Они перешли на гремучую смесь африканского и английского. Винни горячился и размахивал руками. Под майкой у него бугрились мускулы, и в голове Влада сложилась ассоциация с птицей, которая привыкла долгое время проводить в перелётах. С каким-нибудь кочующим орлом, если, конечно, такие бывают. Винни был не таким высоким, как Влад, но сухое жилистое тело ему досталось отнюдь не в наследство. К людям, которые сами себя сделали, Влад относился с отстранённым уважением. Он не понимал, зачем тратить столько времени на своё тело, и вообще тратить на него какое-то время, но другие люди тоже, наверное, не понимали, зачем он рисует платьица: Влад всегда заранее был готов к тому, что его скорее не поймут, чем поймут.

Моррис хранил царственное спокойствие, скрестив на груди руки. О да, он умел слушать. Не превращаясь в холодный каменный столб и не отстраняясь, именно слушать, готовя внутри себя ласковый пошёрстный ответ, призванный мягко подвинуть собеседника в ту или иную сторону. Но сейчас Владу казалось, что он точит ножи. Наконец Винни выдохся, и, пока перезагружал лёгкие, Моррис нанёс удар. Он сказал что-то на африканском, и собеседник растерянно заморгал. Весь пыл, весь напор вылетел из него, как из воздушного шарика, который продырявили иголкой.

— Что ты ему сказал? — спросил Влад Морриса позже. Тот ответил, похлопывая себя по животу, как будто торопя еду поскорее там устроиться:

— Я сказал, что мы теряем время прямо сейчас. Некоторых воинов лучше бить их собственным оружием.

Похоже, полностью удовлетворив тётушку Абанду, они поехали дальше. Ехать с полным животом было не очень-то приятно, и Влад начал подозревать, что волонтёры на самом деле — такая мирная мотоциклетная банда, которая разводит жадных до общения людей на разговоры и еду.

В общем-то, почти так оно и оказалось. Главным оружием разъездных волонтёров был язык, и, кое-где, знания. Тем же вечером они заехали к заводчику скота, что жил едва за чертой города. Скот он держал дома, в просторной прихожей насыпал ему корма, водил пастись к старым железнодорожным путям, ржавеющим здесь чуть ли не со времени, когда белый человек впервые пришёл на эту пропитанную солнцем и влагой землю. Это бородатый статный африканец с загадочными глазами-маслинами, при разговоре с ним Моррис добавил в речь капельку почтительности, но в остальном остался тем же расхлябанным носителем беззаботной улыбки и нескольких коротких волосков на затылке.

— У него болеют козы, — шепнул он Владу. — Падёж скота. Это, наверное, кишечный червь. У нас есть медикаменты, но их не так уж и много. Днём приходит за помощью очень много детей. Мы не можем просто так транжирить лекарства.

— Что мы будем делать? — спросил Влад.

— Это опасная для человека болезнь, — продолжал объяснять Моррис. — Стоит только пройти босиком по гуано, и всё — червь уже у тебя в организме. Там, в вагонах, живут люди.

На путях стояли вагоны, такие древние, что, казалось, в них впрягали ещё лошадей. Влад пригляделся, и увидел, как из них выпрыгивают дети. Как играют они с лохматыми псами, похожими на львов, лазают между давно приросшими к рельсам колёсными парами. Конечно, они были босы. Обувью хвастались в основном городские, и хотя эта местность тоже формально относилась к городу, Влад уже понял, что город здесь в любой момент мог прерываться чуть ли не саванной. Он был таким же расхлябанным, разболтанным, как и всё на этом континенте.

— Скоро им всем потребуется медицинская помощь, — спокойно сказал Моррис. — Может, кто-то и не выживет.

— Теперь он уйдёт в другое место? — спросил Влад, имея ввиду старика-скотовода. Правда, он не представлял, куда можно податься с больным скотом. Разве что, в пустошь, где людей нет, а есть, возможно, только дикие звери и змеи…

— Это его дом и он не может никуда уйти. Мы просто скажем ему, что вылечить его коз не сможем. Расскажем, как из-за его скота будут страдать соседи. Он, по-моему, рассудительный малый. Может, он забьёт весь скот и начнёт сначала, может, и нет. А что будем делать мы? Будем наблюдать. Пусть всё идёт своим чередом.

