С принцессой мы столкнулись в один из октябрьских дней, очень ясный и жаркий. Нас тогда порядком утомила дорога до парка, куда мы попадаем через небольшую калитку на вершине холма Крумс-Хилл. Такую, знаете, маленькую, почти незаметную калиточку, за которой в разных историях обычно всё и случается.

И если путь выдался ужасно пыльным, то в парке мы почувствовали себя преотлично и перво-наперво решили слегка отдохнуть. Раскинулись навзничь на траве, потому что так удобнее всего разглядывать верхушки деревьев, которые навевают мечты об игре в обезьян. Стоящая игра. Вот только смотритель парка, если вас засечёт за ней, начинает скандалить.

Когда мы немного передохнули, Элис сказала:

– Путь в зачарованный лес был долог. Но теперь мы на месте, и здесь так чудно. Интересно, что нам предстоит?

– Нам предстоят олени, – ответил Дикки. – Только их ещё попробуй найди. Обычно они попадаются в другой части парка, потому что там их угощают булочками.

Слово «булочки» моментально нас навело на мысль об обеде, и мы его съели, после чего принялись копать ямку под деревом, чтобы зарыть в неё промасленные обёртки. Ведь всякий знает: противные эти, просаленные бумажки, если оставить их просто валяться на земле, очень портят красоту мест.

Так объяснила нам с Дорой мама в нашем далёком детстве, и я это на всю жизнь запомнил. Считаю, другим родителям тоже неплохо бы довести до своих детей столь полезные сведения. И пусть, кроме сальных бумажек, не забудут упомянуть апельсиновые корки.

Когда мы доели всё, что у нас имелось, Элис прошептала:

– Я вижу среди деревьев белого колдовского медведя. Давайте пойдём по его следам, выследим до берлоги и там сразим.

– Чур, я буду медведем! – вызвался Ноэль и тут же крадучись скрылся.

Петляя между деревьями, мы приступили к охоте. Порой колдовской медведь был нам хорошо виден и мы уверенно шли по следу, но иногда он напрочь исчезал, и тогда мы брели наугад, гадая, откуда он может вдруг на нас выскочить.

– Когда мы его выследим, разразится великая битва, – объявил Освальд. – И я буду в ней графом Фолко Монфоконским[17].

– А я буду Габриэлой, – вызвалась Дора, единственная из нас, кому нравятся женские роли.

– Тогда я – Синтрамом, – сказала Элис. – Что до Г. О., он может стать Маленьким Мастером.

– А ты, Дикки, кем хочешь быть? – поинтересовался Освальд.

– О, мне вполне подойдёт Пилигрим с костями.

– Эй, – прошептала Элис. – Видите его белую колдовскую шерсть? Она прямо сияет сквозь вон те ветви.

Я тоже увидел промельк белого, точнее, воротничок Ноэля, который встопорщился у него на затылке.

И мы преследовали медведя, петляя между деревьями, пока он окончательно не исчез куда-то, а мы не натолкнулись на стену, причём в том месте, где, уж поверьте, раньше никакой стены не было. Ноэль нигде не просматривался, зато в стене мы увидели дверь – и она оказалась открыта! Ну, мы в неё и вошли.

– Медведь затаился в бескрайности этих гор, – сказал Освальд. – Обнажу-ка свой добрый меч и пущусь на поиски.

И я «обнажил» тот самый зонтик, который Дора всегда захватывает с собой на случай дождя. Ведь Ноэль, если промокнет, потом на неделю себе заработает кашель и насморк.

Словом, мы вошли в дверь и двинулись дальше. За стеной оказалась конюшня и вымощенный булыжником двор. Вокруг, кроме нас, никого не наблюдалось, однако в конюшне, судя по звукам, кто-то чистил лошадь и насвистывал. Едва мы как можно тише прокрались мимо, Элис шепнула:

– Это логово змея-монстра. Я слышу его убийственный змеиный свист. Берегитесь! Храбрость и решительность!

Мы на цыпочках миновали булыжный двор и почти тотчас же обнаружили ещё одну стену. Снова с дверью. И опять с открытой! Мы, ясное дело, вошли в неё. На цыпочках. Тут-то и впрямь началось настоящее приключение.

Мы попали в густые заросли, но сквозь деревья нам удалось разглядеть что-то белое. Дора сказала, что это белый медведь. Вот уж верна себе! Никогда не подхватит игру сразу, зато, будьте уверены, увлечётся ею именно в тот момент, когда всем остальным уже надоело.

