Прикинув, что стоять тут и стоять, я подошла сбоку и сказала замотанной работнице:

— Извините, вы не подскажите…

Не знаю, услышала ли меня работница, а вот бабульки прекрасно услышали и наперебой заволновались.

— Ишь какая!

— Без очереди не пустим!

— Не лезь без очереди!

— Будешь за Агрипиной!

— Тихо! — рявкнула я. — Согласна! Буду за Агрипиной! Кто тут Агрипина?

Толстенькая, как колобок, румяная бабулька с готовностью подняла руку. Стояла она аж в самом конце очереди, почти у двери.

— Я буду за вами! А работника я сейчас хочу только спросить. Я ключ от абонентского ящика дома забыла. Попрошу запасной, а то с моим радикулитом возвращаться туда-сюда — хуже нету!

Выдав этот спич, я протиснулась мимо прибалдевших старушек к стойке и спросила:

— Я ключ от абонентского ящика дома забыла. Возвращаться далеко. У вас есть запасной, минут на пять? Мне только письма забрать.

— Женщина! У нас нет запасных ключей от абонентских ящиков! — проскрежетала работница противным донельзя голосом, — если вы потеряли ключ, придётся платить. И какой номер вашего ящика?

— Три.

— Секунду, — она раздражённо вытащила мятую, изрядно замусоленную тетрадь и пролистала её, — так у вас здесь задолженность за два месяца!

— Я всё оплачу, — торопливо проговорила я, тщательно скрывая радость от слов работницы о то, что ключ только один, — на заводе зарплату не платят, мне послезавтра долг должны принести отдать. Я тогда и заплачу.

— Ну ладно, — равнодушно кивнула работница и тут же утратила ко мне интерес, набросившись на какую-то растерянную старушку в очках.

А я бочком, бочком, вышла из очереди и вошла в коридорчик, где находились абонентские ящики.

Убедившись, что работница занята старушками и обо мне забыла, я быстренько вытащила ключ из сумочки и вставила его в скважину.

Немного пришлось повозиться, но, в принципе, открыла сразу.

Я сунула руку туда и нащупала много чего интересного.

Во-первых, это была пачка денег. Ого! Увесистая такая пачка, и купюры крупные. В коридорчике был полумрак, да и боялась я, что кто-нибудь сейчас войдёт, так что бросила деньги в сумку — потом разберусь.

Во-вторых, письма. Ну с этим понятно, примерно такого я и ожидала. Письма тоже ушли в сумку.

В-третьих, там была тетрадь. В сумку.

Вроде всё? Когда я уже собралась уходить, случайно нащупала там ещё что-то. Мешочек. Небольшой, примерно с мою ладонь мешочек.

Вытащила его. На ощупь что-то твёрдое. Тесёмки были сильно стянуты, так что развязала я их с трудом.

И удивилась.

В мешочке было золото. В смысле золотые изделия.

Воровато оглянувшись, мешочек я тоже спрятала в сумку.

Так. Теперь надо закрыть на ключ и поскорее валить отсюда.

Дома я принялась готовить обед — скоро ребята вернутся из школы. Поставила вариться суп, поставила опару на пирожки, а сама раскрыла сумочку.

Деньги! Это была пачка по 200 и по 500 рублей. Я пересчитала — 10 тысяч. Ого. Для этого периода времени довольно значительная сумма. Почему Любаша её прятала в абонентском ящике? И главное — от кого?

Неужели от Ричарда? Мне кажется (да что там, я уверена), что подворовывает именно он.

Кстати, как придёт, нужно поговорить с ним. Я думала, что это Анжелика проблемная. Но я ошибалась. Поэтому заняться Ричардом нужно срочно. И даже очень срочно.

Письма были от Виталика Н. и интереса особого у меня не вызвали. Хотя полистаю на досуге, вдруг там есть дата, когда Виталик освободится из тюрьмы, и возникнет риск, что он заявится сюда. Нужно быть готовой к любой неожиданности.

Кстати. Если он еще там посидит, придётся-таки написать ему письмо и отшить. Почерк у Любы не очень сложный, так что подделать смогу.

Тетрадь оказалась дневником Любаши.

