© Михеева Т. В., 2022

© Биленко, Ю. С., 2022

© ООО «Издательство «Абрикос», 2023

Всем странникам

Необходимо уточнение координат и сверка параметров одного из островов, расположенных в секторе 987\34–7вр. По сведениям, полученным из разных, в том числе непроверенных, источников, здесь находится точка пересечения историй, так называемое «веретено». Возможно, на острове хранится одна из книг истин. Если книга истин действительно там, ее необходимо как можно скорее переправить в ШДиМ.

Этот остров лежит на краю земли. Вокруг него только море. За день я могу обойти его весь. Если не останавливаться, чтобы отдохнуть, если не отвлекаться на ягоды и чаек, если не смотреть на море, а только идти и идти вдоль полосы прибоя, то я могу обойти его за день дважды. Я пробовала, и не раз. Узкая полоска песка у воды, камни, обкатанные морем и ощетинившиеся мидиями, огромные валуны, земля, которая к середине лета становится тверже камня, но на которой почему-то все равно умудряются расти колючки, чахлая трава, мох и горьковатые красные ягоды. Остров карабкается вверх, будто замерз сидеть в холодной морской воде и хочет погреться на солнце. Разве он не знает, что наше старое уставшее солнце не может никого согреть?

За много лет старик протоптал узкую тропинку от дома к берегу, где он меня нашел, где он ловит рыбу, где он собирает мидий, где он ворует у чаек яйца. Когда я подросла, тропинка не стала шире, но я протоптала ниточки новых. От домика наверх, к четырем валунам, поросшим мхом и травой, у подножья одного из них бьет родник; от валунов – к ягодной поляне, она зацветает в начале лета, а к осени дает нам примерно ведро горько-сладких ягод, я люблю их собирать, а старик кладет их в чай; от ягодной поляны – на другую сторону острова, туда, где волны ревут как бешеные и закручивают водовороты около скал. В ясную погоду отсюда видно узкую полоску земли – это другой остров, что лежит к югу от нашего. Еще одна тропинка – от скал по длинной песчаной косе, которая как стрела уходит далеко в море; от косы – обратно, к нашему домику в складке между двух холмов. И снова от домика – в соседнюю бухту, где много деревянных обломков, ракушек и обрывков сетей.

Старик никогда не ходит по моим тропинкам.

Они почти невидимы на этой земле, и птицы иногда мастерят свои гнезда прямо на них. Мне приходится переступать через гнезда, а птицы верещат мне вслед.

– Опять ты переполошила весь остров! – кричит тогда на меня старик.

Мы живем тут вдвоем – я и он. Ну, если не считать чаек, ящериц и ленивых тюленей.

Моя мать с камнем на шее лежит на дне морском. Она повесила себе на шею огромный булыжник, черный, как ночь, и спрыгнула со скалы, когда поняла, что я готова родиться. Но мы с ней не успели лечь на дно, я выскочила из нее и всплыла наверх, вытолкнутая водой.

– Море не приняло тебя, выплюнуло из себя, как и твоя мать.

Так говорит старик.

Еще он говорит, что нашел меня на берегу, почти синюю и почти мертвую, такую же маленькую и холодную, как десяток рыбин, что вынесло вместе со мной на эту пустынную землю. Он не смог выбросить меня в море, как дохлую рыбу, потому что я вцепилась в его рубаху и даже не кричала, а только разевала рот и таращилась. Мне неприятно его слушать, но больше тут никого нет.

Еще он говорит, что выкормил меня пережеванной рыбой и молоком козы, которая жила у него тогда.

Но я ему не верю.

Здесь не может жить никакая коза, здесь так мало травы, и ей нечего было бы есть. Иногда мне кажется, что этот дряхлый, злой старик – мой отец, слишком уж много он знает о том, что было со мной и моей матерью. А может, он ее отец, мой дед. А может, это он привязал ей на шею тот огромный булыжник, что утащил ее на дно. Мне не у кого спросить. Рыбаки не доплывают до нас, киты стадами идут мимо. Чайки не летают дальше нашего острова. Все они боятся Ворот смерти – двух черных скал посреди воды, что стоят недалеко от нашего острова. Я тоже боюсь. Боюсь, но все равно смотрю на них.

Иногда мимо нашего острова проплывают лодки. Их несет в сторону Ворот смерти, они плывут туда, покорно следуя течению. В этих лодках не бывает гребцов, и я не знаю, как они плывут и зачем. Старик всегда кланяется им вслед, и я тоже не понимаю зачем. Однажды мимо нас проплыло очень-очень много лодок, им было тесно, они толкались бортами. Все лодки были новенькие, и я подумала, что старик мог бы взять одну себе вместо своей старой, почти развалившейся. Но старик не сделал этого. Он плакал, глядя им вслед, сердито вытирая рукой впалые щеки.

У меня нет имени, меня никак не зовут. Старик называет меня «девочка» или «ты». Сам он тоже обходится без имени. И если оно у него есть, то я не знаю какое. Я никак к нему не обращаюсь. Я пыталась, когда была помладше и поглупее, но он только кричал на меня или начинал что-то бурчать под нос.

Нет, одно имя у меня все же есть: пряха.

Но старик никогда не зовет меня так.

Так называет меня мужчина, который иногда приплывает к нам на лодке.

Он некрасивый, совсем лысый, но добрый. Про себя я зову его Солнцем, ведь он у нас такой же редкий гость. Он ловко выпрыгивает из лодки, одним рывком вытаскивает ее из воды, и если я уже на берегу (а я всегда на берегу, когда он приплывает к нам, я чувствую за день его приближение), то встает на одно колено передо мной и говорит:

– Здравствуй, пряха.

Старик тоже приходит на берег, но мужчина ему не нравится. Старик молча забирает у него мешки с едой и одеждой. Все для меня. Потому что я пряха.

Кто так решил и почему, я не знаю.

Но старик и мужчина твердят мне это, сколько я себя помню.

Говорят, я буду прясть особые нитки.

Говорят, что я избранная.

Что мне на плечи ляжет «бремя ответственности».

Что я должна быть умной, наблюдательной, поменьше болтать и побольше слушать.

Именно так ведут себя пряхи, говорят они.

Иногда я смотрю на старика и с ужасом думаю, как мы жили, когда я была совсем маленькой и беспомощной? Как он меня кормил? Как мыл? Ему противно ко мне прикасаться, и его передергивает, когда мы случайно сталкиваемся в узких дверях домика. Наверное, он просто бросал меня тогда в море. Может быть, привязывал веревкой, чтобы меня не унесло волной, а потом вытаскивал и накрывал простыней. Я не могу представить, чтобы он баюкал меня, носил на руках или держал на коленях. Наверное, я никогда не плакала.

Я всегда просыпаюсь, когда солнце вываливается из своей люльки, полной холодных серых облаков. Из-за этих облаков я его не вижу, но понимаю, что день начался, потому что густая тьма становится прозрачной, как вода, воздух из черного превращается в серый, а тюлени шумно плюхаются с камней в воду.