За ветвями показались шестеро: они шли в его сторону, обшаривая местность фонарями. Сомнений не осталось — им нужен именно он. Хосе Куаутемок отполз дальше по ложбинке. На него, как к бесплатному мини-бару, слетелись тучи комаров. Кто ж откажется от свежей кровушки? Вонзились в лицо, в руки, в лодыжки. Отгонять их было нельзя. Махнешь рукой — пойдет волна тепла. Терпя зуд, он пополз вперед со скоростью ленивца. Услышал, как пекари обгладывают корни и кактусы метрах в двухстах от него. Взял курс на стадо. «Глушись», — сказал он себе.
Преследователи рассеялись по окрестностям, но вскоре один позвал остальных к краю ложбинки: «Тут след!» Фонарями сделали знак тем, кто оставался рядом с машиной. Те запрыгнули в свои тачки и рванули вверх по руслу. Хосе Куаутемок услышал, как под колесами трещит кустарник. У них не пикапы, а военные внедорожники. Значит, это точно солдаты. Обложили со всех сторон, как волкодавы.
Тут уж насрать, сколько тепла выделяешь. Хосе Куаутемок поднажал, надеясь оторваться от преследователей. Змейкой устремился по ручью. Нужно уйти от них до рассвета, потому что днем они вызовут подкрепление, чтобы точно его достать. Тем и славятся военные — упертые они. Не успокоятся, пока не охомутают его. Даже у нарко при виде солдат очко играет. Низкорослые индейцы из Оахаки и Чьяпаса не отступаются от своего. Мелкие, но злобные. Никогда не жалуются. Есть могут раз в день. Терпят жару, холод, комарье, пиявок, клопов, клещей. Им нипочем автоматы, гранаты, реактивные системы залпового огня. Малый рост позволяет им передвигаться по чапарралю со скоростью гепарда. Он легко огибают заросли кошачьего коготка, опунции, бычерогой акации. В глуши покрывают расстояния вдвое быстрее, чем здоровые бугаи. Если нужно уходить быстро, им не помеха буераки, холмы, болота, они прут напрямик. Льюисы Хэмилтоны мексиканских дебрей.
Хосе Куаутемок на четвереньках, раня шипами ладони и предплечья, раздирая колени, продвигался вперед, надеясь прорваться к вершине холма, а оттуда на едва различимое во мраке ровное место, где его широкий, как у датского дога, шаг даст преимущество перед мелкими, как таксы, преследователями.
Он уже проклял себя за идиотскую мысль бежать по руслу ручья. Кругом гребаные непролазные заросли. Растительная паутина. Когда фонари начинали шарить поблизости, он съеживался и пережидал. Потом бросался дальше, напролом, задыхаясь, хватаясь для скорости за корни и ветки, как за рычаги. Машина рассказывал, что военные как клещи, вцепятся и не отпускают. «Если уж напали на твой след, идут по нему до конца. Не остановятся, пока тебя не повяжут». Они и не останавливались. Хосе Куаутемок слышал их крики все ближе за спиной. Вот тут и пожалеешь о своих метре девяноста. Каланче в подлеске труднее. Он цеплялся за якорцы и не мог полностью спрятаться под покровом веток. Да к тому же еще врезался в колючую проволоку. Не заметил в темноте и запутался. Правая нога застряла в шипах, и чем отчаяннее он пытался высвободиться, тем глубже они впивались. Когда наконец получилось, военные были уже метрах в восьмидесяти. Он хотел прорваться дальше, но заросли в ложбине стояли перед ним, как ебучая стенка. И еще он ни хрена не видел. Луна была молодая, и глушь освещали лишь звезды. Куда он ни тыкался, везде вляпывался в шипастые кусты.
Впереди маячили выход из ложбинки и очертания холма. До свободного места оставалось пятьдесят метров, не больше, но заросли держали и не давали пройти. Он полз по-пластунски к кусту кошачьего коготка, но в лабиринте веток и грязи потерял цель. Ни единого огонька, на который можно было бы ориентироваться. Тычешься, как дурак, вслепую.
Солдаты, отключившие на время фары, припустили быстрее, заслышав треск ломающихся веток. Водитель одного внедорожника догадался, куда пытается уйти их добыча, и рванул наперерез. Из кузова повыпрыгивали семеро с винтовками и выстроились вдоль ложбинки через каждые двадцать метров.
