– Это чудовищно вкусно! – выдал брат с набитым ртом. – Ненавижу бобы, но так вкусно! Я пока тебя ждал, пил только яблочный компот. Чуть не разлюбил яблоки из-за этого!

Рина тихо рассмеялась, открывая банку для себя.

– Да уж, это было бы трагедией – Альберт Шегри, разлюбивший яблоки.

– У меня просто море вопросов, так что, если не хочешь потонуть в них, я жду объяснений! – Брат заметно оживился и теперь гораздо больше походил на себя прежнего. Рине всегда не нравилось, что он шумный и приставучий, но теперь она поняла, что лучше уж пусть он будет противной ириской, чем тихим и послушным ребенком, каким его сделали два дня в логове Собирашек. – Рассказывай во всех подробностях! С самого начала!

– Во всех подробностях, конечно, не получится, – с трудом проговорила Рина, наконец-то ухитрившись сунуть в рот горстку сильно пересоленных склизковатых бобов, норовивших соскользнуть с вилки. – Но самое основное я тебе успею рассказать, пока мы доедем.

Она начала с пробуждения возле Букашки и как раз дошла до момента входа в Ветродуй, когда на них обрушился холодный осенний дождь. Точнее говоря, чувство было такое, словно они въехали в этот дождь, миновав границу, за которой тучи еще крепились.

– Вот же! – выдохнула Рина, съежившись и торопливо пытаясь нащупать позади себя капюшон, но на куртке его не было.

– Дай мне ножик! – попросил Альберт.

– Зачем он тебе сейчас?

– Да просто дай! Надо!

Понять, что именно затеял брат, Рина не смогла – дождь заливал лицо, и приходилось держать одну руку козырьком перед глазами, а другой прикрывать голову.

Впереди почти ничего не было видно, только блестели в свете велосипедного фонарика дорога и кусты дикой вишни. Тяжелые капли разбивались о руль и раму, отскакивая от них порой с такой силой, что попадали в опущенное лицо, отчего казалось, что дождь идет сразу со всех сторон.

– Убери руку! – сказал Альберт, отпихнув ладонь, которую сестра держала над макушкой.

В следующую секунду на голову ей натянули что-то, от чего стало совсем темно.

– Что это? – Рина приподняла со лба кусок все той же грубой материи, из коей были сделаны ее и Альберта куртки.

– Я отрезал от рукава лишнюю длину и связал кончик шнурком, – гордо заявил Альберт. – Это вроде как шапка. Здорово я придумал, а?

Рина рассмеялась, неожиданно сильно обрадовавшись этой мелочи.

– Спасибо, Альберт! Ты молодец!

Колеса тихо шуршали по волглым листьям. Крупные капли постепенно сменились крохотными, словно кто-то нажимал на тучу, как на здоровенный флакон духов, и оттуда летели мелкие брызги, сливавшиеся в туман. Все виды дождя атаковали брезентовую ткань курток, штанов и самодельных шапок, и вскоре она начала поддаваться, пропитываясь влагой и вызывая во всем теле дрожь.

– Надо найти какую-нибудь пещеру и разжечь костер! – попытался Альберт взять инициативу в свои руки. – У нас есть искродел!

– Сомневаюсь, что в округе полно годных пещер и сухих дров, – возразила Рина. – Мы скорее заблудимся и окончательно замерзнем, если сойдем с дороги. А еще зверья дикого полно развелось. До города осталось недалеко. Проще найти убежище там.

– Будем искать мертвый дом?

– Какой получится. Главное, чтобы внутри не было Собирашек.

Вскоре морось утихла настолько, что дорогу стало видно на десяток метров вперед, но едва она поднялась в гору, как велосипед выключил фонарик. Это могло означать только одно – Крестоль уже близко.

Ночь оставила от городка лишь несколько бледно-желтых пятнышек, едва различимых в темноте, но зато можно было не обходить его стороной, а проехать к Соленому озеру напрямую. Для Рины, ее больной ноги и уставшего тела это было настоящим спасением.

– Я думаю, почти все здешние Собирашки сейчас возле Ветродуя, – сказала она, чтобы подбодрить брата и себя заодно. – В городе должно быть безопасно. А даже если нет, в темноте нас не видно.

