Она протянула мне один из пакетов. Я открыл его и спина тут же вспотела. Деньги, много денег. Шесть толстенных стопок пятитысячных купюр.

— Не отказывайте, Матвей, пожалуйста. Это мои личные сбережения. И еще я бы хотела извиниться.

— За что?

— За мужа. Я сказала, что все это должно остаться между нами. Но он был очень взбудоражен произошедшим и… рассказал все своему старому другу. Хвалил вас. Говорил, что вы удивительный специалист в этой… сфере.

Вот теперь я напрягся. Хуже нет врага, чем союзник идиот. А в данном вопрос Тихомиров не блеснул умом.

— Нет, не подумайте, его товарищ обещал все держать в секрете.

— Ага. Того же самого я ожидал от вашего супруга.

— Я еще раз прошу прощения. Но раз все уже сделано… Его друг очень просил вас встретиться с ним. У него тоже есть определенные проблемы. Ему даже нужна не помощь, скорее консультация. И только за саму встречу он предлагает вам это.

Она протянула мне второй пакет. Я заглянул туда, уже без всякой застенчивости. Пачка одна, но по толщине не уступает первым. А еще на дне лежала визитка.

— Если вы сможете ему помочь, то он заплатит еще, если нет.

Маргарита развела руками. Мол, на нет и суда нет. Это что же за вопрос, чтобы выслушать который предлагают пачку денег?

— Я подумаю, — сказал я. — Как Димка?

— Спасибо, все хорошо.

Мы поговорили немного. Все же чувствовалась какая-то напряженность. Рите было не только неудобно за мужа, она словно меня еще и боялась.

Когда дверь закрылась, я вывалил деньги на диван и пересчитал одну стопку. Нет, на пачке была написано «100», но я все-таки больше доверял себе. Итак, сто купюр, семь стопок — три с половиной миллиона. Офигеть. А я ведь подобных денег сроду в руках не держал.

Если рубежнику что-то нужно, то оно приходит само? Ну, по всей видимости, так и есть. Правда мне до сих пор не совсем не верилось в происходящее.

— Достойно, — подытожил бес. А потом задал детский вопрос. — Это много?

— Прилично.

— Если в водку перевести, то сколько бутылок?

— На три цирроза печени.

— О! — вот теперь бес действительно впечатлился. — А чего грустный такой?

— Я думал, что все это как-то останется втайне. Знаешь, как говорят, делай добро и бросай его в воду.

— А ты думаешь, как к прошлой хозяйке люди-то приходили? — усмехнулся бес. — Тут одна сорока на хвосте принесет, там другая.

— Я думал, что рубежникам нельзя о себе налево и направо рассказывать.

— Так-то оно так, да у воеводы для нее особое разрешение было. Знал он про ее хист. И что через людей он сильнее становится. А чем могущественнее рубежник, тем его воеводе лучше. К тому же, думаешь, мало что болтают? У нас через одного потомственная колдунья и знахарка. А на деле одни шарлатаны. Вот только хозяйка не всем помогала.

— Хист берегла?

— Нет, смотрела, кому помощь действительно нужна, а для кого это так, блажь. Хист ведь все чувствует. И еще денег не брала.

Я пожал плечами. Ну, допустим, я не такой бессребреник. Работы у меня нет, иных средств к существованию тоже.

— Хватит болтать, Гриша. Собирайся, сегодня мы переезжаем.

— А куда?

— Видимо, куда захотим.

Пентти тяжело поднялся на ноги. Слабость вроде бы отступила и теперь он оказался в состоянии управлять своим телом. Наконец-то!

Убийство спиритуса серьезно отразилось на нем. Несколько дней он попросту лежал неподвижно, не чувствуя своего каластуса. Или хиста, как говорили в здешних землях.

За столько лет Пентти или Врановой, как звали его остальные рубежники, так и не стал своим. Да и не особо стремился. Что можно ожидать от людей? Лишь обман и предательство. Что можно ожидать от рубежников? Вдвое меньше, чем от чужан? Есть только одни друзья — птицы. Они верны до последнего вздоха.

Врановой пришел в себя на пятый день. Или шестой? Казалось, время растянулось в нечто недвижимое. И то его хватило, чтобы добраться до кухни и жадно пить воду, стуча зубами по эмалированной кружке. Организм тяжело и неохотно оживал, будто уже приготовившись умирать.

