Синяя «шевроле камаро» вылетела на проезжую часть, чуть ли не скрипя покрышками на повороте. Ни за что и никогда Корбин не смирится с внезапным решением сестры выйти замуж. Стоило ему представить, как она ставит свою подпись, навсегда отдавая себя какому-то корейцу, как ярость с новой силой вгрызалась в его воспаленный мозг, в котором кружился вихрь отчаяния.

Всегда спокойный и уравновешенный Корбин, пролетев перекрёсток на желтый свет, принялся колотить руками руль, будто тот виноват в его проблемах.

– Давай остановимся и ты выпустишь пар? – сказал Зак, который до этого момента предпочитал молчать. А что он скажет? Корбин выплёскивал своё негодование абсолютно правильными словами. Зак был расстроен. Элора стала его несбыточной мечтой. Состояние его можно было понять – горько разочарован, унижен и побеждён. Он даже не смог высказаться, потому что не имел на Элору никаких прав.

Корбин приехал на гоночную трассу, где время от времени проходили городские турниры. И где часто проводила время его сестра, оттачивая мастерство. Она прекрасно водила машину, но в заездах никогда не участвовала. Говорила, что её время ещё не пришло.

Корбин мчался вперёд на высокой скорости, влетал в поворот, тормозил, поднимая облако пыли, затем повторял всё снова. И просьбам Зака остановиться он не внимал. Так продолжалось до тех пор, пока машину не занесло на повороте. Корбин больше не стал разгоняться, он уронил голову на руль и закрыл глаза.

– Я не понимаю, почему ты так зол. Рано или поздно Элора вышла бы замуж.

– Нет, – парень мотал головой. – Нет, Зак. В этой истории что-то не вяжется. Разве ты не знаешь, как мы с ней близки? Она мне всё рассказывает! И я прекрасно осведомлён о её позиции по поводу раннего брака. Да какой к чёрту брак, если она даже о любви не думала!

– Возможно, она давно его любит. А тебе говорила так, чтобы ты меня не навязывал.

Корбин снова завертел головой туда-сюда.

– И снова промах, Зак. Элора могла бы мне на лбу написать, что у неё парень. Вопрос был бы закрыт. Повторяю, это тёмная история. И связана она с исчезновением Элоры на несколько дней.

– Уверен?

– Уверен.

Зак признался Корбину, что подобрал Элору по дороге домой после трёх суток отсутствия. Она шла пешком, что показалось ему странным. Также Зак сказал, что заметил царапины на лице девушки, но чтобы не волновать её, решил сделать вид, будто ничего не увидел.

– Если бы я даже спросил, – добавил ко всему прочему Зак, – то ответ её был бы очевиден. «Я не обязана отчитываться перед тобой, дружок. Меня мама родная ни о чём не спрашивает. Кто ты такой?» – сказала бы она.

– Элора именно так и ответила бы, – улыбнулся Корбин.

– Ты пробовал спрашивать, где она была?

– Да. – На секунду он замер, вспомнив что-то очень важное, затем выпрямился и сказал: – Ну, точно же! В тот же вечер я задал ей вопрос, появился ли у неё парень… Ещё какую-то шутку, связанную с царапинами, выкинул…

– А она? – Зак напрягся.

– Она? Заверила, что я несу бред собачий. «Какой парень?» – удивилась она. А сегодня заявила, что выходит замуж. Не странно?

– Нет. Девушки меняются, когда влюбляются. Скрытничают, а потом бац! И ты видел, что сегодня случилось.

– Не Элора, – упрямился Корбин. – И я выясню, что это за внезапные изменения. Пиво будешь? Угощаю.

