Когда наконец созрело решение представить коллекцию раньше запланированного срока, Влад заявил:
— Не хочу никакого дефиле.
— Устроим пресс-конференцию, — решила Юлия. Сказала не терпящим возражения тоном: — И на этот раз ты должен присутствовать.
Владу пришлось согласиться.
* * *
Таким образом, этим утром все причастные проснулись с ощущением чего-то грандиозного на душе, чего-то уровня башен-близнецов или захвата Норд-Оста. События, которое вот-вот должно произойти. Юля вообще предпочла не просыпаться — по той причине, что не смогла заснуть. Бессонница обострилась неимоверно.
Этому дню предшествовали бодрые полторы недели подготовки, когда Юлия забросила даже свои семечки, когда Савелий ничего больше не рассказывал, а только бегал, высунув на плечо язык, по её поручениям, всю вторую половину дня после института, а Рустам заявлялся в бутик и нервно спрашивал, не нужно ли чего ещё доделать. Обзвонили редакции самых трендовых журналов — у Юлии, как у главного редактора не самого трендового, но молодого и бурно развивающегося, нашлись все необходимые связи. Столь молодые модельеры блистают обычно на неделях моды и прочих массовых показах, но Влада, похоже, запомнили. Ещё больше запомнился он тем, что не появился ни на первом, ни на втором показе своей коллекции. И пресс-релиз Юлии, говорящий о том, что на этот раз создателя можно будет увидеть воочию, если, конечно, его присутствию не помешают какие-либо обстоятельства (именно с таким дополнением; имея дело с Владом, Юлия никогда не забывала, насколько он непредсказуем), тоже возымел свой результат. В конце концов, она начала сомневаться: точно ли шоурум вместит всех желающих? При том, что «желающие» — это не просто люди с улицы, а влиятельные люди, допущенные к телу длинноногой, анорексичной богини с изменчивым характером и тысячью ипостасей, в каждой из которых она щеголяла в новом образе.
«Бомонд», — назвал их Савелий. Рустам только морщился и ничего не говорил. Влад тоже ничего не говорил, но не оттого, что озвучить мысли было бы невежливо, а оттого, что ему, в общем-то, было глубоко наплевать на статус гостей. Главное, что они люди, и что ему придётся что-то им говорить, объяснять в принципе необъяснимые вещи и отвечать на болезненные вопросы. Это всё равно, — считал он, — что рассказывать о том, как пахнет дождь и пытаться рассказать, почему именно эти ощущения вызывает в тебе его запах и запах мокрой земли.
Он заранее готовился к худшему.
Впрочем, всё прошло достаточно безболезненно. Влад погиб под взглядами толпы, сказал несколько невразумительных слов, которые наскоро, на коленке, прямо здесь накарябала для него Юлия («да можешь хоть по-воробьиному здесь чирикать. Ты уже заявил о себе. А слова — просто слова. Всё равно их будут извращать от колонки к колонке»), и родился заново, шлёпнувшись на своё место. За высокими спинками стульев в полутёмном помещении он прятался от камер репортеров и от нескольких мадам с микрофонами, движение которых изрядно замедлял шнур, что волочился за каждой — будто отпущенные на длинный поводок собачонки, которые, к тому же, этими поводками между собой путались.
Тогда они занялись пластиковыми моделями. Камерамэны снимали, фотографы фотографировали, а оставшиеся не у дел ведущие собрались вместе, возле квадратного столика в центре зала, и закурили. Влад попытался проскользнуть мимо к выходу, и тут-то его поймали. Натурально. Схватили за одежду, обняли сзади за пояс; воротник рубашки разрывался от тянущих его в разные стороны рук. С треском отскочили две верхних пуговицы.
— Вы скажете пару слов эксклюзивно для «Дома мод», — шипели в самое ухо, — «Тысяча чертей, ведь мы самый продаваемый журнал за две тысячи одиннадцатый год по версии агентства…»
В нём проснулась храбрость, храбрость трусливого человека, которого загнали в угол. Он вскочил на стол, сбив движением ноги пепельницу.
