Вклад Байю в экспозицию Музея не был заметен снаружи, за исключением того, что благодаря ей купол атриума был значительно увеличен и реконструирован. И все же при виде Музея в груди у нее вспыхивала маленькая искорка гордости. Несмотря на так и не разрешенный научный спор заказчиков, работа, по ее мнению, была выполнена хорошо.

Бразен, в свою очередь, задержался, чтобы полюбоваться на свое творение, к которому они как раз подошли. Он осмотрел скульптуру и кивнул сам себе, словно, мысленно вернувшись в прошлое, он оценил, какую замечательную работу ему удалось проделать, хоть и на заказ. Верблюд лениво моргнул и начал плавно поворачиваться на своем пьедестале, меняя одну эффектную позу на другую, словно пытаясь продемонстрировать все детали своего механизма; в конце концов, его создал не кто-нибудь, а сам Бразен Чародей. Любой достойный скульптор смог бы создать поразительно детальную анатомическую модель верблюда. Но эта могла еще и реагировать на посетителя.

Повернувшись, Бразен кинул взгляд на фасад Музея. Его беломраморные стены были оформлены в эзинском и азитанском архитектурных стилях — золотая и лазурная плитка, стрельчатые арки — и вызывали в памяти изображения величайших университетов и рассказы о древних цивилизациях, даже несмотря на то, что вовсе не походили на стены храма, выстроенного во славу какого-нибудь чужеземного бога. Благодаря усилиям архитекторов стены этого храма знаний несли отпечаток истории, вечности.

— Ты же не думаешь, что за всем этим стоят наши добрые профессора, правда?

Байю пожала плечами.

— Вряд ли доктор Азар и доктор Манкидх остались обо мне лучшего мнения, чем друг о друге.

— Ссоры ученых — действительно серьезная штука.

— Но, с другой стороны, ни одна из них не принадлежит к Магистрам. И даже к колдуньям.

— Люди могут преподносить сюрпризы, — буднично заметил Бразен, наклонившись, чтобы осмотреть металическую ногу верблюда. Затем ли, чтобы оценить степень изношенности, или чтобы полюбоваться деталями своей работы — Байю сказать не могла.

— Или просто, — продолжила Байю тоном, сухим как пустыня, — пришло время признать, что все это расследование было придумано тобой специально для меня и ты умышленно тратишь мое время.

Бразен посмотрел на нее с невинным удивлением. Затем вздохнул и спросил:

— На чем я прокололся?

— Ты был моим учеником четырнадцать лет, — напомнила ему Байю. — А твоя мать — лучшей подругой за всю мою жизнь. Да и, в конце концов, ты же Бразен Чародей. Ты можешь заставить ожить мелкое существо, но душу в него не вложишь. Оно будет довольно сильно отличаться от наделенных собственной волей артефактов, что создаю я, но сойдет за достоверную «подделку».

Лицо мужчины сморщилось в недовольной гримасе.

— Итак. Ты собираешься мне рассказать, что мы делаем на пороге музея и зачем тебе понадобилось утащить меня из мастерской на полдня, чтобы установить… ныряй!

— Что?

— Пригнись, — снова вскрикнула Байю, хватая Бразена за ухо и заставляя пригнуться.

Что-то небольшое, розово-черное, со свистом разрезая воздух, пронеслось над их головами. Сначала ей показалось, что это какой-то снаряд, но, когда промелькнувший мимо предмет врезался в стену здания позади них, она поняла, что тельце, которое сползло на мостовую, оставляя за собой алый след, было обычным скворцом. Они весь день попадались ей на глаза и стали для нее своего рода тревожным знаком. Вот шумная стая, занимавшая парапет здания напротив, поднялась в воздух, и Байю спросила:

— Есть желающие отправить тебя на тот свет, причем немедленно?

Бразен потер ободранное ухо.

— Кроме тебя? Нам лучше убраться отсюда.

Байю схватила своего великовозрастного ученика за руку и потащила к украшенному арками фасаду музея. На его широких ступенях все еще оставалось несколько человек, но выбора не было: какое бы направление они ни избрали, везде были невинные, ничего не подозревающие горожане, а площадь вообще была битком забита людьми — и птицами.