– Угу. – Альберт затравленно озирался по сторонам, выискивая в абрисах домов подозрительное движение.

Плотные ряды деревьев мешали разграничивать небо и землю. И все же, если приглядеться, в этой кальке мрака прорисовывались силуэты. Глаза, которые еще недавно слепил свет фонарика и влага, отражавшая этот свет, привыкали к его отсутствию, и мир переставал быть одномерным. А через пару улиц над крышами невысоких домов появилось оранжевое марево, и Рина попросила велосипед подъехать ближе.

– Зачем нам туда? – испугался Альберт. – Ты с ума сошла?! Нас могут увидеть!

– Мы не будем подъезжать совсем близко, – объяснила Рина. – Я просто хочу посмотреть, что это такое. Весь город стоит без света, а там он почему-то есть…

– Вот уж насколько я любопытней тебя, и то мне сейчас это не особо интересно! А вдруг это Собирашка, которая коллекционирует фонарики, а? Хоть одна должна была до такого додуматься!

– Если бы это была Собирашка, свет бы перемещался или как-то мерцал, но он горит ровно. Да и все Собирашки Крестоля маленькие. Ни одна не смогла бы создать такое свечение.

– Думаешь, это дом?

– Я на это очень надеюсь. – Рина зябко поежилась. – Я замерзла, ты наверняка тоже. Нам надо где-то согреться и переночевать. Мы не сможем развести костер из-за сырости и Собирашек, так что нам нужны живые дома.

– Но ты говорила, они опасны!

– Мне кажется, они не станут нас трогать. Нас двое обычных людей, чего не случалось ни разу за все двести лет проклятия. Уже один этот факт убедит остальных в том, что мы сумеем их освободить.

– Ну ладно, – буркнул Альберт и очень нехотя слез с велосипеда вслед за Риной, когда они остановились возле здания, увитого хмелем.

Дальше, за поворотом, улица выходила на ярко освещенный участок, где Рина очень надеялась отыскать дом, который каким-то чудом сумел уберечься от Собирашек, иначе с какой стати только в одном месте фонари остались нетронутыми? А если кто-то сумел отбиться, значит, не спит, и у него можно не только переночевать, но и разузнать много полезного.

Она скользнула в узкое междудомие, заросшее сухими лозами, и кое-как продралась через них к выходу на улицу, откуда можно было тайком изучить окружающее пространство.

Сквозь паутину хмеля стало видно, что вся улица освещена одним-единственным зданием – двухэтажным домом с кирпичным бело-красным цоколем, похожим на фартук бабули Наты, и деревянным верхом. Наверное, это была одна из старинных построек основателей города. Такие обычно укрепляли у фундамента, чтобы дождь и талые воды не размывали дубовые опоры, а верх оставляли прежним, чтобы подчеркнуть солидный возраст дома.

Главный – если не единственный – вход вел прямиком на улицу. Никаких тебе заборчиков и внутреннего двора, и никаких украшений на фасаде. Рина разглядела только пару витражных полукругов на чердаке, странно смотревшихся на фоне старого дерева. Но эта странность в доме была наименьшей из всех. Среди разгромленных и разграбленных соседей он выделялся не столько своей целостью, сколько тем, что был со всех сторон освещен фонарями и фонариками, отдельными лампочками и гирляндами. Словно праздничная скульптура в Светлый день, когда солнце на севере Хайзе почти не заходит за горизонт даже ночью.

Но этот дом не был бы таким ярким, если бы не другая диковинка – коллекция разнообразных зеркал, коими стены и крыша были облеплены со всех сторон, словно блестящими чешуйками разной величины. Причем среди них лишь малое количество оказалось настоящими зеркалами. Большую часть защитной «кольчуги» составляли металлические листы, сковородки, которые кто-то усердно натирал, чтобы придать им отражательные свойства, крышки от кастрюль, серебряные подносы и блюдца, стеклянные дверки буфетов и шкафов, покрытые с внутренней стороны чем-то серебристым – металлом, фольгой или напылением, тут Рина могла только гадать – и тоже превращенные в щиты от Собирашек. Зеркальные поверхности многократно усиливали свет фонарей, установленных наверняка для того, чтобы кудесники и во тьме ночной пугались своих отражений и избегали этого дома.