Хоровое пение служителей стало слышно на площади, когда в её центре начали поднимать огромное соломенное чучело, олицетворявшее прошедший год и ушедшую зиму.

— Хоть как-то невызревший урожай пригодился, — злобно хмыкнул кто-то в толпе.

— Да на тот урожай можно ещё с десяток таких чучел собрать. Хоть погреемся, — вторил ему другой горожанин.

Служители дошли до площади, неся зажжённые факелы, как олицетворение силы бога огня.

— Да не нужно уже никому это возложение! — крикнул вдруг кто-то из собравшихся людей.

— Правильно! Нет уже Игникальда с нами, причём давно! Так кому вы собрались тут дань уважения отдавать⁈

— Его нет!..

— Хватит нам лгать!..

— Скажите правду!..

Люди напирали на идущие шествия, кричали, но никто не смел прикоснуться к самим служителям, как бы ни были злы. Въевшееся в подкорку знание, что если навредить жрецу, то на тебя упадет кара огненная, всё ещё было сильно в своём влиянии, несмотря на почти полное отсутствие веры.

Так что толпа волновалась, срывала голоса, желая получить хоть какие-то ответы вместо пустых обещаний, но расступалась, давая дорогу упрямо скандирующим хвалебные песни служителям.

А те прошли, выстроились пятилучевой звездой вокруг чучела, подняли руки вверх. Гневные крики из толпы слились в один злобный гул, когда тяжёлые серые небеса вдруг озарились вспышкой яркого света, будто позади них сверкнуло, распаляясь, солнце. Тучи охватила сетка молнии, грянул гром, и из центра прямо на чучело вдруг полетела капля чистого стихийного пламени настолько яркого и красного, что не оставалось даже и тени сомнения в том, что огонь не рукотворный и даже не магический, а божественный. Коснувшись соломы, он в одно мгновение окутал всё чучело, от которого ввысь ударил столп чистого пламени, в яркости которого можно было разглядеть полный гнева лик, он безмолвно кричал, распахнув кривящийся в ярости рот.

* * *

В пустой скрытой комнате каменного храма полноватый мужчина в чёрном костюме с меховой оторочкой, стоявший рядом с каменным ликом бога, освещённого огнём чаши, и внимательно его разглядывающий, вдруг пошатнулся, побледнел, его взгляд остановился и словно остекленел. Спустя несколько секунд веки его опустились, и он плашмя рухнул на каменный пол, его лицо из просто бледного сделалось землисто-серым, дыхание остановилось.

* * *

В образовавшейся на площади полной тишине было слышно, как сбрякала выпавшая из рук женщины сумка, как захныкал ничего не понимающий младенец, которому было холодно, и он вообще не осознавал, зачем надо было в такую погоду куда-то тащиться, и его с собой волочь… Толпа шумно выдохнула, словно один человек.

— Узрите! — воскликнул главный служитель в этом гробовом молчании, потрясая факелом. — Игникальд вернулся! Так восславьте же его! — и первым преклонил колени, сгибаясь с некоторым трудом, но с полной самоотдачей и благоговением.

Следом за ним, упали на землю в нижайшем поклоне и другие служители, и прихожане. Вся площадь встала на колени, люди, ещё мгновение до этого требовавшие признать, что бог ушёл, плакали от радости, что он не покинул их навеки. Лишь несколько человек оставались стоять, но и то недолго, оглядевшись, помявшись, всё-таки присоединившись к остальным.

— Во славу Игникальда! — прокричал старший служитель.

— Во славу бога огня! — тут же ответили люди хором.

* * *

Упавший в храме мужчина лежал без движения, как вдруг его лицо постепенно стало возвращать себе живые краски, щёки порозовели, а глаза распахнулись, являя из себя свет, идущий на этот раз не из символов вместо зрачков, а из всей их поверхности.

Мужчина сел, посмотрел на свои руки, понимая, что тело начинает светиться изнутри. Его полные губы растянулись в победной улыбке, мотнув головой, он вдруг вскинул руки кверху, выбрасывая огромное количество энергии и направляя его, чтобы столь быстро вливающаяся в него сила не разорвала физическое тело.

