— Очень жаль — пробормотал я.

— Вы тоже поклонник «Святой стрелы»? — спросила она сквозь слезы.

— Ничего ребята.

Она слегка отодвинулась и глядела уже не так ласково.

— Послушайте, — заговорил я. — Не знаю, как сказать, так что брякну, и все тут: Ночной Портье…

— Забыл принести вам полотенца, — подхватил бармен, укоризненно качая головой. Он мгновенно превратился в служащего отеля, готового рассыпаться в извинениях. — Вы уж простите…

— Нет, — перебил я. — Не в этом дело. Он умер. У меня в номере.

На мгновение изумленные взгляды обоих зрителей приковались к моему лицу, потом снова к телевизору. Репортаж о смерти Ёси уже сменился рекламой шампуня.

С этого момента дело пошло веселее. Приехали санитары и, не задавая лишних вопросов, вывезли тело из номера. Тихой сапой, чтобы не потревожить других постояльцев. Если таковые имелись.

Явился Дневной Менеджер, усталый и помятый, по его представлениям, — то есть он выглядел так, как мне и не снилось в мои лучшие дни. Он тоже рассыпался в извинениях и предлагал мне перейти в другой номер. Я возразил: мол, нет смысла таскать пожитки с места на место, ничего страшного, поживу и тут.

— Прекрасно, — в конце концов сказал он, — вы храбрее меня.

Пока длился переполох, кошка не вылезала из-под кровати. Дневной Менеджер обеспокоился: не нанесут ли эти события психическую травму чувствительному животному. Я взял грех на душу и солгал, будто кошка проспала самое страшное и даже не заметила, как зашел Ночной Портье. Боюсь, любитель кошек мне не поверил. Он оставил мне свой домашний телефон и просил звонить, если белоснежной принцессе станет не по себе.

Бармен и та молодая женщина торчали в коридоре под дверью моего номера, не зная, на чем сосредоточиться: на происшествии в отеле или на трагедии, свершившейся за много миль от нас в Токио. Они растерялись, их скорбь нарушили, запутали, выбили из колеи. Ночной Портье неудачно подгадал.

Насчет Ёси репортеры пока лишнего не говорили, но я написал столько биографий угасших рок-звезд, что знал наизусть: если человек помирает в двадцать семь, безмолвные подозреваемые — либо наркотики, либо суицид. Тучи репортеров несутся в погоне за словами, будто призрачное войско, рассекающее зыбкий ночной мир Токио. Подростки обрывают друг другу телефоны, делясь скорбной вестью. По всему миру взрываются сенсациями интернет-чаты. К утру по поводу смерти Ёси накопится больше сплетен, чем о злодеяниях японцев в пору Второй мировой войны, и с каждым слухом подлинные обстоятельства будут становиться все туманнее и туманнее. Как сказал некогда самурайский писец Ямамото Цунэтомо,18 источник тайны — устное слово.

Что касается Ночного Портье, его смерть никого особо не заинтересовала, и о причинах ее не приходилось гадать. Ковайсо, — вздыхали коллеги, что означает: вот незадача, бедняга, такая уж у него судьба. Как будто служащие отеля ждали этой смерти. Только к трем часам ночи мой номер наконец-то очистили. Я аккуратно прикрыл дверь. Кошка вылезла из-под кровати, забегала по комнате. Она все время совала нос в угол, терлась о стену в том месте, где скончался старик, словно пытаясь постичь смысл этого события через осязание.

Раздеваясь, я обнаружил в кармане карточку. Я не сказал о ней санитарам, которые забирали тело, да и в разговоре с Дневным Менеджером не упомянул. Не то чтобы нарочно скрыл, а просто не сказал, и все.

Интересно, подумал я, глядя на черные цифры, кого он пытался позвать в последнюю минуту, у кого искал помощи, когда сдавило грудь и пресеклось дыхание? Я вспомнил лицо умирающего, когда он понял: кому ни позвони, это уже ничего не изменит.

Они не идут.

Я подумал, не набрать ли номер еще раз — может, теперь-то они ответят, — но было три часа ночи, и если кто-нибудь снимет трубку, что я скажу? Еще я мог позвонить домой Дневному Менеджеру и рассказать ему про карточку и разговор о бессмертии: дескать, сперва забыл, а вам следует знать.

Но к чему? Пусть лучше думают, что старик помер, не осознав конца. Смиренно выполняя свой долг, с улыбкой на лице и чистыми полотенцами в руках.

Я убрал карточку в бумажник, а бумажник в тумбочку у кровати, где меня дожидалась Гидеонова Библия, «Учение Будды» и два тома Сосэки19«Я — кошка». Я выключил свет и вскоре уснул.

— Поезжай в Токио! — прокуренный голос Эда настиг меня из Кливленда. Я фыркнул и бросил трубку. Каникулы закончились.

Мне не терпелось вернуться к работе, а нигде так не работается, как в Токио. Кроме того, прелести отеля «Кис-Кис» я уже исчерпал.

Но не слишком ли Эд зарывается?

Ясное дело, он босс, но в уставе профсоюза работников подростковых журналов должно быть предусмотрено правило, воспрещающее отправлять сотрудника в принудительный отпуск, а потом звонить в шесть утра и вызывать обратно на работу.

С минуту я полежал в постели, давая Эду время, чтобы позвонить еще раз — и с другой интонацией. Примерно через четверть часа он сподобился. Теперь я позволил ему выговориться, но отвечал односложно, не спуская начальника с крючка. Хотелось понять, как далеко он зайдет, насколько готов к компромиссам. Хороший редактор умеет просить.

Свинтус Эд, тем не менее, редактор хороший. Он вновь и вновь просил прощения, объяснялся, пока не иссяк. Тогда я позволил ему перевести дух и обрушил на него артиллерийский шквал требований.

Я согласился написал о Ёси, но на своих условиях. А именно: если я пожелаю рассказать о жизни и смерти рок-звезды исключительно в ракурсе его коллекции старых теннисных кед, так оно и будет. Если я пожелаю свести рассказ к ночи его смерти или ко дню его появления на свет, я сделаю это, и никто мне не помешает. И если в ходе расследования мне придется дать кому-нибудь по морде или применить прием джиткундо20 — воткнуть палец в горло, — руки у меня развязаны.

Я также настоял, чтобы Чак, бухгалтер «Молодежи Азии», на двадцать процентов увеличил мои командировочные, — это так, для понта. Под занавес я потребовал, чтобы Эд опубликовал мою рецензию на «Одуревши от гейши».

— Ни за что! — встрепенулся он. — Даже и не думай. Отсюда все неприятности. Наплюй и забудь.

Я ответил: забуду, когда напишу. Он ответил: такой вариант даже не рассматривается.

— Ладно, — сказал я. — В таком случае посылай в Токио Сару.

Эд напомнил мне, что по моей милости Сара наотрез отказывается даже думать про Японию. Я раз и навсегда стер для нее с карты мира целую страну, только потому, что не умел вести себя по-человечески, находясь в этой самой стране.

Я сказал, что могу написать рецензию в четыреста слов.

— Количество слов ничего не меняет, — упорствовал Эд.

— Тогда хана, — подытожил я и бросил трубку. Пошел в ванную, почистил зубы и начал паковаться. На этот раз Эд продержался без малого полчаса.

— Максимум триста слов! — простонал он.

Я хотел было выторговать триста пятьдесят, но пожалел босса: на одно утро с него хватит. Он часто напоминает мне, что до моего появления в журнале он вовсе не курил, а теперь смолит по две пачки в день.

Басист «Святой стрелы» собирался провести пресс-конференцию строго по приглашениям в каком-то спортзале для кикбоксинга к западу от токийского района Икэбукуро. Эдуже раздобыл для меня аккредитацию.

Когда я выходил из комнаты, кошка запрыгнула на кофейный столик и как-то странно посмотрела на меня. Столько раз гости паковали багаж на ее глаза: — кошка прекрасно знала, что теперь будет. Наверное, я чересчур сентиментален: мне показалось, ей было не много жаль со мной расставаться.

Я остановился на пороге, ломая голову, что бы такого умного сказать на прощание. Может, дружеский совет дать? Но я понятия не имел, каким образом животное может наладить свою жизнь и сделать ее продуктивнее. На ум не шли и приятные слова, что скрасили бы принцессе день.