Прыгнул на него и свалил, едва не в костёр.

И мы покатились по земле!

Нет, это была не девчонка! Парень оказался вёрткий и почти такой же сильный, как я. Мне с огромным трудом удалось прижать его, гада, к земле. Да и то лишь потому, что в руках у меня всё ещё был нож.

Захват, перекат! Оружие привычно оказалось у чужого горла, и пожиратель колбасы перестал отбиваться, замерев, наконец.

— Ну, ты и зараза! Ты зачем за мной шёл, а? Шпион несчастный!

Парень молчал, сипло дыша. Видать, горлышко оцарапал моей колбаской, скотина!

— Я тебе башку сейчас отрежу! Ты зачем за мной крался? Отвечай, или… — Я чувствительно надавил лезвием на тощее горло с едва начавшим формироваться кадыком. Вряд ли парень был старше меня больше, чем на год-два. — Я ведь зарежу, за мной не заржавеет! Отвечай, кто такой⁈ Зачем за мной шёл⁈

— Ни зачем! — сипло огрызнулся парень. Лицо было незнакомое, низкий глухой голос — тоже.

— Я злой! Жрать хочу! — я встряхнул его свободной рукой. — Ты щас труп будешь! Понял?

— Да ты — вообще мудак редкий! — вдруг разозлился парень и рванулся так, что едва не порезался. Взвизгнул от боли: — Да, ты достал уже со своими ножами!

Парень говорил так, словно уже знал меня раньше.

Я задумался, всматриваясь в более широкое, чем у волков и барсов лицо. Может, это колдун под детской личиной?

Или в лагере барсов и волков нашёлся предатель? И тоже спешит сейчас в ставку терия Вердена?

Вот только припасы у него кончились, а тут — моя колбаса. Вот же тварь!

Видя, что я задумался, парень дёрнулся, надеясь вывернуться из захвата. Но не на того напал! Брызнула кровь — нож был острый. И он со стоном обмяк.

А его лицо…

Я захлопал глазами! Совершенно нормальный с виду парнишка, распластанный подо мной, вдруг стал обрастать бурой шерстью, а уши его заострились, как у собаки…

— Бля… — выдохнул я.

Пленник по моему лицу понял, что происходит, и испугался. Похоже, он сам этого не ожидал.

Покосился на своё шерстяное плечо, потом на меня, непонятно выругался сквозь зубы, и превращение прекратилось.

Зверем он так и не стал. Только на макушке остались торчать пушистые уши, а тело даже отыграло назад — шерсть исчезла. А потом и уши посветлели и стали совершенно человеческими.

— Ты кто? — выдавил я, липнувшие к зубам слова.

— Ещё и нож заговорил, скотина! — буркнул парень.

Это не я, это Шасти заговорила нож. И совсем для другого. Но я промолчал, разглядывая пленника и уже начиная догадываться, кто он.

Ночь была тихая, тёплая, звёздная. Ласково светила луна. Мы лежали неподвижно, и скоро в кустах заорали цикады, затрещал козодой.

«Вот же блин, — думал я, не понимая, что теперь делать. — Да как это так? Да разве такое бывает?»

Парнишка мрачно сопел и косился на нож, который я не собирался убирать от его горла.

— Ну, так зачем ты за мной шёл, зараза ты лохматая, а? — грозно спросил я.

— Ненавижу! — прошипел он сквозь сжатые зубы.

Глава 3

Волк — это звучит гордо

— Колбаски, значит, захотел, да? А я — виноват?

Злость моя вдруг пропала. Чего мы как два зверя, в самом деле?

Ну ладно — волк, скотина неразумная. Но я-то ведь — человек. Хотя колбасы жалко, конечно…

Пленник молчал. Даже морду наглую вбок отвернул, чтобы на меня не глядеть.

— Повторяю вопрос: за-чем? — Я придавил его шею ножом. — Если ты меня ненавидишь, зачем за мной бегаешь? Ну, вылечился — и лети домой. Зачем ты пошёл за мной, а, зверюга лохматая?

Бурка сипло вздохнул.

Я ждал.

— Ну ладно, — сжалился я. — Зачем-то пошёл. Допустим, тупо колбасу мою сожрать захотелось. А ненавидишь за что?

Я старался улыбаться. Мне надо было его как-то разговорить. Не лежать же так всю ночь? И вязать его мне нечем, и убивать жалко.

— Бу-рка? — позвал я. — Ну чего ты взбесился, а, сукин ты сын?