Не хочу, чтобы замечание моё прозвучало недобро. Я очень люблю Дору. Всегда буду помнить, как она обо мне заботилась, когда я болел бронхитом. Неблагодарность – ужасный порок, но от правды-то не уйдёшь.

– Это не медведь, – ответил ей Освальд.

И мы все двинулись дальше, снова на цыпочках, по петляющей между стволами тропинке. Ноэль был там. Воротничок рубашки, как уже говорилось, встопорщен. На лице пятно от чернил, которыми он измазался перед тем, как выйти из дома. (Дора хотела их смыть, но он не позволил.) Шнурок на одном ботинке у него развязался, а он стоял и таращился на маленькую девочку. Самую смешную маленькую девочку, которую вы когда-либо видели.

Она была точь-в-точь фарфоровая куколка, из тех, что продаются по шесть пенни за штуку. Белое круглое личико. Длинные светлые волосы заплетены в две тугие косички. Лоб выпуклый и высокий. А щёки будто приподняты кверху, образуя что-то вроде двух маленьких полочек под её маленькими синими глазами. Одета она была в смешное чёрное платьице, отделанное витой тесьмой. Высокие ботинки на пуговицах доходили почти до колен её очень тонких ног. Она сидела в кресле-гамаке, держа на руках голубого котёнка. Естественно, не голубого, как небо, а голубовато-серого, словно свеженький графитный грифель.

Мы ещё не совсем дошли до них, когда услыхали её вопрос, обращённый к Ноэлю:

– Ты кто?

Ноэль уже забыл, что он медведь, и вошёл в свою любимую роль, а потому ответил:

– Я – принц Камаралзаман.

Маленькая смешная девочка выглядела довольной.

– А мне сперва показалось, ты обычный мальчик. – Тут она увидела нас, всех остальных, и спросила: – А вы тоже принцы и принцессы?

Разумеется, мы ответили «да», и тогда она нам сообщила:

– Я тоже принцесса. – И сказала она это так легко и быстро, как говорят только самую чистую правду.

Мы обрадовались. Дети, которые подхватывают игру с полуслова, очень большая редкость. Обычно кучу времени тратишь на разъяснения, и даже после них тугодумы долго не могут выбрать, кто они понарошку: лев, ведьма или король. А эта вот маленькая девочка сразу сказала:

– Я тоже принцесса. – А потом посмотрела на Освальда и добавила: – По-моему, я тебя видела в Бадене.

И Освальд, ясное дело, ответил:

– Вполне вероятно.

У маленькой девочки были странные интонации, и слова она выговаривала очень чётко – каждое как бы отдельно. Совсем не похоже на нас.

Г. О. спросил её:

– Как зовут котёнка?

И она ответила:

– Катинка.

После этого Дикки сказал:

– Лучше уйти подальше от окон. Потому что, если мы начнём играть возле них, кто-нибудь внутри дома обязательно примется колотить по стеклу и требовать: «Прекратите немедленно!»

Принцесса бережно опустила котёнка на землю и сообщила:

– Мне не велят уходить с травы.

– Очень жалко, – отозвалась Дора.

– Но если хотите, я всё равно уйду, – сказала принцесса.

– Ты не должна делать того, что тебе запрещают, – возразила Дора.

В этот момент Дикки нам указал на ещё одну полянку, которая начиналась сразу за гравиевой дорожкой, и я преспокойно себе перенёс на руках принцессу туда. Теперь она могла, не покривив душой, кому хотите сказать, что с травы не сходила.

На этой, другой, траве мы все и расселись, и принцесса нам предложила:

– Хотите драже?

(Слово было для меня новое, но, как видите, я пишу здесь его совершенно правильно, потому что спросил у дяди соседского Альберта.)

– Пожалуй, нет, – ответили мы принцессе.

Но она всё равно вытащила из кармана настоящую серебряную коробочку и открыла. Эти самые драже оказались просто шоколадными шариками. Мы их съели по две штуки каждый, а после спросили, как её зовут. Она начала отвечать и всё говорила и говорила. Ужасно долго. Мне даже казалось, она уже вообще никогда не остановится. Г. О. насчитал целых пятьдесят имён. Но Дикки, который у нас на цифрах собаку съел, внёс поправку: