– Все же в выходные позвоню, напрошусь в гости – подумала Светлана Петровна, будь как будет. Главное, не пить. Ну как тут не пить с этим иродом под боком. Мишаня громко храпел в маленькой комнатке. Надо его разбудить и отправить за картошкой.

– Вставай, ирод, пора! Светлана Петровна толкнула Мишаню в бок.

– Ах ты, сука! – тот вдруг как-то сразу проснулся и сел на скомканной постели. – Слейся в унитаз, собака сутулая! – ее окатило тяжелым духом несвежего белья и немытого тела.

– Ну, чего расселся, собирайся, в магазин пойдешь!

Мишаня в молодости был борцом. Имел кубки городских и республиканских турниров. Борьба давала ему чувство самоуважения и защищала от забот о хлебе насущном до поры до времени. Получил на республике звание МС, готовился на Союз. Тут случилась драка в ресторане, пришлось вступиться за малознакомых девушек, потом оказалось, что все разбежались кто-куда, а остался один Мишаня,да два трупа поблизости. И хоть клялся-божился он, что только разнимал, ножа на кармане не держал никогда, зачем он ему, у него руки страшнее любых ножей – ничего не помогло. Через двенадцать лет Мишаня вышел в незнакомый ему мир. Работал на стройках, много и тяжело, старался. Хотел вернуться в спорт, хотя бы тренером в детский клуб. За любые деньги, за половину, за четверть ставки. Не пустили, судимость осталась с ним навечно. Стал пить и не мог остановиться уже лет десять.

– Уймись, наждачка, – Мишаня вроде стал остывать и совсем несильно шлепнул Светку по уху. Та мотнула головой, стукнулась об угол шкафа другим ухом.

– Ну, Голим,– исковеркав имя из рассказа Нины о каком-то заграничном городе, прошипела Светка, – тебе конец!

Побежала в ванную, привстала на табуретку, запустила руку на антресоль впоисках чего-нибудь тяжелого. С удивлением вытащила совсем незнакомый ей молоток. Новый, в целлофане,. импортный, видно Ниночка принесла, доча моя дорогая! Вот и выручила маму напоследок!

Вернулась в спальню и что есть силы, но по-бабьи неловко стукнула молотком Мишаню куда-то в плечо.

– Вот тебе, получай за все!

Больше Светлана ничего не сказала. Да и как бы она это сделала? От оплеухи голова ее мотнулась из стороны в сторону, она осела на пол, приткнувшись боком к краю дивана.

– Так,– подумал Мишаня, – плохо дело! Высморкался, умылся, уварил чифиря, сел на стульчик в кухне, задумался. Надо валить отсюда. Жива она, ли нет – все равно. Пожизненное мне ломится в эту форточку, факт! Обтрепанное окно кухни выходило во двор, там было совсем пусто, гуляла лишь одинокая мамаша с коляской, да голуби обреченно семенили в поисках крошек.

– Как она меня обозвала? Голый? Голубь? Гулый? Гулаг? А, Голимый… Да, угадала, кегля.

Ладно, пора. Мишаня, оделся, в шкафу с удивлением обнаружил незнакомый ему длинный мужской пуховик. Надел. Пуховик заметно поджимал в плечах, но терпимо. Оглядел квартиру, где прожил… А сколько я тут гужевался-то? Года три, наверное. Светка полусидела, полулежала там, где он ее оставил. Вроде дышала. Стало быть, оклемается. Пересчитал деньги, что были у нее в старой, обтертой сумке. И двух тысяч не наберется. Ладно, в один конец хватит. Мишаня решил ехал в родной городок, что был километрах в трехста отсюда по железке.

На улице тянуло зябким, пронизывающим ветром, снега не было, летела лишь пыль вперемешку с обрывками жухлой листвы. Редкие прохожие шли непонятно куда и зачем. Мишаня спустился в метро, проломился через турникет, забыв даже, что захватил Светкин проездной.

На вокзале было необычно пустынно, небольшие люди стояли у каких-то автоматов, брали билеты. Мишане это было в новинку. Он никуда не ездил из города уже лет десять. Поискал глазами кассу.

Обнаружил в дальнем углу два окошка, в одном из них сидела ярко накрашенная тетка лет пятидесяти и трепалась с кем-то по телефону.

– Дай мне до Скрутово, один я. Мишаня был лаконичен с дамами, иногда именно это производило нужное впечатление. Но не в этот раз. То ли Мишаня был уже стар, то ли от него несло перегаром, то ли настроение у тетки в кассе было плохим, но она вообще не отреагировала на просьбу.

