Я тоже ничего не помню такого, добавляю я.

– Так бывает, – говорит он. – Во время первого визита вас огорошил большой поток информации. Трудно запомнить детали, когда получаешь хорошие новости.

– Так почему тебе придется пожить здесь, Терренс? – требует ответа Грета.

– Потому что так надо, Генриетта, – отрезает он. Затем продолжает обычным, сверх меры дружелюбным голосом: – Нам многое нужно успеть, поэтому важно, чтобы вы сотрудничали. Я вернусь. А пока вам стоит побыть наедине несколько дней. Советую закатить праздник! Больше никаких беспокойств или размышлений о том, что будет дальше. Все официально! Вы станете частью масштабного и важного проекта. Это не сон. Это реальность.

Что ты делаешь? Спрашиваю я. Знаю, ситуация напряженная, но ты уже больше часа в одиночестве бродишь туда-сюда.

После ухода Терренса Грета поднялась наверх, в комнату в конце коридора – в комнату для гостей. Я остался в гостиной, слушал, как она топает по полу, а потом решил подняться и разобраться.

– Пытаюсь все тут разгрести, прибраться. Половину можно просто выбросить. Ненавижу этот беспорядок. Один мусор. Он давит на меня. Когда мы успели накопить столько хлама? Мы же здесь всего ничего живем. А вот барахло и дерьмо тут, кажется, лет двадцать копилось.

Не все здесь мусор, говорю я Грете.

– Вообще-то все, – возражает она.

Почему так важно именно сейчас прибирать эту комнату? Спрашиваю я. Я надеялся поговорить с тобой о том, что ты чувствуешь.

– Ты надеялся поговорить о том, что я чувствую? Серьезно?

Да. Почему ты так удивляешься?

– На тебя не похоже, – отвечает она.

Что ж, учитывая сложившуюся ситуацию, нам есть что обсудить.

– И да, и нет. Все решено. Вряд ли разговор что-то изменит.

Грета, говорю я, делая к ней шаг. Я за тебя переживаю.

Выражение ее лица меняется, становится мягче.

– Почему?

Я переживаю, что оставляю тебя одну. О том, что ты будешь делать, пока меня не будет.

Я не говорю ей всего. Не говорю, что переживаю, как мой отъезд скажется на наших отношениях. Меня ведь долго не будет. А другой жизни я не знаю.

– Твое лицо, – говорит она. – Ты покраснел.

Я пытаюсь тебе объяснить, отмахиваюсь я. Мне все это не нравится.

– Поверь, тебе не о чем беспокоиться.

Я тебя не понимаю. Ты ведешь себя так, будто это какой-то пустяк, будто мы получаем такие известия каждый день. Я улетаю! Неужели ты не понимаешь?

Теперь я чувствую, как багровеет лицо. Чувствую, как пульсирует и приливает кровь. Это неприятно. То есть первое, что она сделала, – поднялась в комнату, подальше от меня, и начала разбирать старые вещи. Вот что меня больше всего огорчает. Чем больше я об этом думаю, тем больше расстраиваюсь.

– Я веду себя так, как должна, ясно? Или я должна была подготовиться заранее? Я реагирую и пытаюсь во всем разобраться по ходу дела. Вот и все. Если ты этого не понимаешь, я ничем не могу помочь.

У нас осталось всего пара дней наедине, потом такой возможности еще долго не представится. Терренс сказал, что мы должны праздновать. Радоваться каждой проведенной вместе минуте. Давай хотя бы попробуем…

– Попробуем что?

Не знаю, говорю я. Попробуем насладиться последними деньками? По полной. У нас не так уж и много времени, чтобы побыть вместе.

– У меня в голове сейчас столько вопросов; вопросов, сомнений и тревог, ты даже не можешь себе представить. И я решила: лучше уж провести сегодняшний вечер с пользой, продуктивно, а не гадать, что произойдет дальше, какими последствиями все это для нас обернется.

Какие вопросы? Спрашиваю я, сажусь на пол и притягиваю ее к себе. Расскажи мне. У меня тоже много вопросов.

Вокруг нас – коробки и кучи вещей. Она выглядит такой измотанной, напряженной. Я кладу руку ей на колено.

Я не хочу ссориться, говорю я.

– Было время, когда мы вообще не ссорились. В самом начале. Ты вряд ли помнишь.

Я обдумываю ее слова, но не отвечаю.

