Хромос недоверчиво покосился сперва на чёрное жерло, а потом медленно обвёл взглядом тёмную комнату, крутя шеей словно сова. Он был один. Тогда капитан закрыл за собой дверь на увесистый засов и прошёл в угол гостиной, где на комоде стоял глиняный кувшин без ручек и несколько деревянных чаш. Страж снял крышку с сосуда и осторожно налил себе воды. Делал он это почти не глядя, продолжая следить за пустым пространством вокруг себя. Наполнив чашу до краёв, капитан поднёс её к губам и начал неспешно пить, повернув голову боком и всё продолжая коситься по сторонам.

Вдоволь напившись, рыцарь поставил посуду обратно на комод и пошёл в спальню, но остановился у самой двери и уставился на камин, всё не дававший ему покоя. Он был ещё меньше и у́же того, что стоял в гостинице, и через него сумела бы протиснуться разве что кошка. Хромос понимал это, но не мог отделаться от навязчивых мыслей. Поддавшись уговорам внутреннего голоса, он подхватил один из стульев и, зайдя в спальню, закрыл дверь и подпёр под ручку двери спинку стула, уперев его ножки в пол.

Спальня была такой же простой, как и гостиная. Двумя вещами, выделявшими эту спальню среди прочих, были стойка для доспехов, стоявшая в углу, и меч в ножнах, подвешенный на толстый гвоздь над изголовьем кровати. Хромос подошёл к высокому платяному шкафу и осторожно приоткрыл дверцу, но обнаружил лишь свою повседневную одежду, да пару тёплых одеял, свёрнутых в тугие рулоны. Закрыв дверцу, капитан почувствовал себя довольно глупо. Он поддался паранойе, которая зародилась в гостинице, и начал вести себя как ребёнок, наслушавшийся страшный историй перед сном. Капитан криво улыбнулся, посмеявшись над самим собой, и начал снимать с себя доспехи и аккуратно складывать их на стойку.

Раздевшись до плотно прилегавших к ногам льняных подштанников длинной до колена, Хромос приготовился мыслями ко сну и сел на край постели. Как и всегда, вложенный в ножны меч был поставлен рядом, с опорой гардой на прикроватную тумбу. Такую привычку – в любой ситуации держать оружие под рукой, ему внушили ещё в юношеские годы, а потому отказаться от неё было весьма затруднительно, да особо и незачем. Что же до того меча, что висел на стене? Это был старый полуторный меч его отца, которым капитан никогда не пользовался, но бережно хранил и регулярно ухаживал за ним, чтобы железо не съела подлая ржавчина. Длина клинка, выплавленного из сплава стали с небольшой примесью мифрила, была тридцать семь с половиной дюймов, а само оно имело шестигранное сечение и почти параллельные кромки, резко переходившие в остриё. Этот меч был выкован в гномьих кузнях глубоко под горами, и его гарда была украшена вязью угловатых узоров. Длинную рукоять обтягивали переплетённые полоски тёмно-красной кожи, а на круглом навершии были нанесены два герба. Первый – герб гномьего клана, чей мастер выковал этот меч, а второй – герб рода Нейдуэн, по чьему заказу он и был изготовлен. Клинок был достаточно лёгок, чтобы запросто удерживать его в одной руке и без особых усилий наносить стремительные и частые удары.

Хрустнув шеей, капитан улёгся на спину, накрыл ноги тонким шерстяным одеялом без набивки и впервые за день полностью расслабился. Усталые глаза сами слиплись, и капитан тут же заснул.

Не воины рождают власть,

Не голос разума благого,

Их побивает денег масть,

Владыкой делая скупого.

«Фарсу́д аль Шахи́р, поэт-философ»

Огромные шестерни, впившись друг в друга угловатыми чугунными зубами, тихо постанывали, в то время как длинная стрелка часов медленно и незаметно, но неумолимо подкрадывалась к сверкающей позолотой цифре. Грозовые тучи, что прошлой ночью застилали небесную сферу, умчались далеко за линию горизонта, и теперь на чистой небесной лазури точно настоящие облака лениво парили несметные полчища упитанных чаек, широко раскинувших свои могучие крылья в ожидании свежей порции утренних объедков, то и дело оглашая город пронзительными криками, как бы подгоняя трудившихся у котлов хозяек. Ещё выше над ними по небосклону медленно поднимался солнечный диск, окружённый ореолом ослепительного великолепия, бескорыстно даруя миру свою неиссякаемую любовь. Его путь начинался на западе, где он день изо дня с самого начала времён вырвался из пенных вод океана и с непоколебимой уверенностью двигался на восток, проливая теплый свет на черепичные крыши домов и заглядывая в щели оконных створок, игриво щекоча лица спящих людей.