— Сам не знаешь, что ли? — просипел он куда-то в ночь, не поворачивая головы.

— Нет. — Я даже плечами пожал для убедительности. — Ты же помнишь, что у меня — глубокие провалы в памяти.

— Ну и заткнись, раз так, — пробурчал мой волк. — Есть такое, чего нельзя чужакам рассказывать.

— А почему? — голос мой, вроде, звучал вполне миролюбиво.

— А потому что ты — дикое человечье отродье. Тупиковая ветвь развития цивилизации.

Ничего себе, поворот! Волк-оборотень говорит мне, что я — тупиковая ветвь.

— А ты берега не попутал, нет? — удивился я.

— Да вы все — уроды проклятые! — взвился Бурка. — Презренный род поработителей, которые травят наших людей этим проклятым молоком!

«Ага, людей, значит», — отметил я про себя.

Похоже, Бурка, несмотря на свой естественно-мохнатый облик, настоящим «людём» считал именно себя.

— По-твоему: мы — это не люди? — улыбнулся я.

— Конечно, нет! — огрызнулся он. — Люди — гораздо древнее вашего племени. — Он повернул наконец голову, посмотрел на меня и пояснил: — Настоящие люди.

— А я, значит, не настоящий?

— Нет! — огрызнулся он.

— Ну, ладно, уел. Ну, так расскажи мне про настоящих людей?

— Не могу, — мотнул упрямой башкой Бурка. — Это тайна!

— А хочешь, я расскажу тебе свою тайну? — спросил я с усмешкой. — А ты мне — свою. Поменяемся?

Надо же, тайны у него. Одно слово — Сивка-Бурка — колбасная шкурка.

— Она не может стоить такого же, твоя тайна, — на полном серьёзе пошёл в отказ волк. — Моя тайна — настоящая. А твоя — так, словесная шелуха.

— Уверен? А ведь я — совсем не парень из рода барса.

— Да ну я понял уже, — сморщил нос Бурка. — Ты царевич ихний, Камай. Меч-то тебя сразу признал. А меч — точно царевича. Колдуны с ног сбились — ищут по горам эту проклятую железяку. Её Камаю горные духи дали, в ней — куча магии! Так что с тобой — всё ясно, человечек, нет в тебе никакой тайны.

— Не угадал, — рассмеялся я совершенно искренне. — Я не Камай. Хочешь — я поклянусь?

— А кто? — вытаращился на меня волк.

— Не скажу. Но готов меняться историям. Баш на баш? Клянусь, моя того стоит.

— А не врёшь? — насторожился Бурка, косясь на меня совершенно по-звериному.

— А зачем мне врать? Если твоя история фантастичней моей, то я тебе доплачу. У меня в лагере ещё колбаса осталась. Ну? Веришь?

Я решительно убрал нож и сел рядом с Буркой.

Он подорвался, готовый бежать. Даже пару шагов сделал. Но замер, оглянулся. Я знал, что зверь он любопытный, значит, и человек — наверное, тоже.

Угадал. Бурка помялся-помялся, но вернулся и сел рядом.

— Только болтать будем в процессе, — я потянулся за своим мешком. — Жрать очень хочется. Ты мясо-то хоть не всё заточил?

— Я не люблю сушёное мясо, — надулся Бурка.

— А колбаску, значит, любишь? — рассмеялся я.

— Только драконью кровь.

— А почему? — Я полез в мешок, достал берестяной туесок, полосу вяленого мяса, сухой сыр. — Будешь?

Он взял сырный шарик. Но из вежливости. Потому что зажал его в руке, а есть не стал.

— Драконья кровь восполняет магическую энергию, — признался он. — А я от этого чёрного ножа чуть не сдох! Всё-всё потратил на выживание!

Я налил из бурдючка полтуеска воды, поворошил почти прогоревший костёр, добавил веток. Положил сверху несколько камней, чтобы раскалились.

— Чаю хочу, — пояснил я. — Хоть и настоящего чаю тут нет, но хоть чего-то горячего.

— С толканом? — заинтересовался Бурка.

— Ага.

— Мне сначала вообще не понравилось, — признался он. — Каша эта твоя… Бр… А теперь хочется. Сладко. Мы не едим каши.

— Ну, садись ближе тогда. У меня ложки второй нет, но здешнюю кашу можно пить. Потому и зову — чай. Тут вообще всё неправильное: «чай» этот, трубки курят, опять же, а табака нема.

Бурка, косясь на меня, придвинулся самую малость.