– Дай, говорю, один до Скрутово, чмара! – Мишаня начинал терять терпение.

– Научись разговаривать, чмарек! Дама охотно поддержала семантику быстро развивающегося общения.

Мишаня втянул воздух, но спохватился. Билеты ведь у нее. Надо сначала билет получить, а там видно будет.

– Лады, каюсь, билет давай. Мишаня как мог, снизил градус межличностного напряжения.

– Тыща семьсот, – тетка поджала накрашенные губы, развернулась к клиенту как учили, с приклеенной улыбкой.

– Сколько ?! – Мишаня аж икнул от изумления. Последний раз, когда он ездил к себе в деревню, ему это обошлось в пятьсот рублей в оба конца. – Да вы тут берега потеряли совсем! Скотобаза, век воли не видать! Давай билет, заеда! И с этими словами Мишаня заехал кулаком в пластик, отделявший кассу от зала. Раздался треск, баба взвизгнула и откинулась кзади. Спинка изнуренного ее телесами утлого креслица треснула и она опрокинулась на спину, задрав кверху стянутые принтованными колготками мощные ножищи.

Мишаня понял, что билета ему придется ждать очень долго, когда к нему двинулись двое охранников в черной форме. Мужики оказались обычными прокуренными и пожилыми доходягами и даже не бывшими ментами, которых Мишаня чуял за версту. Они попытались остановить его по дороге к выходу, но через пару мгновений оба стояли на четвереньках, сплевывая розовую слюну и пытаясь вернуть себе дыхание. Мишаня быстро, но не бегом шел по длинному переходу в сторону вокзальной площади. Трое ментов появились в проеме у выхода. Он свернул за угол и, увидев дверь туалета, устремился прямо к окну. К его удаче, на нем не было решетки, подсел на подоконник, высадил плечом раму. Спрыгнул, метнулся назад. В этот момент в туалет вбежали менты. Мишаня тяжело, всеми своими ста двадцатью кило прижался к кафельной стене туалета за его входной дверью.

Мишаня не тренировался толком вот уже лет двадцать. Одно время после освобождения он еще надеялся на будущее в спорте, бегал, немного гонял вес, качался, плавал в пригородных прудах и вообще чувствовал себя отлично. Для спаррингов ходил в знакомый зал, боролся с молодыми парнями, иногда побеждал, иногда нет. Свои тогда 95 кг берег, старался придерживаться диеты какой-никакой. Впечатляющие внешние данные, размеры необходимых частей тела и легкий нрав позволил ему освоить непростую профессию альфонса. Его трудная молодость и флер испытаний, пройденных в исправительном учреждении, находили живой отклик в сердцах зрелых, одиноких и не очень, но всегда истосковавшихся по сильному мужскому телу городских дам.

Его кормили, одевали, развлекали, обучали самые разные женщины из самых разных сословий. Жена директора банка и преподавательница музыки, стареющая актриса и моложавая фитнес-тренер – все они жалели несбывшуюся звезду спорта, и от этого старались еще больше привязать к себе. Иногда женщины удивляли его своими фантазиями. Они позволяли делать с ними разные вещи, которые нельзя было пробовать с мужем, могли возникнуть подозрения. Иногда приводили своих подруг, чтобы проделывать все в дружной компании, расширяя опыт и знания интимной жизни в групповом формате. От него не требовали чего-то еще, кроме простого и безотказного животноводства. За это его и любили. Ведь чем больше заботы проявляет женщина, тем больше влюбляется в предмет своей заботы.

Годы шли, Мишаня валял дурака, от сытой и беспечной жизни толстел, добрел, терял мотивацию хоть к какому-то движению жизни. Он еще мог использовать свои связи у нужных женщин, чтобы получить хоть какое-то подобие работы, но не видел никакого в этом смысла. К сожалению, в нашей жизни однажды все хорошее заканчивается и начинается все плохое. И потом уже это плохое не заканчивается никогда. Все как-то сдулось, перспектива ушла, стали заедать долги и неустроенность. Мишаня стал терять кондиции, мужскую силу, стать и выносливость, стала падать его популярность у дам. Денег становилось меньше, а лет все больше. Вот и его конечная остановка – Светлана Петровна, Светка, и та позволила себе неуважение. Мишаня поэтому и решил ехать в деревню, очень было надо очиститься, освежиться, продумать все не спеша и найти в своей несуразной жизни хоть какой-то смысл. Сейчас ему было тяжело, прошел скорым шагом метров сто – и вот уже одышка, пот, сердцебиение.