Ночное небо уже серело, когда громоподобный рык вдруг раздался изнутри пещеры, заставив испуганно заржать коней, а спящих чаек, оседлавших «макушку» острова-дракона — с испуганными криками взвиться в воздух. Что-то ослепительно ярко блеснуло в холодном мраке, на миг ослепив княгиню. Одновременно и первый солнечный луч упал на остров — и тут из пещеры вышел Святослав. Князь был один — залитый с ног до головы чьей-то кровью, с обгоревшими усами и чубом. В расширенных голубых глазах плескались одновременно священный ужас и усталое торжество.

— Долгая память бхакши Куркуте, — сказал князь, — он прошел на земле славный путь, а ныне пребывает в обители богов и сегодня будет удостоен великих жертв. Вы все, Сыны Бече, слышали наш уговор — видите ли вы теперь, как рассудили нас Боги?! Пойдете ли вы со мной на полудень, в поисках великой славы и добычи?

Он обвел тяжелым взглядом печенегов и хмуро усмехнулся, когда зазвенели бросаемые наземь клинки и оробевшие степняки опустились на колени перед Великим Князем.

— А поворотись-ка, хлопче! Экий ты нарядный стал!

Стоявший посреди княжеской гридни, коренастый парень с жидкими светлыми усами, смутившись, послушно повернулся. Княжич Ярополк носил красную свиту, перетянутую поясом из золотых монет, а поверх нее синее корзно с золотыми петлицами и обшивкой; расшитые золотом черные шаровары и красные сапожки. С пояса юноши свисал варяжский меч в отделанных серебром ножнах. В левом ухе, на отцовский манер, он носил золотую серьгу с синим сапфиром, шею украшала золотая гривна, а на пальце красовался золотой перстень с рубином. Рядом с отцом, одетым также просто, как и всегда, Ярополк явно выигрывал в богатстве одежд, что только веселило великого князя.

— Бабке бы твоей понравилось, — усмехнулся Святослав, откинувшись на украшенный драгоценными камнями резной престол, с изображениями соколов на спинке и змеев с волчьими головами на подлокотьях, — это тебя жена выучила так наряжаться?

— Никто меня не учил, батьку, — насупившись, сказал Ярополк, — или я не княжий сын, чтобы одеваться во всякое тряпье?

— Не только сын княжий, но и сам князь, — прищурился Святослав, — что, понравилось править в Киеве?

— А кому бы не понравилось? — пожал плечами Ярополк.

— И то верно, — усмехнулся Святослав, — а это что у тебя такое?

Он поманил к себе сына и когда тот осторожно подошел к отцу, князь поддел пальцем свисавший с его шеи золотой крестик.

— Откуда это у тебя? Жена подарила?

— Нет...бабушка, пока еще жива была.

— А мне сказать вы с бабкой, значит, забыли? — Святослав недобро посмотрел в глаза сыну и , когда тот отвел взгляд, резко дернул на себя распятие. Ярополк с трудом сдержал вскрик, когда его шею царапнула разрываемая цепочка. Святослав, с шумом выдохнув, откинулся на спинку престола, голубые глаза его гневно сверкали. Сидевшая рядом Предслава осторожно накрыла его руку своей ладонью, однако князь стряхнул ее с себя.

— Не для того я несколько лет лил вражью кровь на Дунае, — зло сказал он, — чтобы мой сын носил на себе клеймо Распятого. И не для того, я вытащил твою жену из того каменного склепа, куда ее по малолетству заточили, лишив всех радостей девичества, чтобы она тебя сбивала с пути, которым от веку идет наш род.

— Юлия тут не причем, — вскинулся Ярополк, — это я сам....

— Не перечь отцу!!! — Святослав с такой силой хлопнул по подлокотью, что стоявшие у стен дружинники, доселе старательно прятавшие глаза от спора отца с сыном, схватились за рукояти мечей, — и не смей ее звать этой греческой кличкой! Предслава она, по имени матери своей нареченной, — он кивнул на свою жену, — и твоей матери тоже.

— Она мне не мать!- буркнул Ярополк, бросив неприязненный взгляд на сидевшую рядом со Святославом княгиню-вещунью.

— Поговори мне еще!- погрозился Святослав, — так что, ты уже крестился?

— Ничего я не крестился, — выпалил Ярополк, — и не собирался даже. Это просто...память о бабушке осталась.

— Память это хорошо, — кивнул, остывая Святослав, — но Ольга, тебе бабка, а мне мать, оставила память и получше, чем эта безделица. И наследство это — вся держава предков наших, от моря Варяжского до моря Русского. Я ту державу огнем и мечом расширял от Волги до Дуная, покорял хазар и болгар, ясов и касогов, а тебе, когда мне срок придет той державой править и расширять ее дальше. И негоже, когда мой наследник, вместо того, чтобы чтить Богов, с именем которых поднялся Соколиный Род, носит знак ромейского Христа. Я уже потерял брата из-за него, но не позволю ему отнять еще одного сына.

— Я чту Богов не меньше тебя! — запальчиво воскликнул Ярополк.

— Вот и проверим, — сухо сказал Святослав, — перед новым походом я устрою великий праздник и великую требу Перуну — и ты принесешь ее вместе со мной. А твоя жена, вместе с моей, будет петь славу Богине Прядущей Судьбы.

— Юлия...Предслава не станет.

— Станет, никуда не денется, — нахмурил брови Святослав, — или думаешь, только грекам да немцам можно наших людей в свою веру переманивать? Твоя бабка, а мне мать, Ольга, прежде чем крест на себя наложить и Еленой наречься, служила Фрейе, богине варяжских пращуров наших: иные говорят, что с Ее помощью она и древлянам за смерть отца отомстила и много чего еще ворожила. Ольга от наших Богов отреклась, а мы Им новую дщерь приведем — так за матушкино отступничество с Ними и рассчитаемся. А теперь ступай, поучи жену, какой должна быть княжна Киевская. И вы ступайте тоже, — добавил он, обратившись к дружинникам.

Ярополк ярко вспыхнул от стыда, но промолчал: коротко поклонился отцу и вышел из гридни. Следом за ним потянулись и воины Святослава. Как только за последним дружинником закрылась дверь, князь устало откинулся на спинку престола, по его лбу пролегли глубокие морщины. Предслава вновь коснулась его руки и на этот раз Святослав не стал отстраняться от жены.

— Ты слишком строг к нему, — тихо сказала княгиня, — Ярополк еще молод.

— Он взрослый муж, — раздраженно бросил Святослав, — я в его годы уже вел воев на битву, а он в свои уже княжил в Киеве. И негоже, если бывшая греческая монахиня, будет ему указывать как себя вести и каким Богам молиться.

— Сама ли она ему указывает? — вкрадчиво сказала Предслава, — или тоже говорит с чужого голоса? Мало ли в Киеве христиан?

— А ведь ты права, жена, — встрепенулся князь, — я и сам об этом немало думал. Эй, кто там есть? Вызвать сюда Ворона, княжьего доглядчика.

— Незачем звать кого, князь, — послышался негромкий голос, — я всегда рядом.

Словно черная тень пролегла через гридню, когда рядом с Престолом, словно из неоткуда, возник человек, облаченный в черное же корзно, расписанное серебряной вышивкой. Серебряный ворон был вышит у него на спине, ожерелье из вороньих клювов, также окованных серебром, охватывало крепкую шею. Блеклые серые глаза на узком лице и светлые волосы, выбивавшиеся из-под короткой черной шапки выдавали варяжское происхождение Ворона, или Краке, как его звали на далекой, давно покинутой, родине.