Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Это говядина? – спросил старик.

– И как это мы пропустили, – ответил Туровский.

– У него еще и ферма была? – спросил я.

– Это взятка, – тяжело вздохнул старик.

Туровский ничего не сказал. Очевидно, его грызли две мысли сразу: он не знал, что Брандт от кого-то получил за некую услугу полкоровы и теперь из-за свидетелей уже не сможет просто втихомолку разделить улику между сотрудниками отделения. Старик то ли прочитал на его лице, то ли сам по себе так подумал, и спросил:

– А вы, может быть, хотели бы перекусить с нами? А то у нас с собой с дороги немного бутербродов осталось.

– Почему нет. С обеда ничего не ел. Между прочим, нашел на кухне не кофе, но замечательный суррогат из пшеницы, может быть, вы захотите?

– А это удобно?

– Да, уверяю вас, Александр Львович будет совсем не против.

– Ну, тогда, конечно, не откажусь.

Расшаркавшись таким образом, они уселись на диван покойника, разложили между собой дорожный саквояж и принялись жевать: старик смущенно и глядя в пустоту перед собой, Туровский – болтая ногами и оглядываясь по сторонам. Я вернулся на кухню и поставил чайник, а затем прогулялся по пустым комнатам. В кабинете Брандта стоял большой кожаный диван, почти совсем пустой массивный книжный шкаф и приставленный к стене ломберный столик с грязно-зеленым сукном. На рабочем столе стояла в рамочке фотография еще молодого Брандта с женой и мальчиком лет пяти. Среди бумаг почти исключительно на немецком обнаружился промокательный лист с размашистой надписью карандашом на русском. Написано было слово «скотина». Тут засвистел чайник.

После кофе старик завел с Туровским свою обычную, ни к чему не ведущую светскую беседу, которую полицмейстер с радостью поддержал. Они бы так долго продолжали, но тут за окном стало смеркаться, и старик засобирался дальше.

– Леонид Фомич, подскажите, как бы нам поговорить с сыном Брандта?

– Это сделать очень легко. Он главный редактор городской газеты и обычно допоздна задерживается в редакции. Я прямо сейчас позвоню к нему и провожу вас туда.

Туровский, шумно выдохнув, встал с дивана, отряхнул крошки и вразвалку подошел к телефону. Разговор с Брандтом-младшим не занял и минуты – тот сказал, что остается на месте до ночи и будет нас ждать.

– Как вы считаете, сможет ли нас принять комендант города?

– Его три дня как нет в городе. Вызвали в Берлин. Предполагается, что вернется к следующей среде.

– И кто же сейчас за начальника?

– Его заместитель Бременкамп. Он с местной администрацией в холодных отношениях, так что лично я вам вряд ли чем-то помочь смогу.

– А что касается бургомистра? Есть смысл разговаривать с ним?

– Бургомистру нашему 21 год. Ничего не хочу сказать, но если убийство и связано как-то с работой Брандта, то уж можно быть уверенным, что именно потому Брандта и убили, что бургомистр сампо себе все равно никакой угрозы ни для кого, кроме себя, не представляет.

– М-да. А вообще хоть кто-нибудь из аппарата с нами мог бы поговорить? Немцев не берем в расчет.

Туровский задумался, но так ничего и не придумал.

– Что ж, тогда вы идите к бургомистру, – обратился старик ко мне. – Я после редакции зайду в морг. Ведь я могу зайти в морг?

– Разумеется, – заверил его Туровский.

– А после морга направлюсь в гостиницу. Вы туда идите сразу от бургомистра и ждите меня уже там.

Старик был спокоен и деловит, как будто не в морг шел, а в кино. Все, что я знал про него, я узнал со временем и случайно. Между собой мы о прошлом друг друга, кажется, не говорили ни разу, и я даже не знаю, сколько ему было обо мне известно чего-то кроме того, что я исполнителен и до поры молча сношу подколки. Больше ему ничего знать не нужно было – все остальное, если понадобится, о человеке он всегда мог выяснить при опознании.

3.

