и камешек сдвинулся. В таких случаях даже инъекция обезболивающего не всегда помогает. Тем более это даже не баралгин, а но-шпа с анальгином — прошлый век. Хотя он и есть прошлый… Вон как кряжистого мужика скрючило.

С моей помощью он всё же добрался до машины, в салоне я велел ему лечь на носилки, но Потапенко воспротивился:

— Я знаю, какая тут дорога, на носилках ещё больше растрясёт. Уж лучше на лавке посижу.

— Ладно, ваше дело, — не стал возражать я.

Сам уселся рядом с больным. Дождь тем временем не переставал, наоборот, только усилился. Я слышал через раздвижное окошко в перегородке между кабиной и салоном, как Семёныч конкретно так матерится, преодолевая очередную яму, заполненную грязной водой. Если можно было объехать по обочине — объезжал. Одна из таких ям — примерно на полпути между заимкой и Александрово-Ростовка — оказалась неодолимой преградой для нашей «буханки», и мы сели в ней намертво, несмотря на полный привод.

— Твою же мать! — матерился уже во весь голос Семёныч, пытаясь вызволить свою «ласточку» из западни.

Увы, наш полноприводный вездеход не был бароном Мюнхгаузеном, который вытаскивал себя из болота за волосы. Дождь почти закончился, но нам от этого уже было ни жарко, ни холодно. Свою коварную работу он уже сделал.

В конце концов Абрикосову надоело впустую сажать аккумулятор, и он заглушил двигатель. Повернулся ко мне.

— Всё, амба! Пошёл трактор выпрашивать.

Семёныч ещё в гараже переобулся в сапоги, так что спокойно покинул машину, не замочив ног, и потопал в Александрово-Ростовку. А мы с лесником остались дожидаться помощи. Я сидел, слушал редкий стук капель по крыше, перемежаемый тихими стонами Потапенко, и потихоньку задрёмывал, откинувшись спиной на стенку салона. В минувшую ночь Евдокия в плане постельных утех превзошла саму себя, выжала насухо и себя, и меня, потому и выспаться толком не удалось. И вот сижу, клюю носом.

— А-а-а…

Я вздрогнул, возвращаясь в реальность после особенно громкого стона пациента. Тот сидел, раскачиваясь, как Эдуард Слуцкий на скамейке запасных ЦСКА. Хотя к нынешнему времени больше подойдёт пример Лобановского, который тоже любил… тьфу ты, любит раскачиваться во время игры своего киевского «Динамо». Похоже, действие препарата проходит, либо надо было двойную дозу ввести. И это ещё не поздно сделать.

— Щас сдохну, — услышал я приглушённый переборкой Потапенко. — Доктор, сделайте что-нибудь! В глазах темнеет. О-о-о…

Да что ж такое! Я открыл укладку. Достал было шприц и ампулу анальгина, однако, глянув на искажённое страдальческой гримасой лесника, со вздохом убрал всё обратно. Ну не могу я, зная, что за несколько минут могу исцелить человека, смотреть, как он мучается.

— Ложитесь на носилки, — сказал я ему голосом, не терпящим возражений. — Только сначала плащ снимите.

Когда Потапенко послушно снял плащ и улёгся на носилки, я расстегнул рубашку, приподнял застиранную майку-алкоголичку.

— Постарайтесь не двигаться, сейчас вам станет легче.

Едва приступил к работе, как в левом боку начало покалывать. Неприятно, но не будем отвлекаться на такие мелочи. На превращение застрявшего в мочеточнике камешка в песок ушло не более десяти минут. Слабость и головную боль я почувствовал сразу, как только вышел из состояния целительского транса. Но состояние пациента меня волновало куда больше.

— Ну как вы?

Тот открыл глаза, посмотрел куда-то сквозь меня, словно бы прислушиваясь к собственным ощущениям. Потом его взгляд сфокусировался на мне.

— Не пойму чё-то… Вроде как и не болит уже.

— Вот и славно, — я выдавил из себя улыбку. — Теперь вам нужно выпить как можно больше, чтобы песок вышел вместе с мочой. Где-то тут у нашего водителя была пластиковая канистра с водой. Вода чистая, он её в основном для питья и использует.

— Подташнивает меня…

— Ничего-ничего, как-нибудь, через силу, надо, Андрей Юрьевич. Кстати, если более-менее себя неплохо чувствуете, то лучше пересесть на лавку. Лёжа пить воду, согласитесь, не совсем удобно.

