задремал. Посмотрев на часы, я обнаружил, что просидел почти два часа. Это обстоятельство немало удивило меня.
Поднявшись, я направился в сторону чума – время шло к обеду. В эти секунды моё состояние было необычайно спокойное, ничто, казалось, не может меня разволновать. И тут случился досадный казус. Уже почти у самого чума я поскользнулся и грохнулся на землю. В этот миг правое бедро пронзила резкая боль, от которой я громко вскрикнул. Боль отдала по всей ноге и в поясницу. Всё тело как-то неожиданно словно изменило мне, показалось, что я могу потерять сознание. На моё счастье из чума высунулась голова женщины. Она застала меня лежащим на земле и, уверен, сразу сообразила, что случилось. Несколько секунд женщина просто смотрела, а потом помогла мне пролезть в чум и лечь на мою лежанку. При малейшем движении боль резко пронзала поясницу, от чего я вскрикивал. Ну вот, думал я, надо же так вляпаться. На сотни километров вокруг ни одного доктора, а если перелом? Эти мысли нагнетали тревогу, добавляя расстройства и без того испортившемуся настроению. Женщина знаками показала мне, чтобы я снял верхнюю одежду. Я повиновался, показав те места, где боль была ярче всего. Она стала смотреть мне в глаза и одновременно ощупывать бедро пальцами. У неё были сухие пальцы с грубой кожей, они цепко ощупывали кость. К счастью, признаков перелома мы не обнаружили. Женщина знаком показала, чтобы я успокоился.
Она исчезла за ширмой, отделявшей женское отделение чума от мужского, и вернулась со странным предметом в руках. Это была не то кукла без головы, не то набитая лоскутами крошечная национальная одежда. Потом женщина показала, чтобы я лег и полностью расслабился – по крайней мере, я так истолковал её жесты. И тут началось что-то совсем интересное. Я догадался, что сейчас женщина начнёт совершать надо мною обряд. Она крутила своей куклой возле моего бедра, возле сердца, возле головы и всё время что-то распевно говорила вполголоса на своём языке. Сначала я силился понять, что всё это означает, слова пробовал разобрать – ничего не получилось. Тогда я просто закрыл глаза и лежал, слушая её голос. Долго она надо мной колдовала, если этот обряд можно назвать колдовством. Я почувствовал, что засыпаю. Её голос превратился в шёпот, а потом совсем затих. Открыв глаза, я увидел, что женщина чем-то занимается возле стола. Видно, настала ей пора приниматься за хозяйство.
Вечером пришёл Тый и прежде всего переговорил с женщиной. Потом он подошёл ко мне и сказал:
