Помимо некролога Ёси — обычный набор воодушевляющих новостей: курс японских акций падает, хулиганство в школе растет. За последние четыре месяца еще пять оскандалившихся банковских менеджеров покончили с собой. Младшие школьники, судя по тестам, становятся все тупее; мальчики-старшеклассники тратят астрономические суммы на косметику, и это именуется «космо-бумом». Четыре книги из десятка бестселлеров содержат в названии слово «провал», а «Одуревши от гейши» делает неслыханные сборы.

Я перешел к статье под названием «В пригороде Токио пропал слон» и тут обратил внимание на рекламу «Еженедельного Балагана», того самого издания, где работал мой приятель Такэси. «Последние фотографии Ёси» сулило объявление. На обложке журнала красовалась фотография, которую я уже видел на обложке «Мощного аккорда Японии». Однако с одним существенным отличием.

Птичья татуировка исчезла.

Я допил кофе и пошел разыскивать телефон-автомат.

Такэси не хотел со мной говорить. Только не по телефону. Он назначил мне свидание через два часа в забегаловке под названием «Последний клич». Бар на другом конце города, в Голден-Гай, только стоячие места. И повесил трубку, не дав мне вставить ни слова. Я попытался убить время, гуляя по улицам Гиндзы и любуясь прелестными женщинами, которые любовались прелестными витринами вдоль Тюо-дори. Очень полезно побродить по Гиндзе, если хочешь прочувствовать, как мало тебе платят и как плохо ты одет. Наконец я решил, что достаточно натрудил свои ботинки, а потому сел на электричку на станции Маруноти и поехал на северо-запад к Синдзюку.

Голден-Гай, он же Писс-бульвар, представлял собой маленький лабиринт из дешевых двухэтажных питейных заведений поблизости от храма Ханадзоно. Это место так же мало вязалось с общим обликом Синдзюку, как уличный туалет — с космическим кораблем, но в этом-то и заключалось его обаяние.

Застройщики постоянно угрожали скупить эти участки, возвести здесь столь необходимые токийцам универмаги, доверху набитые самой высококачественной продукцией, какую только потребляет человечество. Потенциальные застройщики несколько приувяли после обвала риэлтерского рынка, хотя в конечном итоге Писс-бульвару суждено пасть под натиском бульдозеров.

Но пока что он цел. Я добрался сюда около половины седьмого и бродил по узким проходам, протискивался между припаркованных велосипедов, мимо сложенных из цементных блоков притонов с причудливыми названиями: «Оппортунист», «Счастливое гетто», «Фригийская мода», «Веселый май». Имелось даже заведение с надписью «Клив Ленд». Никто не обращал внимания на заезжего американца, все знай себе пили виски, обмениваясь тостами и шутками или молча созерцая закатные небеса.

Наверное, я раза три проскочил мимо «Последнего клича», прежде чем сориентировался. Внешне эта забегаловка не отличалась от других. У входа — зеленые растения в горшках, вдоль каждой стены змеями тянутся серые трубы, паутиной разбегаются трещины. За стойкой бара стоял жилистый немолодой человек с седыми волосами и лунным ликом. Такой блаженный лик не содрогнется и при землетрясении.

Я проследовал к бару и облокотился на стойку.

— Завсегдатай? — поинтересовался бармен, хотя видел меня впервые в жизни.

— Иногдатай, — парировал я. — Зашел повидаться с Такэси.

Бармен кивнул, опустив свой лик сантиметра на три. В подобных местах новичков не жалуют, но имя Такэси послужило достаточной рекомендацией.

— Что-нибудь выпьете? — предложил он.

— Пивка бы.

— Простите, пива не держим.

— А что есть?

— «Семь Ликов Блаженства».

— Давайте любой.

Бармен поставил передо мной стакан. Поверхность стойки была изрезана множеством неумелых рук, запечатлевших на ней чьи-то имена или инициалы — шрамы, оставленные острыми ножами и тупой скукой. Сколько же из этих резчиков временами еще сидит за этой самой стойкой, подумалось мне. Тем временем бармен помахал над стаканом бутылочками — в общей сложности семью. Что-то попадало в сосуд, что-то текло мимо.

Я достал бумажник, но бармен меня остановил.