Хосе Куаутемок обнаружил, что растительный туннель, по которому он собирался бежать, перекрыт фигурами в зеленой форме. Он быстро сменил направление — аллигаторы стояли теперь метрах в тридцати. Варианта оставалось два: снова забуриться в непролазную чащобу или рискнуть и попробовать пропереть мимо ряда военных, поджидавших его с оружием наперевес. Если внезапно выскочить из ложбинки и бежать зигзагами, может, и удастся увильнуть от сплошного огня из винтовок с инфракрасным прицелом.
Он прополз еще десять метров. Листва стала такой густой, что он вообще ничего больше не видел. Словно повязка на глаза из листьев и веток. Подумать только, такая пышная растительность посреди пустыни! Стоит струйке воды протечь по руслу вроде этого, и вокруг все взрывается зеленым. Пополз дальше и наткнулся кадыком на колючую проволоку. Кто тут участки, блин, разделяет? Тут же ни хрена нет. Ни коров, ни овец, ни коз, ни лошадей. Ничего. Так нет же, обязательно людям надо все поделить, пусть даже, блин, лысую гору.
Он использовал проволоку в качестве ориентира. Если ставили изгородь, должны были валить деревья и кусты. Хоть путь посвободнее будет. Ошибка: вокруг все уже заросло колючей бычерогой акацией. Дальше было не пробиться. Он развернулся, и тут же в лицо ему ударил луч. Второй, третий. Кто-то проорал: «Руки вверх!» Хосе Куаутемок поднял руки. Свет слепил; те, кто его поймал, суетились, как кролики во мраке. Ему велели встать на колени. Он повиновался. Лишнее движение — и его изрешетят. Услышал, как солдаты подходят ближе. «Хосе Куаутемок Уистлик?» — спросил голос из темноты. Бежать было некуда. Впереди тюрьма или смерть. «Да, это я», — ответил он.
В последнем классе школы Хосе Куаутемок влюбился в Марию, зеленоглазую смуглянку, очень красивую. Он писал ей длинные романтичные письма. И давал мне прочесть, чтобы туда не просочилась какая-нибудь безвкусица. Но в этом не было необходимости. Он писал чисто, элегантно. Сам Педро Салинас им бы гордился. Да и ты тоже — такая у него была безупречная манера, размеренный язык, ясный стиль, без дешевых словесных уловок. Кроме того, Хосе Куаутемок унаследовал твой прекрасный почерк (не могу забыть твои стройные изысканные буквы. Один раз соседи даже попросили тебя написать приглашения на свадьбу кого-то из их детей).
В течение двух лет, пока встречались, они переписывались почти ежедневно. Приходили сутра в школу и вручали друг другу свои послания. Этот ритуал был нарушен, когда она с семьей переехала в Египет — ее отца назначили военным атташе. Они пытались поддерживать переписку, но почта стран третьего мира, каковыми являются и Мексика, и Египет, убила их любовь на расстоянии. Письма шли месяцами или вовсе терялись в лабиринтах почтовых отделений. Если бы тогда существовали электронная почта, скайп, ватсап и прочие технологии, чувства влюбленных, вполне возможно, успешно прошли бы это испытание.
Письма Марии были написаны трогательно неуклюжими фразами со множеством орфографических ошибок. Удивительно было, как старшеклассница могла так плохо писать. Лишь годы спустя я узнал, что у нее была дислексия, мешавшая нормально изъясняться на бумаге. Но зато, как и письма моего брата, ее послания излучали любовь и преданность. С ней Хосе Куаутемок понял разницу между «трахаться» и «заниматься любовью». Трахался он с парикмахершей, а занимался любовью с Марией.
Наедине они оставались после уроков. За неимением лучшего места для секса научились залезать в чужие дома, пока хозяев не было дома. Я им помогал. Мы узнали, как вскрывать замки и снимать засовы. Они быстро проникали в дом и предавались любви. А я, словно умелый сводник, стоял на стреме. Они никогда ничего не крали. Просто делали свое дело и, покидая дом, оставляли его точно таким же, как до прихода.
Мне нравилось быть сообщником и покрывать их роман.
Я сблизился с братом. Каждый из нас знал самые потаенные секреты второго. Мы стали неразлучны и не расставались до самого отъезда Марии. Когда она уехала, внутри Хосе Куаутемока что-то сломалось — открылась трещина вроде тех, что образуются подледниками и, проникая все глубже и глубже, откалывают огромные айсберги.