Лордэн стремительно оживал, приветствуя новый день, полный дел, забот и выгодных сделок. Владельцы лавок и магазинчиков не теряли ни единой минуты и внимательно проверяли каждую безделушку, которую собирались продать, даже если та уже давно пришла в полную негодность. На улицах вновь появлялись красочные вывески, расшитые флаги и расписанные доски, зазывавшие покупателей посетить того или иного торговца. Параллельно с этим по всему городу из остывших за ночь труб показывались первые клубы белого дыма. Он вился над крышами пекарен, где разбухали и покрывались хрустящей корочкой хлебные батоны и лепёхи, окутывал воздух возле многочисленных мастерских и кузен, но самый едкий и густой дым валил из жерл гномьих литейных, стоявших скопом в отдельной части города. В их недрах царили столь сильный жар и нестерпимая духота, что ни один человек или эльф не мог долго находится рядом, чтобы не почувствовать страшное недомогание. Измазанные в угольной пыли руки размахивали столь же чёрными лопатами, огромные меха раздувались и сжимались, поднимая вихри искр, чтобы вновь раскалить до предела никогда не остывавшие желудки плавильных печей и выпустить из их ртов раскалённые потоки жидкого металла.

Но все эти приготовления не шли ни в никакое сравнение с тем, что творилось в гигантском порту. Лес из сотни толстых и высоких мачт медленно колыхался на ласковых волнах, а среди его бесчисленных ветвей карабкались ловкие матросы, проверяя сохранность и готовность такелажа перед отправкой в новое плаванье к самому краю света. Боровшиеся с тяжким похмельем боцманы гневливо покрикивали на подчинённых и всячески их подгоняли, не давая и секунды отдыха, в то время как штурманы, наморщив лбы и на время отставив бутылки с вином и ромом куда подальше, прокладывали на картах пути через опасные моря и капризные океаны. Едва все приготовления будут завершены, то они отвяжут канаты от кнехтов и, расправив паруса, уплывут на поиски счастья и богатств, а на их месте тут же пришвартуется новый корабль с набитыми всяческими заморскими редкостями трюмами.

И как во всякое прочее безмятежное и славное утро на небольшую площадь перед городской ратушей шли женщины и дети, держа в руках вёдра и кувшины. Они подходили к широкому круглому фонтану и зачерпывали из него чистую прохладную воду, но мало кто спешил сразу возвращаться домой. Домохозяйки собирались в небольшие компашки и начинали перемывать косточки подружкам, которые занимались точно тем же, но по другую сторону мраморного бассейна, а встретившие друзей ребятишки сваливали вёдра в кучу и, позабыв про возложенные на них обязанности и совершенно не думая о грядущем наказании, от всей души придавались беззаботному веселью. Над собравшимися людьми возвышались четыре фигуры полуобнажённых девушек. Они стояли на гладких белых бортиках и держали в каменных руках кувшины, из которых текли бесконечные струи и звонко разбивались о зеркальную гладь.

В миг, когда, часовая стрелка направила грозное острие на семёрку, башню проняла дрожь, механизм зарычал, словно разъярённый лев, и тяжёлый молот ударил по колокольной юбке. Яркий и мелодичный звон прокатился по улочкам, дворам, оттолкнулся от стены серых скал и гулким, затихающим эхом понёсся назад. Хромос открыл глаза и мученически посмотрел на потолок. Из-за военного воспитания, полученного в детстве, и долгих лет, проведённых на службе, у него появилась привычка, не позволявшая ему спать после семи часов. Каким бы он ни был усталым или сонным, был ли это праздник или выходной, он всегда просыпался ровно в семь часов, если его никто не разбудил раньше, и не мог снова заснуть, как бы того не желал.