Завод, действительно, был небольшим и показался мне совсем не сложным. Ухали тяжелые гильотинные ножницы, кромсая металл, звонили над головой мостовые краны, перевозя тяжелые конструкции, шипело, разрезая толстые стальные листы, кислородное пламя, и яркими колючими звездами вспыхивала сварка. Всё это мне было знакомо. А романтика великой стройки? А заманчивость нового, неизведанного и самостоятельного дела? Вам, мой читатель, по большому секрету признаюсь, что по природе я авантюрист (Вы только не выдавайте меня, потому что со стороны я выгляжу вполне респектабельным человеком). Эта жилка, по всей вероятности, ведется от моего прямого предка, двести пятьдесят лет тому назад приехавшего из благословенной Германии в дикую Россию и оставшегося здесь навсегда. Из Германии — в Россию! Ну может ли такое свершиться сейчас? Слава богу, цивилизация промывает людям мозги, вымывая из них романтику и адреналин. Нас, авантюристов, как утверждают британские ученые, осталось не больше десяти процентов на всё человечество. То ли дело в добрые старые времена, времена флибустьеров, пугачевых и мушкетеров! Впрочем, я отвлекся. Признаюсь Вам в еще одной моей слабости: я не умею ломаться, набивая себе цену, тянуть время, чтобы меня уговаривали. В общем, я согласился сразу, только вот вряд ли меня отпустят на заводе, партбюро вцепится мне в горло бульдожьей хваткой. Ты член ПАРТИИ? Так вот, нам, в смысле партии, виднее, где тебе работать. Ты что говорил, когда тебя принимали? Забыл? Напомню: безоговорочно и на всю оставшуюся жизнь выполнять решения. А ослушаешься, мы тебе так биографию испортим — дворником на работу никто не возьмет. Иди, работай и не шебуршись!

— Ну, — сказал Шерман, — пусть это Вас не беспокоит. Будет решение обкома партии, никуда они не денутся.

Вот тогда у меня и мелькнула мысль, что он имеет отношение к разным волшебным делам. Так оно и случилось, меня отпустили без разговоров. Чудом было и мое вселение в новенькую однокомнатную квартиру.

Совершенно очевидно, что тут не обошлось без какой-то магии. Ведь как-то он узнал обо мне. И как он рискнул взять себе главным инженером совершенно незнакомого юнца, ничего не соображающего в металлоконструкциях? В первый день, когда я пришел на завод в новом качестве, заглянул в чертежи и с ужасом обнаружил, что я ничего не понимаю в них. Я до сих пор имел дело с разными муфтами, валами, станками, а здесь всё было совсем по-другому. Ватными ногами вечером я брел по городу и думал, как выпутываться из истории, в которую попал. Согласился стать главным инженером, а оказался полным профаном! Забрел в книжный магазин на площади и на полке увидел толстенный, в 650 страниц, широкоформатный том — вузовский курс «Металлические конструкции»: этот курс на стройфаке проходят за два года. Этот том я тут же купил и стал штудировать тайком дома, по ночам. Пригодилось мое, в бытность студентом-заочником, умение спать по четыре часа. Уже через неделю мне стало не так страшно на заводе, а через две недели я уже свободно ориентировался в той сложной науке, которая стала моей профессией на всю оставшуюся жизнь.

Это было время начального бурного развития Казахстана. Строился металлургический комбинат в Темиртау, химические заводы в Чимкенте, Джамбуле, рудники в Рудном, Усть-Каменогорске и многое другое. С Урала, из Сибири в Казахстан ехали строители, металлисты, монтажники, создавались новые строительные тресты и министерства. Заново создавались и заводы металлоконструкций. Шермана, возглавлявшего кафедру сварочного производства в строительном техникуме в Новокузнецке, позвали на работу в Алма-Ату, в технический отдел нового министерства. Но сначала он должен был поставить на ноги новый завод в Темиртау. Шерману срочно был нужен главный инженер.

