Внешних повреждений на голове Каммлера видно не было — в основном из-за плотного слоя изоленты. Под ней могла быть травма любой тяжести.

— Что ж, попробуем еще раз, — произнесла Нарова с той же леденящей монотонностью и полным отсутствием эмоций. — Моргни один раз, чтобы показать, что ты меня понял.

Каммлер моргнул.

— Хорошо. У меня к тебе всего один вопрос. Ответишь на него честно или обречешь себя на страдания, которые не снились тебе в самом страшном сне. — Она сделала паузу, чтобы ее слова произвели максимальный эффект. — Ты меня понимаешь?

Каммлер моргнул один раз.

— У тебя есть СЯУ, кроме тех, которые мы только что уничтожили в твоей лаборатории?

Нарову не слишком беспокоила утечка радиации. Уран не настолько радиоактивен, как считает большинство людей. Смертельное облако радиации образуется лишь при взрыве ядерного устройства.

Вместо ответа Каммлер дважды моргнул.

— Ни единого СЯУ? Ты уверен? Прошу, подумай очень-очень хорошо. Видишь ли, мы только начали…

Каммлер моргнул один раз.

— Давайте проясним, мистер Каммлер: нигде в мире больше не существует контролируемых вами СЯУ? Все они были здесь?

Каммлер моргнул один раз.

В этот момент из дальнего конца коридора раздался голос:

— Фальк Кениг! К тебе идет Фальк Кениг!

Нарова развернулась на стуле и увидела, как в дверь, шатаясь, вошла жалкая фигура. Сын Каммлера был бледной тенью человека, с которым Нарова сблизилась всего несколько месяцев назад. Эколог, получивший образование в Германии, управлял тогда частным заповедником в восточноафриканском Катави.

Фальк для Наровой был кем-то вроде героя, несмотря на эсэсовскую кровь, которая текла в его жилах. Родителей не выбирают, а его усилия, направленные на сохранение крупных африканских животных, завоевали ее бесконечное уважение. Их связала общая любовь к животным — в первую очередь к слонам и носорогам. Связала, несмотря на мрачные секреты катавийского заповедника.

Сын Каммлера восстал против наследия семьи. Он взял другую фамилию, стремясь не иметь никаких связей с нацистским прошлым своего рода. Но, когда Хэнк Каммлер исчез, Фалька посчитали пособником отца, так что ему тоже пришлось скрываться от правоохранительных структур всего мира.

На него началась охота.

Поверили ему только Нарова и в какой-то мере Йегер. Поверили — и продолжали верить.

Когда они встретились с Фальком впервые, он был удалым защитником дикой природы ростом шесть футов два дюйма — совершал смелые вылазки по всему африканскому бушу^[73], выслеживая банды браконьеров. Из-за копны растрепанных светлых волос и клочковатой бороды Фальк был похож на хиппи. Эдакий экзотичный диковатый воин-эколог.

Однако таким он остался лишь в воспоминаниях Наровой. Стоявший перед ней человек казался бледной тенью того образа. Волосы слиплись от засохшей крови, а окруженные синяками глаза впали; он был ранен в ногу и заметно хромал.

Нарову охватило сочувствие, которое, впрочем, тут же сменилось тревогой.

Йегер послал его сюда не просто так.

Нет сомнений — сыну известна часть темных секретов отца.

84

Нарова поднялась на ноги.

— Возьми мой стул. Тебе он, похоже, нужен больше.

Кениг тяжело опустился на стул. Какое-то мгновение он с ужасом смотрел на мумию, обмотанную изолентой, — своего биологического отца.

Затем Кениг покачал головой:

— Ты сам во всем виноват, отец. Ты не слушал никого, включая меня, а теперь тебе пришел конец. Всему пришел конец.

В глазах Каммлера вспыхнул вызов и еще что-то, чего Нарова не ожидала: в них мелькнул триумф. Победа.

Каммлер не смог скрыть этот взгляд.

Но с чего бы Каммлеру чувствовать себя триумфатором? Разве что…

— Скажи, — обратилась Нарова к Кенигу, — мог ли он опередить нас?