Рубежник дрожал всем телом, до сих пор не понимая, каким образом остался жив. Пентти и без того был худощавый, а за эти дни от него, казалось, остались лишь одни глаза. И дело тут не в том, что он голодал. Врановой лишился не только спиритуса — вместе с фамильяром ушла и часть силы.

Теперь, конечно, все будет нормально. Основной кризис прошел и скоро он пойдет на поправку. Его друзья ему помогут. Как помогали все это время. Они приносили не только весточки со всего города, но и напитывали его крохами хиста.Хотя теперь ему будут нужны не крохи, он заберет все. Потому что времени совсем не осталось.

Однако как близко Пентти был к гибели? Просто немыслимо. И ведь никто бы не проведал его. Друзей, среди рубежников или людей, у чухонца сроду не было. Пара приятелей, не более. Воевода привык, что его пришлый ратник мог порой и неделями пропадать, и если бы срочно не понадобился, так не вызвал. Умер бы, а после в доме обнаружили два трупа.

Врановой вдоволь напился, а затем заторопился к ней. Он боялся, что за время болезни с его «Сиелу1» произошло несчастье. Пентти не простил бы себе, если бы с ней что-то случилось. Потому что все, что он делал — исключительно ради нее.

Но нет, обошлось. Сиелу лежала все так же неподвижно в крохотной дальней комнате дома. С виду тот походил на жуткую развалюху, впрочем, таковой и являлся. Однако Врановому было все равно. Для него внешний вид никогда не был важен, только суть. Даже теперь.

Кто-то другой, случайно сюда забравшийся, сказал бы, что на расправленной кровати лежала мумия, обтянутая тонкой, как пергамент кожей. Пентти видел в ней свою красавицу-жену. Почти такой же веселой девчонкой, какой встретил ее восемьдесят три года назад. Такой же красивой, какой та пошла под венец.

— Пентти, — слабым голосом, полным боли и страданий протянула она. — Я думала, что с тобой что-то случилось.

— Нет, нет, дорогая, я просто приболел, — ответил он по-фински. — Подожди немного, сейчас я все сделаю.

Он стал торопливо и мелко рвать припасенную траву, заодно проверяя запасы. Адамовой головы было с избытком. Еще бы, у русских она встречалась во всех землях. Потому что являлась основой для многих зелий и ритуалов.

Осота было уже меньше. Как правило, травники использовали его сырым, для увеличения привлекательности или делали вытяжки и добавляли в зелья. Некоторые так и называли червон-трава. После употребления ее можно было продать что угодно. Или купить по выгодной для себя цене. Хотя имелось у осота еще одно свойство — он какое-то время продлевал действие других трав. Именно то, что и нужно Пентти.

Но это ничего, осот можно купить у бывших земляков. Многие считали, что жители Суоми издавна точили зуб на новгородцев, однако Пентти знал, что им давно плевать на соседей. Разве что кроме тех случаев, когда представлялся вариант выгодно поторговать. Что ему только на руку.

Что дальше? Расковник, он же разрыв-трава. Последний листок, но это вообще не проблема. Врановой знал, что на Подворье всегда вдоволь подобного добра. Эту траву он, опять же, использовал не по прямому назначению. Часто расковник применяли для того, чтобы оружие было острее или производили зелья, которые любили воры. Почему-то считалось, что трава очень сильно улучшал эффект отпирания замков. Бред конечно, скорее предельно повышал концентрацию. Но самое главное — расковник использовали и от дурного глаза.

Его можно было вообще не класть, Пентти скорее перестраховался. Вдруг кто наведет порчу на него, а та возьмет и перескочит на Сиелу?

Такое тоже нельзя было исключать. Особенно после промаха с ведьмой. От нее можно теперь быть ожидать удара в самый непредсказуемый момент. Или затишья. Кто же разберет Травницу?

Однако рука Вранового дрогнула, когда он поглядел на последний мешочек. Нет, сумрачный папоротник еще был, вот только его осталось очень мало. На три, может, на четыре применения, если растянуть. А это плохо. Так плохо, что у Пентти задрожали губы, когда он представил, что мешочек опустеет. Катастрофа! Конец всему, что она так долго делал!