Репортёрши все одновременно бросились за своими операторами. Эти люди-машины, будто пришедшие из будущего, того, которое рисовали в шестидесятых писатели-фантасты, начали свой разворот — медлительный и важный. Они не успеют. Сейчас, со стола, шагнуть на спинку вот этого стула, потом — не потерять бы равновесие — того, потом плечи вот этого низенького, коренастого мужчины с бородой и в пиджаке, который стоит, вооружённый коктейлем, послужат опорой для его, Влада, ног. Хорошо бы успеть разуться, а то мужчина может и разобидится. Кто он такой, кстати? Широкая, как бочка, грудь, о край носового платка, торчащего из кармана, кажется, можно порезаться… Потом — повалить одну из кукол, крайнюю ко входу, и по ней, как по мостику, сбежать наружу. Никто не успеет ничего понять, Влад будет на другом конце улицы, когда, наконец, операторы закончат свои позаимствованные у неуклюжих военных кораблей манёвры. Возле стола осталась только одна женщина, она бросила микрофон себе под ноги: тот безвольно повис, запутавшийся в проводах. Посмотрела вверх, где болезненно пульсировали красноватые лампочки на люстре. Кажется, она искренне недоумевала, почему Влад ещё не раскачивается на этой люстре, как Тарзан, и не метит живым снарядом в окно. Владу осталось только хмыкнуть: как ему самому не пришла в голову такая идея?..
Влад опустился на корточки.
— Ну, и что?
Девушка затараторила:
— Я понимаю, что вам всё это нахрен не сдалось. Вы, наверное, такой человек, который ценит только своё время, но позвольте один вопрос. Зачем? Зачем же? Чего вы хотите, чтобы этот мир менялся сообразно вашей воле? Чтобы менялись люди? Вы видите нас всех уродцами, и хотите сделать ещё более уродливыми. Вы…
Она задохнулась: как будто слова и в самом деле обладали массой и, пролетев немного вверх и достигнув ушей Влада, падали обратно. Влад глядел вниз, женщина часто и крупно глотала. Миниатюрная, тёмненькая, растрёпанная, она выглядела так, будто чтобы получить шанс быть приглашённой на это мероприятие, пускала в ход когти, зубы и кулаки. Владу нравились выразительные люди. В конце концов, именно для них он и работал.
— Свяжитесь с моей пресс-службой. Я устрою вам интервью, — сказал он, спрыгивая со стола.
Времени, пока развернут камеры, как раз хватило, чтобы не торопясь выйти наружу. Влад обогнул пузатого мужчину, выражение лица которого, казалось, стало чуть более задумчивым, а борода выросла ещё на какие-то микрометры, и даже сказал ему: «извините».
Остаток дня Влад пытался освободить ноздри от приторного запаха сигарет: вишнёвых, с ароматом ликёра, и даже, похоже, апельсина. Все обонятельные краски жизни, которые никак не сочетались и с обстановкой, и с мировоззрением Влада. Наверное, поэтому ни один его костюм ещё ничем не пах. Глаза ты можешь закрыть, а вот не чувствовать запах по доброй воле ты не можешь. Это уже навязчивость. Это первый шаг, который малолетний деспот делает на пути к трону, первая кровь, которая призвана стать красной ковровой дорожкой. «Обойдусь как-нибудь без этого», — решил для себя Влад.
Привезённую из Африки мазь Влад после долгих раздумий оставил для личного пользования. Приоткрывая крышку спичечного коробка, он погружался в океан ностальгии, даже сны его становились спокойными и мягкими, но никто не может поручиться, что этот же самый запах не вызовет у кого-то рвотных позывов.
Кажется, задуманное Юлей мероприятие прошло сносно. Влад решил воздерживаться от оценок: за него отлично справятся друзья. Рустам выглядел так, будто с плеч рухнула огромная гора, громогласно зазывал всех пойти пить пиво, его приглашение с удовольствием принял Савелий. Вдвоём, силой своего совокупного обаяния, они бы, конечно, заарканили Влада, но он уже исчез. Юлия, оставшись единственной распорядительницей вечера, заполняла хрустальный аквариум с золотистыми рыбками пригодной для жизни водой, то есть мартини пополам с вином и шампанским. Мужчины полагали, что ей это вполне удастся, а сами предпочли расслабленный вечер в баре за углом, или — в случае Влада, — медитирование на потолок в ванной.