— У вашего друга есть счет, — сказал он.

На крыше дома напротив красовалась огромная ворона. Чуть дальше на деревянных перилах пристроилась кошка, не сводившая с этой вороны глаз. Я приподнял стакан, молча салютуя всем кошкам, выслеживающим ворон. Не успел я допить, как из-за моего плеча кто-то крикнул бармену:

— Начнешь пускать сюда варваров — потеряешь постоянных клиентов!

Я обернулся и увидел широкую улыбку Такэси. Он чисто выбрился, надел отутюженный черный костюм. Только присмотревшись можно было разглядеть потрепанные манжеты и небольшую дырку в районе воротника. А так костюмчик был загляденье, тем более для парня, живущего в картонной коробке.

— Неплохо выглядишь, — признал я. — Вроде бы даже вес сбросил.

— Самому готовить приходится, вот и… — пояснил он.

— Уже и кухоньку пристроил?

— Не то чтобы, — сказал он, усаживаясь. — Так, маленькую керосинку купил. Не бог весть что, но работает. Главное, если дом вдруг вспыхнет, я себе новый построю, и это обойдется мне дешевле, чем твой стакан с семью ликами.

— Выгодное дельце. Может, и мне комнатку отведешь?

— Побеседуй с муниципальными служащими Синдзюку-коэн, — подхватил Такэси. — Не знаю, позволят ли они поселиться среди нас чужестранцу. Это довольно-таки эксклюзивные трущобы.

Приятно было видеть, что Такэси не утратил чувства юмора. Если учесть, во что превратилась его жизнь, у него не оставалось выбора. Бармен налил ему «Семь Ликов», и мы со старым приятелем выпили за здоровье друг друга. Это вышло недостаточно смешно, а потому мы перефразировали и выпили за обширное здоровье и безграничное будущее. Далее Такэси поднял тост за Сару, оставшуюся в Кливленде, а я ответил здравицей в честь его жены, она же министр финансов. Такэси уже излагал тост за режиссера фильма «Одуревши от гейши», но тут я прервал его и предложил перейти к делу.

— Ладно, — вздохнул он. — Так что там за чушь с татуировкой?

Я подозрительно покосился на бармена.

— Не беспокойся, — хмыкнул Такэси. — Он в порядке.

Я выложил на стойку «Мощный аккорд Японии», а рядом — «Еженедельный Балаган», ткнул пальцем в таинственную татуировку и сообщил Такэси, что, по моим сведениям, тираж гитарного журнала был отменен. Такэси кивал в такт моему рассказу, всматриваясь в фотографии.

— Я так и понял из твоего звонка, — подытожил он. — Я даже произвел предварительное расследование. Поговорил с парнем из художественного отдела. Он подтвердил: фотографии пришли к нам из «Мощного аккорда». Мы с ними принадлежим к одному и тому же концерну. Но мой источник утверждал, что никто не ретушировал фотографию и без компьютерных фокусов тоже обошлось. Напечатали в том виде, в каком получили от гитаристов. Так что если кто и поработал, то сами гитаристы.

— Тебя это не удивляет?

Такэси задумчиво кивнул. Он сделал еще глоток «Блаженств», и выражение его лица почти неуловимо изменилось.

— Это не единственная странность. Что-то тут не то. И смерть Ёси в первую очередь. Полиция не все говорит прессе.

— А именно?

— Ну, — протянул Такэси. — Мы прослушиваем полицейское радио. Сам понимаешь — чтобы в случае чего первыми оказаться на месте. Так вот, в ту ночь, когда Ёси нашли мертвым, поступило два вызова. Два сообщения о его смерти от передозировки.

— И что же?

— Между двумя сообщениями разрыв больше полутора часов, — пояснил Такэси. — Причем колов направили сначала в один отель, а потом в другой. В разных концах города.

Мне припомнился разговор Санты с Ольгой. Примерно та же нестыковка смущала и его, хотя он не упоминал звонки в полицию. Интересно, кто еще был осведомлен о перемещениях Ёси в последнюю ночь?

— Значит, кто-то заранее знал, что Ёси не рассчитает дозу, — предположил я. — Этот человек вызвал «скорую», не убедившись в том, что Ёси уже укололся, даже не догадываясь, что тот сперва поменяет отель.