В общем, получилось, как в крылатой фразе: «Мыши плакали, кололись, но продолжали жрать кактус»[1]. А минут через двадцать совсем уже посвежевший Потапенко заявил, что хочет отлить. Я предложил ему открыть дверь и помочиться из машины прямо в лужу. Но тот заявил, что он в сапогах, ему ничего не страшно, и отольёт по-человечески, в кустики.

Когда вернулся, на мой вопрос, как прошёл процесс, слегка смущаясь, сказал, что моча была красноватой и пока отливал — в мочеиспускательном канале испытывал жжение. Да и сейчас оно ещё не окончательно утихло.

— Что ж, поздравляю, это ваш камешек в виде песка с мочой выходит, — сказал я ему. — Пару деньков ещё жечь будет. А красноватая моча оттого, что камешек исцарапал стенки мочеточника. Это тоже пройдёт. В принципе, всё обошлось, но обследоваться будет нужно. Так что полежите пару-тройку деньков в амбулатории.

— Да на кой⁈ — поднял мохнатые брови лесник. — Ежели я здоровый, то чего в больнице-то лежать? У меня и по хозяйству дел по горло, и по работе…

— Тогда вот, возьмите.

Я вытащил из своего «саквояжа» две упаковки таблеток — противовоспалительные и спазмолитики, нацарапал карандашом на упаковках, как их принимать, и протянул леснику.

— Попейте пару дней. А обследоваться всё равно надо. Постарайтесь не затягивать. Приезжайте ко мне, я вам выпишу направление в районную больницу. А сейчас надо трактор дождаться, и отвезём вас обратно на заимку.

— Да чего машину-то гонять? Тут всего пара километров. Спасибо, доктор! Уж не знаю, что вы там сделали, я так толком и не понял, но оно подействовало.

— Это уколы, что я вам сделал, в сочетании с лёгким массажем брюшины, — от балды ляпнул я. — Ладно, ступайте, а я буду дожидаться своего водителя с трактором.

Да уж, думал я, глядя в удалявшуюся спину Потапенко, сколько же мне тут одному теперь куковать придётся? Абрикосов ушёл за подмогой минут уже сорок как. За это время даже по такой хляби можно было добраться до села. Интересно, а в селе-то трактор есть вообще? Оно такое маленькое, что это, скорее, деревня, и не факт, что при ней есть не то что ремонтно-техническая станция, но и вообще какая-то сельскохозяйственная техника. На фоне усталости после проведённого исцеления меня неумолимо клонило в сон, и я так и задремал на переднем пассажирском сиденье под мерный стук капель по крыше машины.

Проснулся я от звука мотора. Открыв глаза, увидел возле огромной лужи, в которой засела наша «буханка», тентованный «ГАЗ-69», из которого выбирался мой недавний пациент. Тот улыбался во весь рот и держал в каждой руке по сетке-авоське, и в каждой из авосек находилась 3-литровая банка с какой-то золотисто-коричневой субстанцией.

— Хорошо, что вы ещё тут, — радостно заявил он. — Вот, медку вам в благодарность привёз.

Вручил — и с чувством выполненного долга снова уселся за руль «газона». А буквально спустя несколько минут послышался звук тракторного двигателя, и вскоре на дороге, чадя дизельным выхлопом, появился гусеничный ДТ-54. В кабине рядом с худым, как вобла, трактористом, сидел Семёныч.

— А куда больной делся? — недоумённо поинтересовался Абрикосов.

Я вкратце рассказал ему про внезапно раскрошившийся камень, и кивнул на банки с мёдом, мол, презент от счастливого лесника.

— О, мёд у него знатный, пробовал, — довольно осклабился водитель.

Вытащить «буханку» из лужи получилось довольно легко. Когда закончили, я отозвал Абрикосова в сторонку:

— Сколько?

— Да пятёрку я ему дал, на бутылку с закусью как раз, — отмахнулся тот.

Я молча достал из кармана бумажник и протянул Семёнычу трояк, типа почти поровну. Тот чиниться не стал, взял и так же молча сунул в карман. После чего мы тронулись в сторону Александрово-Ростовки, которую никак не удастся миновать по пути в Куракино. Трактор держался сзади и только возле села приотстал. По прибытии в амбулаторию отчитался перед Ряжской, мол, пока лесника везли — камень в мочеточнике раскрошился, и в виде песка вышел с мочой, когда болезный побежал отлить в кусты. Ну и про то, что застряли, добавил, что именно пока Семёныч за трактором бегал — всё и произошло.