И ровно в то же мгновение во всех домах от ближних к храму до дальних, один за другим вспыхнули очаги, одаривая помещения теплом и светом. Послышались крики, переходящие в благодарственные молитвы богу огня.

* * *

Теперь над всеми домами столицы клубился дымок, люди смотрели друг на друга со страхом и надеждой одновременно. Даже в королевском дворце — и в том стало тепло во всех комнатах. Остатки снега со свистом соскользнули со всех крыш, оседая грязной слякотью на улицах.

Поля вокруг столицы уже были чёрными, без следа белого, но вот в лесу за ними снег ещё лежал, правда, уже подтаявший и покрывшийся хрустящей ледяной коркой. По нему, проминая и протапливая, шло огромное чудовище, отдаляясь от столицы, стремясь покинуть северные земли и уйти как можно дальше. За пару лет пребывания для него тут почти не осталось еды, хотя раньше земля давала довольно много пищи, но эти четверо предателей решили по-своему… А ведь Он говорил, что они будут мешать. Будут искать и пытаться убить, но пока что им не было никакого дела до того, что он творил.

Чудовище подняло огромную чёрную когтистую лапу, влажно блестящую на солнце, и сунуло в раскрывшуюся под нечеловечески широким углом пасть, усеянную рядами острейших зубов, чью-то голову. От неё будто пыталась отделиться какая-то полупрозрачная сущность, но не смогла, поглощенная чёрным прожорливым нутром. Облизнувшись длинным красным языком, чудовище вдруг замерло, припало к земле, подняло голову, словно принюхиваясь и перетекая из одного положения в другое, будто чернильная клякса.

В одно мгновение всё его тело стало огромной маслоподобной чёрной массой, из которой вдруг явился молодой подтянутый мужчина в чёрном плаще на голое тело. Его длинными чёрными волосами тут же заиграл ветер. Глянув на свои босые ноги, топящие под собой снег, он шевельнул пальцами, на них тут же проявилась чёрная густая жижа, застывая и оформляясь в сапоги, а выше и в брюки, только перевитый мышцами торс так и остался без одежды, согреваемый только расстёгнутым плащом.

Взгляд чёрных глаз был направлен чётко в сторону столицы северного королевства, мужчина вновь принюхался, его ноздри затрепетали.

— Не может быть, — проговорил он сухим ломким голосом человека, которому редко приходится издавать подобные звуки. Подвигал челюстью, привыкая. — Я же его уже давно… А, впрочем, неважно, — он жёстко усмехнулся и зашагал в обратном направлении.

* * *

Я думал, что хуже, чем когда Раззарт сказал про неразрушимость барьера, мне уже быть не может. Как же я ошибался! Потому что потом, когда мы начали прорываться обратно, смерчи, волны, ветер — всё это стремилось убить нас. И я был уверен, что вот это и есть то самое дно, ниже которого уже не упадёшь. Мы оба вымокли, устали и потратили на усмирение стихии почти всё, что у нас было.

Но когда непроглядная буря вывела нас на скалы и разбила лодку в щепки, вот тогда я осознал, что всё, вот это и есть конец. Погрузившись в ледяную воду, я испытал животный ужас, понимая, что уже не выберусь. Но упрямство пересилило страх, я призвал стихию, проломив чужую волю управления, заставил подкинуть себя вверх, делая судорожный вдох и ища Лорака разъедаемыми солёной водой глазами. Сам дышал уже с ощутимыми хрипами, не веря, что смогу выбраться, но упорно продолжая бороться. Раззарт подсказывал слова, которые разгоняли смерчи в стороны, но сил на то, чтобы их уничтожить, у меня уже не было.

— Поделись силой, и я нас выведу! — раздался откуда-то сверху голос Лорака.

Кое-как перевернувшись на волне, я увидел, как он парит на воздушной подушке в полуметре надо мной. С наших поясов свисали куски разорванной верёвки. Его мокрые длинные волосы покрылись ледяной коркой, пальто выглядело так, будто им вымыли пол.

— Послушай его, ты слишком устал и не выплывешь сам, — почти приказал Раззарт.