Во время обеда, а он по распорядку дня с четырнадцати до шестнадцати ноль-ноль, я заглянул в библиотеку. Армине сидела с видом неприступного форта и с полным безразличием кивнула на моё приветствие: «Типа ходят тут всякие». Я понял, что в помещении посторонние, и со скучающим лицом отправился к полке с поэзией, откуда выхватил первую попавшуюся книжку. На открытой наугад странице прочёл строки, которые очень взволновали меня, потому что, казалось, списаны с моего сердца:
Вот это и есть то,
что называют любовью?
Так это зовётся?
Так пишется?
Это и есть?..
Вы руки тяжёлые закинете к изголовью,
ночь не ответит.
Дождь забарабанит об жесть…
Как поэт, умерший более десяти лет назад, узнал о моей мечущейся душе, о мыслях, которые взрывали мой мозг? Как? А я даже не посмотрел, кто автор.
– Читаешь Луконина и не видишь меня? – Армине была в шаге от моей персоны. – Я знала, что ты придёшь, и рада тебя видеть.
Теперь она была не неприступным фортом, а мягкой и пушистой, вышедшей на охоту, кошкой. Я поцеловал её, потому что губы просили поцелуя.
– Смотри, какие классные стихи! Они ведь про нас!
Я декламировал ей, зацепившие сердце, строчки:
– Никогда, никого не расспрашивайте об этом –
ни друга, ни ветер, ни самую умную ночь.
Ликуйте или страдайте одни
и не верьте поэтам,
поэты
и сами себе-то не могут помочь…
Она закрыла стихи поцелуем и сказала:
– Я соскучилась. У нас есть полчаса. – Армине, увидев моё сконфуженно-удивлённое выражение лица, рассмеялась. – Библиотеку я закрыла на ключ. Все ушли на фронт.
Армине с армянского означает «судьба». Я называл её Мина, и она, действительно, была Миной, миной замедленного действия. Внутри себя я понимал: сколько бы верёвочка не вилась, конец будет. Мина когда-нибудь шарахнет, и взрыв накроет главных действующих лиц и посечёт окружающих, и ничего поделать нельзя, потому что так выпали карты, а краплёные они или нет, знает только сдающий.
– Посмотри вокруг себя, не ебёт ли кто тебя! – начальник штаба майор Василий Перчик с упоением заправского старшины отчитывал дневального, который проморгал его приход в подразделение.
– Виноват, товарищ майор! Больше не повторится! – рядовой навытяжку стоял перед начальством и обречённо хлопал телячьими глазами. Он знал, что взыскание, как и дембель, неизбежно.
– Два наряда вне очереди! Будешь у меня гальюн вылизывать.
– Есть! – последовал короткий ответ.
– Есть… на жопе шерсть. А-а, Ломакин? Твой боец? – Перчик увидел меня. Я мысленно проклинал свою неудачу: нет бы зайти в казарму на минуту раньше.
– Никак нет.
– Нет так нет – бурчал Перчик. – Чтобы сегодня на партсобрании был!
– Не могу, товарищ майор. Я ж начкаром иду сегодня.
– Неуважительная причина. В караул заступит лейтенант Целяк. Он у нас пока комсомолец. Все ЧЛЕНЫ должны присутствовать на партсобрании, – слово «члены» Перчик произнёс с особым удовольствием, а затем, показав пальцем в потолок и взяв на тон ниже, добавил. – Жираф большой.
Я не очень любил такого рода собрания. Все они проходили в основном по одному сценарию, который навевал откровенную скуку. Первое слово как правило брал секретарь партийной или комсомольской организации и, опираясь на тезисы прошедшего недавно съезда КПСС или вчерашнего пленума, предлагал кого-то куда-то избрать, что-то выполнить, причём самым ударным трудом, вызвать на социалистическое соревнование соседний колхоз… Наш артиллерийский дивизион всегда соревновался с дивизионом противовоздушной обороны, хотя боевые и тактические задачи у этих подразделений абсолютно разные, но для соцсоревнования годились. Условное обозначение ПВО звучало всегда радостно – «Пиво. Водка. Огурец» или «Пью водку один». Все подобные мероприятия входили в комплекс партийно-политической работы, но все, кого я знал, в том числе будущие секретари партийных и комсомольских организаций, замполиты и прочие ответственные за моральный облик советского солдата, аббревиатуру ППР расшифровывали просто, уверенно и чётко: «Посидели. Попиздели. Разошлись».
