– Он точно не спит! – сказала Рина Альберту, который поднырнул под ее рукой, придерживавшей сухие и сильно шуршащие, несмотря на дождь, лозы. – Там можно заночевать, если договоримся с хозяевами.

– Ты уверена? В окнах свет не горит…

– Да это потому, что все светильники снаружи для защиты. – Рина прислушалась, присмотрелась к улице. – Кажется, тихо. Давай, бежим к дому!

Она выпуталась из сети хмеля, помогла освободиться велосипеду и побежала по мокрой брусчатке, прихрамывая, чтобы поберечь больную ногу. Альберт не отставал ни на шаг и умудрялся при этом так вертеть головой по сторонам, глядя куда угодно, только не перед собой, что лишь чудом не состряпал себе помидорный нос, грохнувшись по дороге.

Входная дверь встретила их срединной частью трельяжного зеркала – оно крепилось к деревянному полотну и закрывало вход почти целиком. Рина увидела свое испуганное отражение – чумазая хромая девочка с налипшими на щеки мокрыми волосами, бесформенным кулем на голове и в одежде, которая шла ей примерно так же, как швабре картофельный мешок. Альберт выглядел не лучше, и Рина то ли от нервов, то ли от того, что правда было невыносимо смешно, расхохоталась во весь голос.

– Эй! – дернул ее за рукав Альберт. – Нашла время!

– Добрый день! – сказала Рина зеркалу-двери, осторожно постучав. – Меня зовут Катрина Шегри, а это мой брат Альберт. Мы Семнадцатая и Восемнадцатый Виндеры, и мы нашли способ снять проклятие. Можем ли мы попросить у вас убежища на ночь?

Трельяжное зеркало зашевелилось. Видимо, его крепление каким-то образом мешало открыть дверь. Альберт снова стал вертеть головой по сторонам, словно бешеная птица, глядя то на вход, то на улицу позади них.

Наконец зеркало сдвинулось, но не целиком, а ровно настолько, чтобы внутрь могли протиснуться два тощих и желательно голых ребенка.

Рина не сразу осмелилась войти в темноту. Словно угадав ее мысли, одна из лампочек на солнечной зарядке сорвалась с крыши и спустилась вниз, осветив полумрак прихожей.

– Идем! – Рина потянула за собой оцепеневшего Альберта, который, кажется, всерьез раздумывал, не лучше ли провести эту ночь в компании Собирашек: от них хотя бы знаешь, чего ждать.

– Это потрясающе, что вы сумели сохранить дом в таких тяжелых условиях, – сказала Рина, оглядывая классический интерьер с обилием напольных ковров, хрустальных люстр, из коих, похоже, были выкручены все лампочки, и резной деревянной мебели. – Ваш город совсем небольшой, но в нем было столько Собирашек, что выстоять против них – это просто чудо какое-то. Спасибо большое, что впустили нас! Нам очень нужно обсохнуть и поспать, чтобы отправиться дальше. Мы промокли, а ночами холодно. Завтра утром пойдем к озеру, чтобы освободить человека, который расколдует Собирашек. После этого станет относительно безопасно и можно будет снять проклятие со всех остальных людей.

Вы не подскажете нам, как перебраться на островок посреди озера? Тут же есть лодочные сараи? Или, может, работает какой-нибудь паром до сих пор? Или оно обмелело настолько, что реально и вброд перейти? В крайнем случае, конечно, попробуем плот связать из каких-нибудь бревен. Нам сейчас пригодился бы любой совет.

Рина, наконец, замолчала, давая хозяину возможность ответить, но то ли вопросов оказалось слишком много, то ли ответов у него не было, лампочка, зависшая в воздухе посреди комнаты, не шевельнулась.

«Похоже, новости его шокировали», – подумала Рина.

– Как вас зовут? – спросил Альберт спустя полминуты неловкого молчания.

Лампочка осторожно опустилась на рассохшийся от времени деревянный пол. Свет про явил толстый слой пыли, на котором подлетевшая кисточка – самая обычная кисточка для рисования – прочертила глянцевые бороздки скрытого под пылью лака, и из них сложились корявые разновеликие слова:

«Здарова я Миколашка подите в гостиную там камин обсохнити».