– Я ведь даже не хочу убираться. Просто хочу занять руки, хотя бы ненадолго. Не знаю. Я не ожидала, что все случится так быстро. Но больше всего меня беспокоит то, что он будет у нас гостить. Почему он не сказал об этом раньше?

Я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее. Она подставляет мне щеку, а не губы.

– В такую комнату неприлично селить гостей.

Я закрываю глаза и отстраняюсь от нее.

Меня не заботит Терренс, Грета. А вот ты – да. Мне все равно, будет ему здесь удобно или тесно.

– Я все равно давно собиралась тут прибраться. Мне кажется, если мы будем сидеть и дискутировать, мне это никак не поможет. Для меня ничего не изменится. Ты понимаешь? Нет, естественно, не понимаешь. Вот что я осознала. Для меня ничего не изменится.

Все в порядке, говорю я. Понимаю, что мы разные. И по-разному свыкаемся с переменами. Но Терренсу будет плевать, как выглядит его комната. Я не хочу, чтобы ты переживала из-за Терренса.

– Да не переживаю я из-за Терренса! Я переживаю обо всем. Мне тяжело, Джуниор!

Это все из-за него, думаю я. Мы ни о чем у судьбы не просили.

– Он будет тут жить, а я даже не знаю, что вообще тут лежит. Они явно тебе не нужны.

Она двигается быстро и энергично, – значит, расстроилась и злится. Я смотрю на перчатки, которые она держит в руках.

Я много работаю: поднимаю всякое, сортирую. Вот доказательство. Эти самые старые перчатки. Я полностью протер на них ладони всего за пару месяцев. Понятия не имею, что меня сподвигло оставить их, спрятать, они ведь износились. Зачем мне их хранить?

– Смотри, на ладонях и пальцах дырки. А воняют как.

Нет, говорю я. Оставь их. Лучше, когда перчатки старые. Ненавижу разнашивать новые.

– Но ты их носить не будешь.

Откуда ты знаешь? Вдруг понадобятся. К тому же, здесь все хранит воспоминания.

– Потому-то у нас столько хлама и набирается. Если следовать твоей логике, то ничего нельзя выкидывать. Это ненормально. Нам подвернулся шанс навести порядок, прибраться в доме, выбросить старье. Почему ты упрямишься?

А мне кажется, это шанс выбросить мои вещи, мои воспоминания. Шанс обычно означает возможность сделать что-то хорошее. Если я что-то не выкинул и оставил здесь, значит, на то была причина.

– Ты же понимаешь, что я не об этом.

Разве?

– Мы в эту комнату уже не заходим. Посмотри, сколько коробок. Я понятия не имею, что в них.

Ты собираешься все коробки сегодня разобрать? Уже поздно.

– Нет. Не знаю. Но раз уж начала.

Послушай, я не хочу, чтобы ты что-то из этого выбрасывала, говорю я, повышая голос. Это мои вещи, и если ты просто все выбросишь, то я никогда не узнаю, что… что…

Я не могу закончить мысль. Не могу подобрать слов и не знаю, почему чувствую такую привязанность.

Эти вещи мне могут понадобиться, ясно? Говорю я.

Ее удивляет мой резкий и жесткий тон, я это вижу. Меня тоже. Я редко так с ней разговариваю.

– Да что с тобой такое? Чего завелся?

Ничего. И я не завелся.

– Завелся. Ты кричишь. Ты не должен кричать.

Я не кричу, просто немного растерян. Не знаю, почему ты так себя ведешь. И почему именно сегодня.

– Тебе надо успокоиться. Я ничего такого не делаю, не пытаюсь ничего устроить. Всего лишь хочу избавиться от беспорядка и освободить комнату. А вот ты…

Я думал, мы тихо и спокойно проведем вечер. Отпразднуем. Я так понимаю, можно об этом забыть. Раз уж ты здесь уединилась, занялась уборкой. Каждая вещь много для меня значит. Каждая!

Грета поднимается. Отворачивается от меня. Отодвигает коробку и заходит в кладовую.

– Тихо и спокойно проведем вечер, хм. Прямо как в старые добрые времена, да? – В ее голосе слышится насмешка. Насмешка и гнев.

Что, прости?

– Забудь, – отвечает она и принимается за коробки.

Да, вещи здесь годами лежат. Но они – не мусор. Они делают меня тем, кто я есть. Это мои воспоминания. Неправильно это – выбрасывать все только потому, что она не в настроении.