Она рванула вверх по ступенькам, слыша, как рядом топочет Бразен. Болело бедро, а мышцы спины однозначно давали понять, что позже ей придется дорого заплатить за эту внезапную тренировку, но, по крайней мере, благодаря физическому характеру работы она сохранила выносливость и хорошее дыхание. Да и Бразен, хоть и походил на бочонок, был крепким, как его дубовые клепки. Поэтому темп держал.

Что-то острое и твердое ударило Байю между лопаток как раз тогда, когда они достигли верха лестницы. Вслед за острой болью она ощутила, как разматывает свои кольца и распрямляется висящая на ее талии Амброзия. И тут же споткнулась. Бразен поддержал ее, вывернув руку, но не позволив наставнице рухнуть на колени.

Мимо пронесся очередной скворец. Бразен увернулся — птица, похоже, метила ему в глаз, — и тут раздался резкий, неприятный звук, похожий на щелчок прута. Это Амброзия взвилась вверх, схватила птицу и вышибла из нее дух.

На мгновение Байю стало жаль радужно-черную птаху, лоскутком упавшую на землю. Не ее вина, что она попала под действие чьих-то чар. Но кто, ради всего святого, наложил подобные чары? Она не слышала ни об одном Магистре в Мессалине, который мог бы управлять животными, с тех самых пор, как умерла мать Бразена, но и она практически не работала с птицами.

Атакующая их стая полностью состояла из скворцов, но птицы в ней были двух видов — черные и розовые. Обычно они не летают одной стаей — очередная загадка.

Вокруг Байю и Бразена метались в панике экскурсанты: кто-то бежал вниз по лестнице, кто-то — вверх, одни спешили убраться с дороги бегущих, другие, словно птицы, сбивались в стайки, в попытке укрыться от смертоносных скворцов. Амброзия обвилась вокруг головы хозяйки, как корона, отражая возобновившиеся атаки птиц. У Байю мелькнула мысль, что она могла бы призвать из музея другое свое творение — Титана Приливов, громадину Амьяда-Зандрия. Услышав ее зов, он, конечно, придет.

Но по дороге он погубит купол музея и страшно даже представить, сколько жизней.

Она не станет его призывать.

Сейчас ей остается рассчитывать лишь на Амброзию. Они уже через столькое вместе прошли, что какая-то жалкая стая птиц им была не страшна, особенно при поддержке Бразена. Из раны на спине, под платьем, сочилась кровь. Трудно представить себе более нелепую смерть для двух лучших магов Мессалины.

Они бросились было к арочному выступу, но птицы окружили их, отрезая путь к спасению. Наставница и ученик замерли спиной к спине, под палящим солнцем и безжалостным небом. Амброзия, промахнувшись, шлепнулась на место, когда стая атаковала вновь. Птицы царапали лицо Байю клювами и когтями, запутываясь, бились в ее волосах, вились вокруг Бразена, яростно терзая его клювами.

Бразен отпустил ладонь Байю и широко раскинул собственные руки, позволив парчовым манжетам сползти с его широких волосатых запястий. Нарисовав в воздухе знак, он произнес пять древних тайных слов.

Байю закрыла уши руками.

Магия давала ей возможность оживлять свои творения из драгоценных камней и костей, дарить им подобие жизни, личность, волю. Ее создания становились уникальными, как только она заканчивала работу, и от этой уникальности порою страдали. Конечно, она могла бы создать и бездушных роботов из когда-то живых существ, но для поддержания их в рабочем состоянии ей пришлось бы постоянно тратить уйму времени и сил.

Бразен тоже мог оживлять, но его творения были просто механизмами, без собственного «я». Сделанные из метала и камня, они не имели и капли той живительной силы, что оставалась в костях животных, из которых собирала своих созданий Байю, а потому могли лишь слепо выполнять приказы хозяина. Они хоть и могли действовать самостоятельно, если их отпускали, но развиваться, подобно творениям Байю, были не способны.

Тем не менее они подчинялись приказу. Именно его Бразен и выкрикивал сейчас во всю мощь своих неслабых легких.

Сделанный из бронзы и кристаллов, наполовину рассеченный верблюд у подножия лестницы повернул морду — с полусонным, усталым выражением, свойственным всем его собратьям, на одной ее части, и голым черепом — на другой. Его глаза сфокусировались на верхней части лестницы. А затем он быстро, но с удивительным изяществом покинул свой пьедестал.