Вау! Это же просто праздник какой-то! Личный дневник моей предшественницы! Хоть буду знать, что и как. А то совершенно ничего не понимаю. И боюсь трёх моментов: когда вернётся Пётр Иванович Скороход с северов и обнаружит, что его супруга изменилась и резко постарела. Ещё боюсь родителей Любаши. Рано или поздно в деревню ехать придётся. И это будет провал. Если Анжелика и Ричард не особо обратили внимание на изменения с Любой, потому что почти не контактировали с нею, находясь в состоянии перманентной партизанской войны. То уж любины родители сразу всё поймут. И ещё боюсь Любиных подруг.

Так что дневник придётся читать в первую очередь. Я мальком пролистала — почти полностью исписанная мелким убористым почерком общая тетрадь на девяносто шесть листов.

Но ничего, как-нибудь помаленьку осилю.

Я в своё время «Улисс» Джойса осилила. Причем с комментариями. Но это не относится к делу.

Вечером начну читать дневник.

Когда наступила очередь мешочка, я раскрыла запутавшиеся тесёмки и высыпала украшения на покрывало дивана. И мысленно присвистнула.

А что, неплохо так упакована была Любаша. Четыре дутых золотых перстня, два кольца — одно с продолговатым массивным «рубином», второе — с маленьким аметистиком. Три пары серёжек. Одни тоже с «рубинами» (вероятно это в комплект к кольцу), остальные — просто золотые. Две цепочки (увы, обе длинные. А я люблю короткие, чтобы было видно кулон если две пуговички на рубашке расстёгнуты. И брошь. Брошь была некрасивая, аляповатая какая-то.

Неплохо так.

Пока я игралась со свалившимся любиным наследством, пришел Ричард. Хорошо, успела хоть суп сготовить.

— Ричард, садись ешь. Через двадцать минут будут пирожки. — сказала я и поставила тарелку с супом перед ним.

А затем села напротив, дождалась, пока он доест и посмотрела ему в глаза:

— А теперь рассказывай, — сказала я.

Глава 11

Ричард поднял на меня удивленные глаза и сразу же опять уткнулся в тарелку. Я молчала. И Ричард молчал. Повисла томительная длинная-предлинная пауза. Так как тарелка была пустая, Ричард немного пострадал над ней и, наконец, с мучительным вздохом сказал:

— Что?

Я ответила:

— Всё.

— Что всё? — спросил он удивлённым тоном.

— Рассказывай всё.

— О чём рассказывать?

— Ты знаешь о чём.

— Не знаю, — независимо буркнул Ричард и начал вставать из-за стола.

— Мы не закончили. Сядь, пожалуйста, — в моём голосе проскользнули лёгкие металлические нотки (если надо, я умею).

Ричард с демонстративным вздохом сел и внимательно уставился в стену, противоположную от меня, повернувшись ко мне практически спиной.

— Так и будешь молчать? — спросила я.

Ричард промолчал.

— Да уж, не думала, что ты настолько малодушный, — сказала я, допустив в голосе нотки презрительного сожаления.

— Почему это я малодушный? — взвился Ричард.

— Ричард, не заставляй меня думать, что это трусость. Давай будем считать, что ты просто мягкотелый хлюпик, малодушный из-за детского возраста. А то трусость я не переношу органически, — сказала я и встала, — ладно, раз так, не волнуйся и иди в свою комнату, малыш. Поиграйся там в кубики. А повзрослеешь, приходи, поговорим.

Я вышла из кухни, оставив ошеломлённого и изрядно озадаченного Ричарда переваривать ситуацию.

В дверь поскреблись, когда я как раз гладила назавтра блузку.

— Открыто! — сказала я, продолжая гладить перед блузки (и особенно тщательно у воротничка).

Вошел Ричард.

Я перевернула блузку и стала гладить спинку.

— Я это… — сказал он, — поговорить.

Я догладила спинку и принялась за правый рукав.

Ричард мялся у двери.

Я принялась за левый рукав.

— Тётя Люба… — протянул он.

— Что? — неласковым тоном спросила я, не прекращая гладить.

— Давайте поговорим?

— Я занята, — сказала я.

К сожалению блузка уже была полностью выглажена. Но затем я решила погладить старую наволочку. Которую хотела выбросить на тряпки. Ну вот такая я непостоянная — взяла и внезапно передумала, да.