— Правда, мельник. Меня сама река к ней позвала. А мне никак нельзя от таких бед отвернуться. И кстати, мельник. Жадность тебя пожрала, как есть пожрала! Ну откуда ж у деревенского кузнеца сундук серебра?

Тут-то мельник и понял, что точно так и есть. Не может быть сундук серебра у кузнеца. А ежели и есть, не тот он человек, чтоб богатством таким за девку делиться. Будь та трижды пригожа, умна, умела и молода. Облапошили бы его. Дочь забрали, сундука не дали. Кузнец — человек лихой, и знакомцы у него есть среди разбойничьего люда. Схоронили бы они мельника в болоте, и дело с концом. И девка молодая в жёнах, и мельницу бы прихватили, и деревню бы всю под себя подмяли. Он ведь не только мельник, но и староста деревенский. И страшно ему стало от того, к какой беде жадность слепая привести могла.

— Да я не просто дурак!!! — Схватился мельник за голову. — Ох, жадный я простофиля! Где ж были мои умудрённые седины, когда я в то серебро поверил?! Ох, прости доченька! И ты, Аглая, прости. Прости убогого! Куда ж я глядел?! И что дочь спасла, спасибо тебе. Ни одной клети али силка не поставлю больше в твоём лесу. И деревенским не дам. Клянусь, тебе Аглая! — сверкнула молния над лесом, принимая клятву.

Довольна была ведьма, что мельник одумался. Довольна, что клятву дал. И обещал мельник, что состоится свадьба Вари и Николы, и пир будет горой, не поскупится мельник. И зазывал Аглаю на праздник. Ведьма ещё помнила, какими люди бывают, и принять приглашение не спешила. Попросила ведьма прислать к ней Николу. Уверила, что ничего ему не грозит, только помощь нужна. Слишком много зла кузнец принёс и пора ему ответ держать за всё, что натворил.

Пришёл к ведьмовскому дому на другой день парень. Плечистый, неболтливый. Видно, что не в словах он себя проявляет, а в делах и работе. Справный парень.

— Никола я. А ты Аглая. Варька сказала. Я… это… — уставился детина в пол, пятернёй затылок чешет. Спасибо тебе, за Варю. Вот.

— Не нравился бы ей, не отдала б тебе её. У себя в лесу оставила, — ухмыльнулась ведьма. И не поймёшь, шутит ли али всерьёз говорит. — А раз благодарен, сослужи-ка мне службу.

— Какую? — стало у него лицо ещё серьёзнее. Видно, ко всему готов, хоть руку на отсеченье дать.

— Да дело нехитрое. Возьми эту мазь. Отнеси её подмастерьям кузнеца. А с ней записку передай. Только всё надо сделать так, чтоб кузнец не увидел. А потом возвращайся к Варе, и живите счастливо. Вот и всё.

Парень расплылся в недоброй улыбке, понимая, что кузнецу каверза готовится. Он бы того кузнеца и сам, голыми руками… Да только больно лихие знакомцы у того кузнеца, как бы беды с деревней не вышло.

— Всё сделаю. Есть среди подмастерьев знакомец мой. Он грамотный, но хилый больно. От кузнеца ему больше других достаётся.

— Вот ему и передай, — одобрила ведьма, протягивая слюдяную шкатулку с мазью и пергамент. — И помни: никому боле об этом знать не надобно.

Задуманное тем временем исполнялось. Мазь ведьма дала заговорённую. Любые раны вмиг залечивает, сил придаёт. Пусть ненадолго, но до леса добраться хватит. О том в записке и писалось. Что ежели настрадались от кузнеца, хотите свободу получить, делайте как написано. Намажьтесь мазью, чтоб силы в теле воспряли, бегите к лесу. Не бойтесь погони с собаками, пусть гонятся. Сами себя в ловушку поймают. А невольников, чьи спины хлестали, кого рабами сделали, ждёт спасенье.

Никола всё передал, рассказал, кто послал. Подмастерья его знали. Передай кто другой, может и не поверили бы. Но ведьма верно рассчитала, что к его слову прислушаются. К середине ночи пришли в лес четверо парней, а с ними девушка. Оказалось, всё куда хуже, чем слухи сказывали. Все они были отроками-сиротами, скупленными кузнецом за медяки. Деваться им было некуда, и с ранами да цепями на шеях далеко не убежишь. Только мазь и дала им силы для побега. А девушка, замызганная и затравленная, приходилась кузнецу дочерью. Той самой, за рождение которой он свою жену плетьми забил. Ни слова она не сказала. Рассказали мальчишки, что кузнец её в подвале держал, когда работать не заставлял. А что ещё с ней в доме было, то им не ведомо, но ничего хорошего, уж точно. Приютила ведьма сирот, накормила, напоила целебными настоями и отварами. Пока управилась, подоспела к лесу погоня. Свора собак и всадники с ними. Беглецы задрожали, слыша лай и топот копыт.