Огромная стройка развернулась в городе-спутнике Караганды Темиртау. Работой десятков тысяч строителей, монтажников стальных конструкций, трубопроводов, электрических кабелей, нового оборудования руководил строительный монстр — трест «Казметаллургстрой», крупнейший в стране. Раз в неделю в среду в кабинете Шермана включался громкоговоритель — шло селекторное совещание с докладами руководителей: сколько уложено бетона, сколько смонтировано тонн, сколько рабочих работают на десятках отдельных объектов стройки. И сроки, сроки… Кабинет наполнялся голосами, всесоюзная ударная стройка врывалась в тишину шермановского кабинетика, шумела, ругалась, оправдывалась, врала. Ну, а как без вранья на стройке? Умение искусно провести Большое Начальство всегда высоко ценилось в строительной среде!

— Михаил Семенович, Стальконструкция до сих пор не начала монтаж бункеров на аглофабрике, — докладывает управляющему трестом диспетчер. — Пусковой объект, а Косманёв срывает график.

— И где пребывает Косманёв? — ехидно протягивает управляющий. — Косманёв, ты слышишь меня? Ты мне лично на прошлой неделе, вот я записал твои слова, обещал приступить к работам. Ты думаешь, что старый Крейчман уже ни хера не помнит?

Так я записываю, учти.

— Михал Семеныч, мне Шерман не выдал конструкции, он их только-только начал собирать, — защищается Косманёв, начальник монтажного управления. — Я всем третий день говорю, а толку нет.

— Всем говоришь, все знают, а я, как обманутый муж, узнаю последним? — ревет Крейчман. — Шерман, что ты молчишь?

— Михаил Семенович, Косманёв врет, мы бункера давно сделали, а он не забирает.

— Бурлаков, мне надоели препирательства этих Монтекки и Капулетти, разберись с ними сегодня же и доложи мне!

Диспетчер обрывает связь, а Шерман срочно вызывает к себе начальника цеха Маркина: эти проклятые бункера еще не закончены, громоздятся в цехе:

— Ты немедленно сними всех сварщиков и поставь на бункера аглофабрики, организуй работу круглосуточно, и чтобы к завтрашнему утру всё было готово, я ночью сам приеду, проверю.

— Абрам Лазаревич, не успеем к утру, только послезавтра закончим, люди устали…

— Успеешь, успеешь, — машет рукой директор. — Ты вот что — собери своих сварщиков, я через десять минут буду у тебя, будем разговаривать с народом. Клава! Найдите мне срочно Монахова, пусть подойдет в цех сборосварки.

В цехе стихает шум, останавливаются мостовые краны, сварщики в брезентовых робах и шлемах с темными окошками, похожие на марсиан, неторопливо, по-медвежьи переваливаясь на ходу, собираются на площадке перед цеховой конторкой, усаживаются прямо на пол, густо дымят «Прибоем». Это самые правильные папиросы для рабочего человека, от «Беломора» вот кашель, а «Прибой» — то что надо! Шерман подкатывает задорным колобком.

— Ну, все собрались? А что я Дины Петренко не вижу. Где она у вас? Сзади? Ну-ка, пропустите Дину вперед, давай, давай, Рыбаков, пропускай, она одна у нас женщина-сварщица, а женщин уважать нужно! Уважаете? Ну правильно, а то я Феде Петренко подскажу, он с вами всеми разберется. А Семигин где? Как там жена? Не родила еще? Сегодня утром? Мальчишку? Ну, поздравляю… Квартиру? Квартиры у нас будут обязательно, в конце года сдают наш дом, и мы там получим, пока не знаю сколько, но получим обязательно. Ты какой в очереди на жилье? Третий? Ну, я думаю, обязательно получишь. Давайте к делу. Я нечасто к вам, товарищи, обращаюсь с просьбами… — сверкает очками директор. — На стройке создалось сложное положение. Вы, наверное, знаете, что аглофабрика, для которой мы поставляем конструкции, должна быть введена в строй в этом году. Монтажникам срочно нужны вот эти бункера, мы их задержали, и теперь на нас смотрит вся стройка. Нужно поработать, не считаясь со временем, так, чтобы к утру бункера были готовы. Григорий Федорович! Оставьте все остальные дела, всех людей поставьте только на бункера, организуйте круглосуточную работу. Монахов подошел? Николай Иванович, организуйте питание во вторую и третью смену, и чтобы автобус дежурил круглосуточно. Что невозможно? Сделайте невозможное! Да, еще, соберите профком, получите у него согласие на сверхурочную работу. Есть вопросы? Ну, давайте за работу.