Рина и Альберт недоуменно переглянулись, но тут лампочка снова поднялась и повела их в комнату, где возле большого стола напротив камина стояли полукругом три дивана с расползшимися от времени накидками.

Лампочка легла в этот раз на стол, и вновь слой пыли оказался виден, и на нем кисточка вывела:

«Притащите дров снаружи я все стопил тута мебель ломать не буду хозяйва заругаюца».

– А вы тут один? – спросила Рина, оглядываясь по сторонам. – Или хозяева тоже дома?

Лампочка переехала на пол, и кисть завозилась в пыли на ковре.

«Я один хозяйва в путешествии а мамака на ночь ушла в санаторий полы мыть».

– Миколашка, так ты ребенок, да? – оживился Альберт. – Сколько тебе лет было, когда ты стал домом?

Вместо ответа на пол рядом с лампочкой шлепнулась перчатка, потом поднялась и шлепнулась снова, взметнув облачко пыли, но в этот раз два пальца у нее были загнуты. Проще было бы написать цифру, но, видно, Миколашке казалось куда веселее или просто привычнее показывать на пальцах.

– Восемь лет! – ахнула Рина. – Тебе всего восемь лет, и ты тут столько времени один да еще и умудрился дом сохранить?

Лампочка переместилась левее, и кисточка вновь принялась за работу, рисуя кривые буквы.

«Ежли дом разворуют где мы с мамакой жыть будем и работать? А грязно тут не патаму што я бардашный это я нарошно не убираю хозяйва приедут и им работники будут нужны для уборки а так еще выгонют нас с мамакой».

– С ума сойти, – выдохнула Рина, сев и почти до пола провалившись в скрипучий диван с проржавелыми пружинами. – Из всего города остался целым единственный дом, а в нем – ребенок! Да еще и один-одинешенек!

– А что ты так удивляешься? – нахмурился Альберт. – Мы вообще-то тоже не особо взрослые, но выживаем как-то. Миколашка, а где все остальные работники? Дворецкий там, кухарка. Они спят?

– Скорее всего, его мама и есть кухарка, – ответила за Миколашку Рина. – Это не такой большой дом, чтобы тут был дворецкий и куча другой прислуги. Наверняка здесь только наемные работники, которые приходят на пару часов в день. Маму Миколашки, должно быть, попросили присмотреть за домом, пока хозяева в отъезде, а она ночами подрабатывает в санатории на берегу озера. Поэтому в ночь проклятия Миколашка в доме остался один.

«Да, – согласился тот, – я и один упрявляюся харошо».

– Это, по-моему, не самое умное решение – оставлять ребенка стеречь дом ночью одного, – сказал Альберт. – Но ты молодчина, братец, отлично справился!

– И не говори! – поддержала Рина. – Миколашка, а давно ты видел кудесников? В смысле, эти штуковины, которые грабят дома?

«Дня три не видать». – Цифра снова была отпечатана с помощью перчатки с двумя загнутыми пальцами.

– Отлично! Идем за дровами, Альберт!

Им удалось найти немного сухих веток под козырьком разрушенного дома и принести пару отломанных от пристроек дверей, а еще того самого хмеля для растопки. Альберт прогнал Рину от камина и занялся им сам с помощью Миколашки, вселившегося в искродел, а Рине велено было готовить ужин, то есть раскладывать на протертом столе открытые банки с консервами.

В плошках под скатами крыш собралась дождевая вода, которую вскипятили. Из части сделали бульон для ухи, другую выпили вместо чая. Пока ужинали, рассказали Миколашке все, что могли, о снятии проклятия.

– Но тебе лучше не освобождаться раньше времени, – предупредила его Рина. – Подожди немного, пока мы разберемся с кудесниками, иначе можешь стать их добычей.

Но Миколашка и без того не спешил становиться человеком.

«Я в таком виде ловчее управляюсь, – объяснил он. – Если кто человеком станет и грабить придет я отобьюся а так я маленький не уберегу дом только у нас целый точно грабить придут а хозяйва еще нескоро приедут даже когда человеками станут опять а мне еще мамаку надо в обиду не дать. – Кисточка замерла ненадолго, а потом вывела сокровенное: – Если хозяйва не приедут это будет наш с мамакой дом».

Но на всякий случай Миколашка попросил оставить ему записку, чтобы, превратившись обратно в человека, он мог вспомнить, что с ним произошло.