Как только объемная туша ударилась о землю, Текила и его приспешники развернулись и неспешно направились к баррикадам. Федералы, страдающие острым воспалением пальца у курка и диким желанием изрешетить их свинцом, ожидали указаний свыше. Такие указания не могли исходить ни от их непосредственных начальников, ни от начальников их начальников, ни от директоров, ни от замминистра. Их могли дать только два человека: министр внутренних дел или Сам. Убийство Текилы вполне могло привести к коллапсу всей страны.
Через две минуты после убийства Кармоны федералы вырубили в тюрьме свет. Стемнеть еще не успело, стояли сумерки, и полумрак придал творящемуся еще более хаотический оттенок. Турбо-Хеллоуин. Тени, шарахающиеся туда-сюда. Больше костров для освещения территории. Если федералы пойдут на штурм, надо хоть видеть, куда именно.
Дело запахло керосином, когда министр внутренних дел прямиком с Олимпа позвонил командующему федеральной полицией: «Валите вшивых. Ни одного не щадите», — приказал он, взбесившись из-за убийства Кармоны в красках, в прямом эфире. Предельно понятная задача: убивать всех и каждого. Федералы бросились на штурм, вопя, словно апачи из спагетти-вестерна, хотя настоящие апачи находились по другую сторону баррикад.
Их встретили шквалом огня. «По ногам стреляйте, там у них бронежилета нет», — учил один из амбалов Текилы. Ну и стали стрелять по ногам. Множество федералов попадали, как подстреленные дрозды. Передние ряды не могли остановиться, потому что задние напирали. Им пришлось перепрыгивать через тех, кто корчился на земле и стонал: «В меня попали, в меня попали».
Едва заняв позиции, федералы начали стрелять из баррет-тов пятидесятого калибра. Ебучие пули пробивали металлические столы, как хлеб, размоченный в молоке. У раненых в районе грудины образовывалась кровавая дыра размером с кулак.
Кто бы мог подумать, что федералы припрут такие мощные пушки. Прям виагра в мире оружия.
Вертолеты под летели низко, врубили прожекторы и давай поливать огнем. Не скроешься. Фиг знает, как эти гребаные пилоты умудрялись целиться, но косило всю поверхность тюрьмы по диагонали. Дон Хулио дал приказ обстреливать вертолеты из базук. «Бомби пидоров!» — взревел он. Снаряды отправились прямо в пузо одному вертолету. Вывалив кишки, вертолет пару раз перекувыркнулся в воздухе и рухнул, точнехонько на невезучих федералов. При этом лопасти его по-прежнему вращались. Отсюда ампутация ног и туловищ. Нехилое вышло смертоубийство среди копов.
Остальные вертолеты ушли вверх. Незачем оставаться на мушке, чтобы тебе подстрелили брюхо. Сверху они продолжали вести огонь, хоть и не такой прицельный. Снизу били базуками. Авось и приклеится к кому-нибудь жвачечка. Снаряды не переставая взлетали в попытках взорвать летающую машину. Молнии перерезали небо, а шмели увертывались от них. Игра в кошки-мышки на земле ангелов.
Перестрелка теперь велась в ритме африканских барабанов. Костры постепенно погасли, стало совсем темно. Полиция перекрыла электричество и на соседних улицах. Даже тоненький месяц не освещал округу. Единственные сполохи света шли от гребаных вертолетов, порхавших над корпусами камер.
С обеих сторон жертв становилось все больше. Во тьме звучали стоны множеств и множеств. Хосе Куаутемок засел за покрышками, которые зэки поснимали с машин надзирателей. Они сложили их колоннами и связали, чтобы устроить баррикаду. Хосе Куаутемок раздобыл автомат и выпускал очереди по теням, метавшимся метрах в двухстах. Потешил указательный палец, пока боеприпасы не кончились. Не больше пяти минут стрелял.
Копы заметили его по отсверкивающему автомату. Как только он остановился, прописали тройную дозу свинцепрофена. И все — трассирующими пулями, чтобы остальным было видно, где засел заяц барабанщик. Хосе Куаутемок, как мог, вжался в пол. Выстрелы в клочья порвали покрышки, за которыми он прятался. Думал, не выберется. Даже попытался вспомнить, какой нынче день. Хосе Куаутемок Уистлик, родился такого-то числа такого-то месяца такого-то года, умер. умер. RIP. Си ю лэйтер аллигэйтор. Приятно было с вами прокатиться на этой планете. Зэтс ол, фолке.
