Конь, загребая копытами, спокойно зашагал на другую сторону. Гроу почувствовал, как мост закачался и, глянув на шумный поток воды, вцепился в луку седла.

На другой стороне его встретили трое прислужников в разноцветных праздничных мантиях. Зеленая символизировала мир Нея – сторону тех, кто умер, но прожил достойную жизнь и попал под защиту великого первопредка, создателя и покровителя чистых душ. Желтая – сторону живых людей, растений и всего, чего может коснуться взгляд человека. Юноша в алой мантии служил Темной стороне и Эрему. Эрем был частью Нея, которую он смог отвергнуть и запереть. Этот дух властвовал над отвергнутыми родом душами, бесами и духами. Ему поклонялись маги.

– Светлой памяти твоим предкам, живая душа! Приехал в обитель Нея безоружным? – спросил бойкий прислужник в желтой мантии. Его собратья настороженно переглянулись.

Гроу откинул плащ, показывая пустой пояс, и прислужники Верхнего мира с облегчением позволили ему проехать. Каменный храм не уступал в роскоши резиденции короля. Дополнительные зубчатые стены защищали три высокие башни с чашами, в которых разводили костры. Во внутреннем дворе Гроу обнаружил торговые палатки, между которыми слонялись бедняки.

Гроу вспомнил другое – в его детстве здесь ставили шелковые яркие шатры. На заостренных навершиях развевались разноцветные ленты, на входе макушки людей оглаживала зеленая бахрома, войлочные пологи были выкрашены в яркие цвета и разрисованы белыми фигурками священных животных. В шатрах раздавали детям лакомства и принимали подношения предкам.

По земле скользнула тень, Гроу встрепенулся и поднял голову – в обжигающе синем небе над людьми завис белый сокол. Его перья под весенним солнцем светились так, словно сами источали свет. В Вионе животных-альбиносов считали священными и приносили в храм.

– Сокол! Сокол! Передай привет предкам! – кричали дети, бегавшие между резными обрядовыми столбами.

Простолюдины обменивались оберегами и обнимались со всеми, кто встречался на пути.

Гроу поехал к конюшням вдоль торговых лавок с глиняными плошками и священной утварью. Остановившись у крайнего стойла, закрытого тканевым навесом, он спешился. Ноги гудели от долгой езды, колени с трудом разогнулись. Поморщившись, Гроу подозвал к себе юного послушника, следящего за лошадями. Подходить ближе он не рискнул, не все лошади были так же равнодушны к своей шкуре, как его конь. Если бы мог, он бы спросил, что животные в нем чувствуют? Гнев? За свою жизнь он не обидел ни одной твари, не считая крыс на каторге. Тем не менее при встрече с ним лошади могли поднять панику и порвать упряжь.

Юноша согласился выделить коню место за серебряный унт и в ответ на недоуменный взгляд пожал плечами: новые правила. Храмы же теперь сами кормятся. В который раз прокляв дядю, Гроу расплатился и зашагал к величественной арке, изображающей два наклоненных друг к другу дерева с крепко сплетенными ветвями. Мраморные листья были тонки и выглядели живее настоящих. На многих виднелись имена. Он отыскал свое: Энже Рамилан Серебряный. В груди потеплело. Он вспомнил, как тщательно выбирал место для своего имени и указал на лист, соседствующий с именем дяди. Два листка, переплетенные между собой, и сейчас были рядом. Когда-то он равнялся на Пайрона, завидовал его высокому росту и умению прекрасно держаться в седле.

Правую ногу крепко обхватили маленькие ручки. Гроу замер. Задрав голову, ему улыбнулась щекастая девочка лет пяти. Не зная, как поступить, он осторожно дернул ногой:

– Отойди.

Девочка вздрогнула и разжала ручки. Пухлые губы задрожали, серо-голубые глаза заблестели как смальты. Испугавшись, что она разревется, Гроу присел на корточки:

– Не хотел обидеть, чего ты хотела?

– Обнять.

Преодолев себя, он раскрыл руки:

– Давай, но быстро. Я тороплюсь.

Хихикнув, девочка повисла на шее. Гроу затаил дыхание, руки опустились. Около уха зазвенел голосок:

– Твои волосы похожи на червяков. Пусть их кто-нибудь причешет, и ты станешь красивым.