— Не бойтесь, вы здесь останетесь. Никто вас не учует и не найдёт. А мне надо лес почистить, а то всякой гадости в него нанесло.

— Я с тобой пойду! — пылко заявил тот грамотный хилый юноша, которому Никола записку передавал. Посмотрела ведьма в отчаянные глаза мальчика. Свой счёт был у мальца, свой и по праву.

— Иди, только не отставай.

Развернулась тропа от ведьминых дверей к кромке леса. В пять шагов встала она перед самой погоней. Свистнула ведьма — и вышибли ветви всадников из седла, покатились все трое по земле. Разбежались лошади. Свистнула второй раз — собаки к земле прижались, на брюхе к ней поползли. Дала та добро, отпустила псов в лес. Остались перед ней трое разбойников-душегубов.

— Ну, малец, кто из них тот кузнец? — спросила ведьма, уперев руки в боки.

Указал паренёк на кряжистого мужика, что в центре стоял. Тот ножи достал, плеть размотал. Рыкнула ведьма, и стая волков уволокла двух других разбойников в чащу. Кузнец даже не обернулся. Кинулся он на ведьму с ножом, а только ни на шаг не приблизился. Бежит вперёд — хвать! — а снова на прежнем месте. А ведьма смотрит на него и хохочет.

— Ах, ты, паршивая девка! Ты у меня о смерти молиться будешь, а я тебе язык вырву! — орал кузнец, хлестая воздух плетью.

А ведьма всё смеялась, потом резко смолкла. Потянулись к кузнецу корни, связали ему ноги. Выхватили корни ножи и плеть, сковали руки. А мужик всё не унимался, бранился, вопил.

— Ты, — говорит ведьма, — плети любишь. Дай-ка я тебя порадую!

И стали корни сечь кузнеца. Один удар тот молчал, на второй закряхтел, на третий закричал, к десятому выл и плакал лихой человек, молил отпустить.

— А ты подмастерьев своих отпустил? Ты жену свою, загубленную, отпустил? — ухмыльнулась ведьма.

И стал кузнец каяться, увещевать, что понял он всё, что не станет он больше зла творить и подличать не станет. Всё, что ведьма скажет, сделает. Только бы та его отпустила. И сказала ведьма, что так тому и быть.

— Сделаешь одно дело, и я тебя отпущу, — смилостивилась Аглая.

Мальчишка, стоявший подле неё, заголосил, чтоб не верила негодяю, что врёт он всё! Как же она не понимает, ведь и дальше он будет людей мучить и обманывать. Ведьма погладила мальчика по голове и сказала, что всё будет по справедливости.

— Что хочешь сделаю, всё-всё! Только отпусти! — плакал старый душегуб.

— Накорми моих птиц, и свободен, — сказала ведьма.

— Птиц? — удивился разбойник, аж рот раскрыл.

— Да, птиц. Пройдёшь этой тропой, до конца, там всё увидишь.

И протянулась тропа, а вдоль неё сплелись кусты и ветви, не давая свернуть. И побрёл по ней кузнец. А мальчик заплакал, что ведьма так легко его отпускает и зло смотрел на кузнеца. Разбойник дошёл почти до конца тропы. Когда та под ногами исчезла, а вместо дороги разверзлась под ногами пропасть. Упал лихой человек со скалы на вострые камни. Разлетелся на кусочки, на косточки, налетели на пир вороны, чайки да стервятники. Мальчик видел, как рухнул его мучитель со скалы, но не видел всей кровавой расправы. Ни к чему такое мальцу.

Ведьма вернулась в свой дом. Передала записку мельнику со скворцом, чтоб тот нашёл место для четверых отроков. Да следил, чтоб к ним хорошо относились. Староста выполнил наказ ведьмы и пристроил мальцов к мастерам, по их талантам. Двоих к гончару послал, другого к бондарю, а грамотного при себе оставил. Только девочка не захотела никуда уходить от ведьмы. Да и время ей требовалось, и ведьмины снадобья, чтобы раны заживить — телесные и душевные. Да и слишком многое она от людей повидала, чтоб к ним возвращаться. И некуда, и не зачем. Стала та девушка ведьме ученицей, а потом и сестрой. И сама Мать-Земля пришла повидаться, наречь девушку своей дочерью.