Зак не возражал против чего и покрепче, но и пиво сгодится. Корбин завёл автомобиль и покатил в любимый бар. Они прогудели всю ночь и вернулись только под утро.

~~~

– Как давно они ушли?

– Около полудня. Я не следил за временем.

– Они ушли по отдельности или вместе?

– Вместе.

– Она не оставила мне сообщения?

Эрик задрал голову, чтобы видеть Забдиеля. Тот стоял в проходе, а Эрик сидел на диване спиной к нему.

– Это допрос?

– Тебе трудно ответить?

– Ничего она не оставляла, – буркнул Эрик, сморщив нос – детская привычка, когда что-то не нравится, он морщит нос. Затем с минуту поколебавшись, признался: – Она заплатила.

– Что?!

– Что слышал! – Пальцы нервно забарабанили по спинке дивана. – Ушла, оставив чек.

– И ты взял?

– Эй, а в чём дело? Взял! Да, я взял! Они спали здесь две ночи подряд, создавая нам дискомфорт. Не обеднеет.

Забдиель взъерошил свою негустую шевелюру, затем обошёл диван, взял брата за грудки так, что тот повис над своим местом.

– Ты сейчас же вернёшь ей эти деньги.

– Нет.

– Вернёшь.

– Не верну.

– Где чек?

Молчание.

– Где этот чёртов чек? – медленно, по слогам повторил Забдиель, теряя терпение. Только Эрику удавалось пробить крепкую броню его спокойствия.

– Если так сильно хочется вернуть ей чек, сделай это сам.

Забдиель швырнул Эрика на диван, при этом обтерев об себя руки, будто тот был омерзительным и грязным. Затем, схватив телефон, заперся в своей комнате. Но чек – лишь причина, чтобы позвонить ей.

~~~

Мы держались за руки, пока поднимались по лестнице, потому что мама украдкой наблюдала за нами. Она любезно предложила Читтапону остаться в нашем доме на ночь, и он не менее любезно согласился. Нола, конечно же, была в своём репертуаре. Она разместила его в спальне, которая находилась в другом крыле дома – противоположном коридору, что вёл в мою комнату. И тут кореец не спорил. Не знаю, поверила ли мама в весь этот фарс со свадьбой или заподозрила неладное – своих мыслей она ничем не выдала. От радости она не светилась, но и допрашивать нас не стала. Она наградила меня одной единственной фразой, когда мы на минуту остались одни: «Надеюсь, ты не пожалеешь». Она-то считала, что мы действительно любим друг друга. Как я признаюсь, что пожалею, что уже жалею и буду жалеть всю свою жизнь? «Нет у меня выбора, мам», – был мысленный ответ.

Было что-то около одиннадцати, когда я сказала, что у нас с Читтапоном был трудный день, а последующие будут не легче, и лучше нам пойти спать. За весь вечер кореец ни разу не пожаловался на усталость. Я даже прониклась к нему симпатией, ибо он стойко выдержал мамин звонкий смех и рассказы о её звездной жизни, хотя я видела, как он мучается от головной боли. Можно сказать, я спасла его. Не очень хотелось, чтобы он шлёпнулся в обморок. Откуда мне знать, что там происходит с людьми, когда у них сотрясение. По-хорошему, ему надо бы в больницу.

– Возьми меня за руку, – шепнул Читтапон, когда мы поравнялись на лестнице. – Твоя мама очень любопытная.

Я наиграно улыбнулась, взяла его за руку, а сама проворчала:

– За что мне это?

И вот мы остановились, чтобы разойтись по разные стороны. Читтапон великолепно играл свою роль – нежно убрал прядь моих волос за ухо, провёл пальцем по щеке. Со стороны любой мог подумать – влюблён как мальчишка, не иначе.

– Поцелуй «спокойной ночи»? Я заслужил.

– За нами наблюдают.

– Вот именно. – Он подмигнул мне, затем чуть громче сказал: – Я люблю тебя, красавица.

– Ух ты! – иронично воскликнула. Шёпотом, конечно. Затем набралась храбрости, приподнялась на цыпочках и прижалась губами к его щеке, проговорив ему на ухо: – А я тебя ненавижу.

– Это ненадолго, – пообещал самоуверенно кореец и пошёл по коридору к гостевой спальне.

Я ворвалась в свою комнату взвинченная. Зашла в ванную комнату, включила воду и покидала туда успокаивающей соли. Мне срочно нужно было отвлечься. Но мозг упрямо думал о нём, ведь у парня болит голова, а я не соизволила дать ему обезболивающее. Спустя пять минут я спустилась вниз и попросила нашу служанку Клэрис отнести Читтапону таблетку и стакан воды, объяснив это тем, что у него разболелась голова от перенапряжения.

– Какая же вы заботливая! – восхищённо сказала Клэрис.

– Я человечная, – ответила, а про себя добавила: «Не то, что некоторые».

Когда я вернулась к себе, мой телефон отплясывал шаффл на кровати. Сердце ухнуло куда-то вниз, когда на экране увидела его имя. Я так боялась этого звонка.