Игорь Акимович Филиппов был по-настоящему грамотным офицером, строг и справедлив к подчинённым и всегда на хорошем счету у начальства. Про таких офицеров в служебных характеристиках пишут стандартный набор фраз: примерный семьянин, морально устойчив, политику партии одобряет, способен на разумную инициативу и так далее. К слову, предатель Родины лётчик Беленко, угнавший секретный самолёт МИГ-25 в Японию и сдавшийся америкосам, тоже по всем линиям характеризовался положительно, но это так, к слову. Капитан Филиппов Родину любил и предателем не был. Правда, было ему уже 37 лет, двое детей и ехал он в ГСВГ на должность начальника штаба дивизиона, а получил очередную батарею. «Подожди, капитан! У Перчика через два года замена. Получишь свою должность, – сказал ему кадровик, как отрезал. – Ну, некуда мне тебя больше пристроить!» Игорь Акимович к очередному жизненному пассажу отнёсся философски: «Лучше сытая Германия, чем пыльный ТуркВО» – и стал командиром третей батареи. Так Паша Целяк обрёл своего начальника.
К Павлу Филиппов относился по-отечески, мелкие ошибки прощал, по службе не гнобил, требовал в меру устава, мог с подчинёнными офицерами посидеть с пол-литровкой, при этом во время редких застолий всегда говорил:
– Не будем воплощать в жизнь главный девиз Туркестанского округа.
– Какой такой девиз, товарищ капитан?
– Молодые ещё, не знаете, в Средней Азии не служили. Если бы водка была каменная, я бы её грыз.
После этой фразы он всегда пил на посошок и уходил. Никто никогда капитана Филиппова пьяным не видел. В силу естественных причин третья батарея по всем показателям стала передовой. Ещё бы, Игорь Акимович двенадцатый год был на должности комбата, знал эту должность от и до, умело обходил подводные камни. Когда знаешь и умеешь, всегда легко. Когда-то он мечтал поступить в артиллерийскую академию, но по ряду причин не сложилось. Основная причина, конечно, жёсткие возрастные и должностные рамки: на момент поступления абитуриенту должно было быть не более 27 лет и служить он должен на майорской должности. Не все такие шустрые, и не каждый после училища попадает в струю, чтобы за шесть лет дорасти до должности начальника штаба дивизиона. Именно она, заветная, являлась главным пропуском в академию. Ни огромный багаж знаний, ни семь пядей во лбу, ни нимб вечного отличника над головой, даже не членство в партии (без членства на долгие годы твоей любимой песней будет « На дворе январь холодный – в отпуск едет Ванька-взводный»), ничто не являлось гарантией роста по службе. Здесь должны лечь карты, сойтись звёзды, улыбнуться во все зубы удача, чтобы судьба закладывала не слишком крутой вираж, иначе и синица выпорхнет из рук, и даже полёт журавля будет не виден. Ещё важен ангел, который будет сидеть не на шее, а на плече, и подсказывать верную дорогу. Часто вместо ангела выступает папа-генерал или дядя-полковник, гаранты служебного роста для тупого родственника. Воистину, чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона. У майора Перчика и здесь свой взгляд: «Нас ебут, а мы крепчаем».
У капитана Филиппова отец был трактористом. Пусть заслуженным, но трактористом, и дяди-полковника тоже не было. «Почему сын генерала никогда не станет маршалом?.. Потому что у маршала есть свой сын» – анекдот, ставший былью. Командиром нашей дивизии до недавнего времени был, ушедший на повышение, генерал-майор N, вообще не имевший военного образования. Да, тяжко, если отец – министр обороны! Вообще, с грамотными офицерами командование расстаётся не охотно. Причина проста – «спокойствие, только спокойствие», как говорил Карлсон, человек с пропеллером. За вверенное хорошему офицеру подразделение командование всегда спокойно, там всё в порядке, то есть согласно уставу, и боевую задачу личный состав выполняет любо-дорого посмотреть, и не только посмотреть, но и показать проверочной комиссии из вышестоящих органов. Такие офицеры, и не только, очень удобны для непосредственных командиров, их стараются во что бы то ни стало сохранить у себя, их уговаривают, задабривают, давят на совесть, ссылаясь на офицерское братство, приближают в неформальной обстановке, например, на охоте, приглашают на закрытые попойки, но никогда, за редкими исключениями, не двигают на верх. Чтобы отпустить такого офицера, часто необходим волшебный пинок извне, но далеко не каждый имеет доступ к чудесам.