Нет, не достанут они его. Пусть даже не стараются. Я скорее сам помру, чем дамся, сказал он себе. По-пластунски пополз в сторону камер. Путь вслепую оказался еще и с препятствиями: парты, покрышки, письменные столы, трупы. Куча трупов в запекшемся красном желе. Над головой — симфония свиста. Стоит чуть высунуться — и привет.
Он пополз дальше. И совсем почти дополз до безопасного места, когда наткнулся на тоже распростертого на полу и рыдающего навзрыд пацана. «Ты чего?» — спросил Хосе Куаутемок. «Не хочу умирать», — прорыдал пацан. «Ну так не умирай. Ползи к лестнице, а там внутрь прошмыгнешь». И он подхватил его под локоть, чтобы потянуть за собой. Рука у парнишки тряслась. «Не могу пошевелиться». — «Не пошевелишься — завалят копы». Парень дрожал, как лист на ветру. Хосе Куаутемок снова попытался сдвинуть его с места. Но тот был словно глыба лада и с места не двигался. «Давай, кореш!» — заорал на него Хосе Куаутемок. Все тщетно. Пули щелкали над головой. Не станет же он из-за обосравшегося сопляка жизнью рисковать.
Он дополз до лестницы. Выстрелы не прекращались ни на секунду. С обеих сторон. Поливали друг дружку за милую душу. Хосе Куаутемоку нужно было решить, подниматься по ступеням или залезть под лестницу. В темноте он ни хрена не видел. Ошибется — и сразу же хлебнет свинца. Можно дождаться, когда будет пролетать вертолет, и в его свете понять, как действовать, хоть это и рискованно: могут подстрелить сверху.
Он рискнул. Рванул как ошпаренный вверх по лестнице в полной темноте. Пули отскакивали от ступеней, в сантиметрах от него. Первые пять ступеней он преодолевал целую вечность. А спустя вечность с половиной добрался до лестничной площадки, потный, с пульсирующими венами. Пульсировало где-то за глазницами, как будто роговица сейчас лопнет. Он присел успокоиться. Представил, как Данте довольно улыбается, подпиливая пилочкой ногти. Девять кругов ада в одной полночной заварушке. Жертвы с обеих сторон. Он примерно прикинул количество трупов во дворе и вокруг лестницы — получилось не меньше тридцати. И это он видит только одну сторону баррикад — кто знает, сколько их на другой.
Он выбрался на крышу. Там обнаружил парочку снайперов. Лучшие профессионалы Текилы. Эти стреляли не из автоматов, а из винтовок с прицелом ночного видения (даже такие принес Санта-Клаус «Тем Самым» — на случай, если у кого-то оставались сомнения, кто заправляет страной и ее границами). Снайперы спокойненько прицеливались и сносили бошки врагов, словно дыни.
Вдалеке Хосе Куаутемок заметил кавалерию: подъезжали патрульные машины, джипы, автобусы. Федералам прислали подкрепление. Бойня обещала быть исторической. Ему нельзя здесь оставаться. Как угодно он должен бежать и разыскать Марину.
Мое тело
Мое тело рушится. Падают кирпичи, арматура гнется, стекла лопаются, дерево ломается. Ножи в желудке. Коррозия в горле.
Мои внутренности — заболоченная равнина. Что-то гниет внутри. Воняет. Мои клетки жуют друг друга. Я пожираю сам себя. Теряю стены, обваливаются потолки, скрипят балки, трубы ржавеют. Пещеры в легких, наплывы крови, трясучка, песчаная буря в глазах. Шепот, жалобы костей, заикающийся стон. Растрескавшиеся перегородки, битое стекло. Шум в ушах. Тремор в руках. Гнойная плоть. Пальцы без ногтей.
Пыль. Тучи. Муравьи в черепе. Осы. Змеи. Усталые колонны. Уничтоженные полы. Заваленные комнаты. Лестницы без ступеней. Трещины. Бесшумное биение. Усталость. Слом.
Мое тело.
Хосе Куаутемок Уистлик
Заключенный № 29846-8
Мера наказания: пятьдесят лет лишения свободы за убийство, совершенное неоднократно
Мы наобум шли по улицам. Хосе Куаутемок шагал молча, внимательно осматриваясь. Через несколько часов нам попался парк. Мы выбрали тропинку и двинулись по ней вглубь. На скамейках спали бездомные; большинство укрылись от холода картонками и газетами, а самые везучие — пледами. Мы отклонились от тропинки в сторону маленького лесочка и сели на траве. Хосе Куаутемок обнял меня. «Мы выберемся, любовь моя», — сказал он. Впервые так меня назвал. Да, мы выберемся.