Кениг пожал плечами:

— Я не знаю. Он привез меня сюда практически как заложника. На меня охотились, а он предложил нечто вроде убежища. Я не виновен ни в одном преступлении, но проклят из-за своего отца. Потому я и приехал сюда вместе с ним. Разве у меня был выбор? Он сказал, что поделится со мной новой мечтой, если я буду ему верен. И я играл эту роль. Какое-то время. Но, как только понял, что он на самом деле замышляет, сразу же попытался связаться с тобой.

Он бросил взгляд на отца.

— Он становился все более подозрительным. Параноиком. Он удалил меня из своего ближайшего окружения и, по сути, посадил под замок. Однако кое-что я знаю. Он готовил восемь устройств; восемь — священное число СС. И некоторые из них уже на пути к целям.

Нарова посмотрела на Каммлера. Его глаза едва не вылезли из орбит от бессильной ярости. По одному этому взгляду стало понятно, что он ей солгал, а его сын говорит правду.

— Значит, одно или несколько СЯУ уже достигли своих целей или приближаются к ним? — переспросила она. — Он ждал, пока на месте окажутся все восемь, чтобы взорвать их синхронно?

Кениг кивнул:

— Все прочие варианты бессмысленны.

— Нам известны его цели?

Кениг покачал головой:

— Он никогда не упоминал об этом. Однако кое-чем хвастался: говорил, что, если взять сорокакилограммовую бомбу и взорвать ее над атомной электростанцией, можно вызвать расплавление активной зоны реактора, что вызовет еще бóльшие разрушения.

Пока Кениг говорил, изо рта его отца, заклеенного тканевой изолентой, вырывались мучительные звуки. Нарова не сомневалась, что он пытается помешать сыну выдать семейные тайны Каммлеров. Слава богу, что Кениг — нормальный человек, в отличие от отца.

— Как он их доставил к целям? — спросила она.

— Не могу сказать. Однако почти все атомные электростанции расположены на побережье, поскольку для охлаждения им нужна вода. А ведь даже сорокакилограммовое устройство по своим размерам очень невелико. Ты можешь приплыть туда на личной яхте, встать на якорь неподалеку от берега и, дождавшись сигнала, запустить бомбу. Это странно, однако у большинства атомных станций нет даже запретной зоны. Просто идеальные цели.

Нарова обернулась к Каммлеру.

— Ты солгал мне, — начала она мягким шепотом. — Я предупреждала, что, если соврешь, все будет гораздо хуже. Теперь ты скажешь мне, куда отправил свои СЯУ и как их обезвредить.

Она придвинулась поближе.

— Следующая часть нашей беседы мне определенно понравится. И, поверь, ты ответишь на мои вопросы.

85

Каммлер глядел на Нарову сквозь свою маску из тканевой изоленты. Его глаза пылали ненавистью.

Нарова порылась в своем рюкзаке и вытащила оттуда маленькую аптечку. Достала из нее два шприца — те самые, которыми недавно угрожала Иссельхорсту, — и показала их Каммлеру.

— Два шприца, — объявила она. — В одном из них — хлорид суксаметония, паралитик. В другом — гидрохлорид налоксона, антиопиоид. Не стану утомлять тебя сложными научными подробностями. Скажу только, что первый — респираторный депрессант. Он останавливает дыхание. Полностью. Второй убирает этот эффект.

Она взглянула Каммлеру в глаза:

— Пробудешь слишком долго под действием первого — задохнешься. Насмерть. Не получишь содержимого второго шприца достаточно быстро — эффект будет необратимым. Но знаешь, что самое замечательное? Ты будешь оставаться в полном сознании и сможешь как следует прочувствовать, что означает умереть от удушья.

Она достала из ножен свой боевой нож, срезала с предплечья Каммлера достаточно изоленты, чтобы можно было наложить жгут, и стала искать подходящую вену.

— Я введу тебе сдвоенный катетер, который даст возможность вкачивать и химикат, и антидот. Я заставлю тебя переживать смерть снова и снова.

Нарова взяла нож и прорезала изоленту в том месте, где у Каммлера должен был быть рот. Она улыбнулась.

— Если не хочешь, чтобы я продолжала, пора начать говорить.