– Вот уж спасибо. Отпусти, задушишь.

– Тебе подарить ленточку? – засмеявшись, она потрогала лоскут, удерживающий косички в пучке. Когда-то он был алым и светился на солнце. Мать Гроу обожала яркий шелк. Но ткань давно выгорела и растрепалась.

Слегка отстранившись, Гроу придал лицу более располагающее выражение и заглянул в большие глаза:

– Скажи, герцог приехал в храм? Видела его карету?

Девочка мотнула головой и затеребила подол нарядного платьица:

– А его давно нигде нету. Все говорят, он тут, прячется от них. – Она показала зубы и растопырила пальцы, словно когти. – А брат ругается, что сбежал к королю.

– Вот как? – На губах Гроу застыла полуулыбка. Мог ли Пайрон оставить священные земли на растерзание рахо? Конечно, так и поступают предатели. Но лучше бы брат девчушки ошибся.

Услышав ржание и звон доспехов, Гроу выпрямился. В воротах показались всадники. Начищенные до блеска латы отбрасывали солнечные блики на землю. Праздничные зеленые плащи с вышитыми на спине серебряными гербами сообщали встречным о государственной службе. Гроу признал в конниках дворцовую стражу и взглянул на солнце. До заката оставалось еще несколько часов. Воины явились раньше знати, чтобы подготовить для господ безопасный въезд.

– Ох, прячься! – девочка пронзительно пискнула и побежала к женщине в желтом платке.

Не только она испугалась стражников. Бедняки стихли и попрятались за праздничными столбами и тотемами. Всадники запетляли между опустевшими лавками, бесцеремонно перебрасывая друг другу нехитрый товар. Гроу не стал вникать в тонкости взаимоотношений стражи и бедняков. Его интересовало другое. Похоже, именитые люди поедут прямиком в храм, где после часовой церемонии разойдутся по трем башням, чтобы бросить в чугунный чан с огнем подношения, приготовленные предкам. Значит, нужно попасть в храм раньше и занять удобную позицию. Посмотреть, послушать. Он скользнул за арку и направился вглубь крепости.

Впереди показались стеклянные павильоны, украшенные мозаиками в тон символических цветов Трех сторон. На каждом по кругу изображались сцены из священных скрижалей. За павильонами открылся просторный сад с прудом. Калитка высокой железной ограды была закрыта на замок. Гроу осмотрелся и, подпрыгнув, ухватился за верхние пики. Подтянувшись, он забрался на перекладину ограды и спрыгнул вниз. Тело приземлилось легко, он коснулся ладонями мягкой земли и, оттолкнувшись, пробежал к пушистым туям. Сердце застучало, Гроу почувствовал себя охотником.

В саду на бронзовых столиках лежали выпечка и засахаренные яблоки. Вероятно, угощения предназначалось знати. Гроу захватил медовую лепешку и сунул в рот. От еды он никогда не отказывался. Между деревьями на противоположной стороне сада замелькали светлые своды храма. Узорчатые стены напоминали белые кружева, и на фоне темных гор обитель Трех сторон выглядела хрупкой и словно парила над землей.

Сад плавно перешел в длинную площадь, выложенную камнем. Гроу отер рот и с сомнением посмотрел на широкий мраморный парапет храма. Главный вход предназначался для знати и, скорее всего, или был закрыт, или охранялся. В высоких кованых дверях он приметил маленькое приоткрытое окошко.

Поколебавшись, он обошел храм с восточной стороны и остановился у тяжелых дверей, предназначенных для простого люда и послушников низшего ранга. Бронзовые ручки, отполированные прихожанами до желтизны, напоминали птичьи лапы, в узорах на дверях угадывалась голова ястреба. Гроу толкнул двери. Те не поддались. Осмотревшись, он усилил натиск и огромные петли заскрипели.

– Матерь живых! – раздался старческий голос с другой стороны. Заскрежетал засов. Двери приоткрылись вовсе не в ту сторону, куда их толкали. На Гроу уставился старик в синих одеждах чтеца. У него были странные глаза навыкате, возможно, следствие какой-то болезни. Старик вертел головой, будто ища кого-то еще.

– Я один, – помог ему Гроу и накинул на голову капюшон. – Сожалею, что…