В двухэтажной, с башенкой-колокольней, ратуше было тихо и холодно. Два молоденьких немца-солдата сидели в углу, отложив винтовки в сторону, и сладострастно намазывали на хлеб масло из бумажного брикетика, словно соревнуясь, у кого слой выйдет тоньше. Увидев меня, они бутерброды не отложили, но сделали серьезные постовые лица.

Кабинет бургомистра помещался на втором этаже, в конце коридора. Вдоль стен группами по трое были расставлены обитые дермантином скамеечки, а на некоторых дверях так и висели горкомовских времен таблички с должностями удравших еще летом владельцев. Возле кабинета бургомистра сидел юноша в вышиванке на пару размеров больше нужного. Он сидел сбоку большого стола и аккуратно чистил перочинным ножиком карандаши. Рядом с ним на стене помещалась небольшая стенгазета с портретами павших немецких солдат с приклеенными двумя веточками лавра. Поздоровавшись, он осведомился, куда я иду, затем полистал совершенно пустую тетрадь приемов и сказал, что бургомистр может принять меня прямо сейчас.

Бургомистр сидел под портретом Гитлера в красивой рамочке. Правее портрета висело распятие, причем ноги у Христа были немножко чуть светлее от многолетних поцелуев. Увидев меня, бургомистр подскочил, попытался пойти навстречу, потом передумал и в итоге решил ограничиться словесным приветствием. Он был повыше меня, широкий в плечах, с большой, квадратной, остриженной под бобрик румяной головой и большими насупленными бровями на весь лоб. Он был в явственно перешитом из польского гимназического костюма причудливом мундире какого-то его личного кроя с несколькими красно-белыми шевронами на рукавах. Обстановка кабинета – два темных кожаных кресла, такой же темный кожаный диван и большой директорский стол – говорила о том, что ее бургомистр тоже вывез из какой-то гимназии.

Я представился, опустился в кресло перед столом и объяснил цель нашей со стариком поездки.

– Жуткая, жуткая смерть. Несчастный Брандт. А откуда вообще известно, что его убили? Я так ствердил, что это было самобуйство.

Я подробно описал, почему это определенно не было «самобуйство». Он выслушал меня, как будто иронически кивая головой.

– Оберштурмбаннфюрер Штраух, значит, – с удовольствием проговорил он имя нашего заказчика. – Первый раз такого слышу. А чем конкретно он в штабе занимается?

– Понятия не имею, – честно ответил я.

Брови на лице юноши стали ходить кругами, как часовые на обходе.

– Вы смеетесь надо мной?

– Нет.

– Хорошо. Я не понимаю шуток.

После этого заявления он погрузился в какие-то, по-видимому, тоже пустые бумаги у себя на столе.

– Как доехали? Говорят, движение происходит трудно.

– Нормально доехали, все в порядке.

Бургомистр еще немного помолчал.

– Так чем могу вам помочь?

Я объяснил все еще раз.

– А, значит, я нужен вам как родник информации.

Он так и сказал – «родник информации».

– Я могу всякое порассказать, – он откинулся в кресле и хлопнул двумя рукам по столу. – Так-так-так. Например: вы знаете, что комендант в январе потребовал у гестапо начать расследование насчет командира расквартированного у нас тут полка? Фамилия командира Бременкамп.

– Нет. По какому поводу расследование?

– Откуда мне знать, мне немцы не докладывают.

– И что показало расследование?

– Не знаю. Ничего не слушал об этом. Но такой вопрос: как бы вы отнеслись к информации, если бы знали, что Брандт был для коменданта чем-то вроде пшиятеля?

– А это правда?

– Это правда, – как будто немного обиженно сказал бургомистр. – Брандт ведь немец, они много общались. Я по-немецки плохо говорю. Поэтому дела магистрата они чаще всего обсуждали друг с другом. На мне лежала, лежит, в основном, работа с местным населением.

– Вы считаете, убийство Брандта как-то связано с конфликтом между комендантом и его заместителем?

– Я ничего не считаю, это просто информация.

Тут он пустился в долгое объяснение, почему информация может быть истолкована по-разному в зависимости от того, кто ее получил и каковы его цели. На секунду мне показалось, что я принимаю у него экзамен по античному праву или еще чему-то такому, чего я и сам не изучал, и мне пришлось тряхнуть головой, чтобы избавиться от наваждения.

3
{"b":"891546","o":1}