— Почему?

Моррис потёр лоб.

— Вот Эдгар, он бы тебе объяснил. Я не умею. Я скажу тебе так: не бывает маленьких вмешательств, вмешательства всегда большие. Африке не нужны вмешательства, ей нужен естественный ход вещей.

Он отвернулся от Влада. Взял под руку заводчика скота и повёл его прочь, что-то втолковывая и непрестанно улыбаясь. Мимо Владова лица пролетел большой майский жук, и он рассеянно поймал насекомое в горсть. Это странные люди. Они готовы тратить своё время на то, чтобы ничего не делать. «Нужно расспросить Эдгара», — решил для себя Влад, но в конце концов не сделал и этого. Когда из сумрака и жидкого света, который лили на землю сиропницы-фонари, выступили коньки палаток, внутри осталось только ощущение тяжёлого и с толком проведённого дня.

Влад оставил мотоцикл в лагере и, вопреки уговорам Эдгара, вернулся к мамаше Улех пешком.

— Здесь не так опасно по ночам, как, например, в Судане, но лучше тебе быть осторожнее. Кое в каких районах и для некоторых профессий ограбить белого — что-то вроде теста на профпригодность.

— Но ты же не поселил меня в одном из них, — с усталой улыбкой сказал Влад.

Эдгар тоже улыбнулся:

— Мне всё больше нравится твоя самоуверенность.

Влад возразил.

— Я вовсе не уверен в себе.

— Пусть так. Беспечность. Драйв. Ты отлично поймёшь этот континент — вот во что я верю. Приходи к нам завтра, приноси документы. Я устрою тебя на работу. Официально. Кем бы ты там ни был, уверен, наличные деньги тебе не помешают.

На следующий день они помогли вытолкать какому-то мужичку завязшую в грязи машину. Машина, к слову, оказалась «волгой» старой модели, и, как только мужичок узнал, что Влад прилетел из прародины транспортного его средства, он долго тряс ему руку, а потом открыл капот и проржавевшие, но работающие механизмы на миг ввели Влада в ступор. Собирается ли он поблагодарить Влада, или напротив, еле сдерживается, чтобы не пырнуть сзади ножом: своего рода окропить советской кровью алтарь советского же автопрома? Робкие уверения, что Влад ни черта не понимает в советских автомобилях и в автомобилях вообще, не возымели действия. Но вокруг все смеялись, и он позволил себе немного расслабиться.

— Здесь много старых русский машин, — сказал Моррис. — Их любят за надёжность.

— Ах, вот чему я обязан чувству, что далеко от Питера я не уехал, — пробормотал Влад, но Моррис его не услышал.

На самом деле, было бы несправедливо так утверждать. И дело не только в том, что люди здесь другого цвета: они другие, начиная с самых корней. Очень добрые, они искренне радуются, если удалось тебя, чужака, чем-нибудь заинтересовать. Возможно, поэтому волонтёры Эдгара пользуются здесь таким расположением. Когда пришлось стоять на светофоре (не из-за того, что горел красный, а из-за банальной пробки. В сущности, работающих светофоров тут было раз-два и обчёлся), люди выдавливались из окон своих колымаг и исторгали в напитанный газами воздух приветственные кличи в их сторону. Во время вынужденной стоянки Моррис и остальные снимали шлемы — Влад ещё не наловчился быстро его надевать и поэтому предпочитал потеть — подставляя тёплым потокам воздуха разгорячённые шеи, и светлый цвет кожи производил среди чёрных всплеск настоящего живого интереса.

* * *

По вечерам Эдгар, Моррис и ещё несколько человек (преимущественно, как ни странно, мужчины) устраивались в разрушенном доме смотреть телевизор. Они покупали пиво, орехи и сухофрукты, кое-кто-то из женского населения пёк пироги, и весь вечер Влад имел возможность наблюдать за работающими челюстями. То, что творилось на экране, поначалу не сильно его интересовало. Здесь, в Уганде, был один-единственный собственный телеканал, транслирующий «белые» телешоу двадцати-тридцатилетней давности. Можно было поймать вещание из соседних стран, особенно если подняться на второй этаж, высунуться в окно и чуть изменить положение антенны, но там, как правило, было всё то же самое, только показывало с помехами.