Окна её выходили во двор, где в запущенном саду на спрятанных в траве камнях восседали лысоватые старики, похожие на китайцев, и играли в го и более традиционное для этих краёв домино.

Самый центр Петроградки. Когда там, снаружи уютного, втиснутого между несколькими домами двора, проезжал трамвай, под пятками дрожал пол. Всё как у всех. В окно Ямуны заглядывал и тянулся к ней мордой через крышу грациозный, как жираф, подъёмный кран.

Странно, но собственный дом казался Юлии то четырёх, а то пятиэтажным — всё дело в полуподвальном этаже, наполовину утопленном, как и положено подвальному этажу, в землю. Когда ей хотелось взмыть в небеса, она предпочитала (сидя в кресле-качалке и попивая молочный коктейль) думать, что живёт на четвёртом этаже, что вот-вот, ещё чуть-чуть вверх — и крыша! И небо! А когда напротив, крепко стоять на земле, Юля думала о верёвочной лестнице, что лежит к них на балконе. Лестница приползла сюда прямиком из её детства: когда-то с её помощью девочка попадала в шалаш в древесной кроне. Дерева того давно уже нет, шалаша, естественно тоже, а лестница, которая считалась игрушечной, как внезапно выяснила Юля, свободно доставала с её наполовину третьего этажа до самой земли.

Юлия была в комнате дочери, когда от оконной рамы — с той стороны — отскочил камешек. Потом ещё один, уже от стекла.

Субботнее утро. Ямуна шевелится под одеялком и сонно спрашивает:

— Мама, кто это? Нина? Это ребята?

Для её друзей рановато. Погода не располагает к столь ранним прогулкам: не жарко. Небо затянуто низкими облаками.

— Это не к тебе, — говорит Юля, отодвигая занавеску. — Это ко мне. Господи, да это же он…

Она пытается на пальцах объяснить лысому, безмятежно улыбающемуся человечку, в какую квартиру следует позвонить. Потом плюёт на это бесполезное занятие и сбегает по лестнице вниз.

— Можно у тебя искупаться?

Влад смотрит на неё с некоторым страхом, со смущением и с восхитительной улыбкой, которую им с Савелием так редко довелось видеть прежде, но которую, единожды увидев, сразу же прикалываешь кнопкой в область памяти, подписанную — «Влад». Мол: вот какой шикарный компромат я на тебя раздобыл, приятель!

— Бомжик ты мой ненаглядный! — рокочет она.

Юля заключает его в объятья, целует в обе щеки. От Влада пахнет речной водой.

Влад словно подкручивает внутри себя какую-то ручку, пытается настроить на лице суровое выражение, но это едва удаётся. Лысый человек его склада просто не может быть суровым. Если даже захочет, у него ничего не получится. Уши вечно всё портят.

— Ты стала очень странной, когда стала разговаривать вот так… стала разговаривать, — бормочет он в сторону. — Ты должна выглядеть по-другому. Быть такой… огромной.

— Я знаю, — отвечает Юлия. Берёт его за руку и тащит наверх. — Знакомься, это Ямуна. («Мама, куда ты побежала? Я испугалась!») — Успокойся, дочка, это наш друг. Он очень долго маялся дурью и теперь будет соскребать её со своих телес.

Влад как раз разулся. Кроссовки, казалось, не переживут ещё одного обувания и расползутся по швам.

— Отправляйся в ванную — командует Юля. — Я приготовлю вам завтрак. Или… о боже, ты хоть что-нибудь ел все эти дни? Может, завтрак сначала?

Влад убеждает её, что всё нормально, что желудочные его соки за двадцать минут не успеют добраться до мозга. Юля счастлива, как ребёнок. Этой осенью она сделала исключение для Питера, дала ему шанс реабилитироваться. Так приятно, когда кто-то, на кого ты, в общем-то, особо не надеешься, оправдывает твои надежды с лихвой! Сияние Тайланда и томный аромат Непала померкли по сравнению с неуклюжей грацией и хриплым прокуренным дыханием города-на-Неве, что вернул ей Владика.

— Твою одежду я выкину, — не терпящим пререкательств голосом говорит Юля, и забирает у него ветровку, которую тот уже успел с себя стянуть — От мужа у меня, кажется, остались кое-какие шмотки.

Влад только вздохнул: хорошо, что он не брал с собой в странствия любимое пальто, иначе пришлось бы отбивать его у воинствующих викингов, которых одним только голосом сейчас олицетворяла собой Юлия.

Грязь уже два раза забивала сливное отверстие, и Влад, нагибаясь, прочищал его, чувствуя, как в спину стучат тёплые струи, как стекают они по ляжкам, становясь из прозрачных сначала мутными, а потом пепельно-серыми. Больше всего грязи накопилось между пальцами ног, будто он, как заправский пилигрим, исшагал босиком половину континента. Прикосновение мыла как влажный язык дворовых собак; Влад теперь ко всему мог находить свежие аналогии. Он не мог достоверно сказать, что изменится с его возвращением в привычный ток вещей. Но что-то изменится, это точно. По крайней мере, у него больше не будет подвала. Зато голова полна всякими образами — он будто малыш, открывший в первый раз коробочку с пуговицами, булавками, катушками с разноцветными нитками и всякими цепочками-скрепками-прочей-чудесной-мелочовкой, и не знающий теперь, что делать с всем этим богатством. Но точно уверенный, что применение ему найдётся. Теперь между ним и окружающими вещами нет естественного фильтра в виде шапки волос.

Влад улыбнулся этой мысли, и понял, что помимо всего прочего, стал чаще улыбаться. Снова подумал про любимое своё пальто: быть может, оно тоже посвежело цветом?

Наконец, сливное отверстие перестало забиваться, и Влад понял, что пришло время выходить. Его кто-то ждёт, там за стенкой, какой кошмар! В этом плане для Влада ничего не поменялось: чьё-то ожидание и чьи-то надежды относительно него ложились на плечи тяжёлым, почти неподъёмным грузом.

Юля восседала за столом гордо, как отец большого семейства, в кои-то веки собравшегося вместе. Не хватало только Славика, но он явно подразумевался: даже пустое место между Ямуной и Владом, пространство, где вполне бы мог поместиться человек, на это намекало. В её глазах сверкают краски, и Влад никогда бы не смог поверить, что он стал причиной такого фейерверка. Ямуна уплетала неожиданный праздничный ужин за обе щеки («У дяди день рождения?» — спросила она, пока Влад был в ванной), Влад осторожно принюхивался к блюду, потом к тарелке, потом к собственной ложке.

Юля схватилась за голову:

— Что я делаю! Сколько ты не ел? Тебе же наверное можно только жидкую пищу…

— Всё нормально, — ответил Влад и торопливо, под строгим взглядом девочки, запихал ложку в рот — пока не отняли. Он задался вопросом: кто из них младше? Девочка, похоже, тоже над этим размышляла. Сунув за щеку ложку или утопив её в мясной подливке, она взирала на Влада и, кажется, с трудом удерживалась от того, чтобы потащить показывать ему свои игрушки.

— Савелий уже рассказал тебе о положении дел? — спрашивала Юля.

— Я его ещё не видел, — Влад шлёпал босыми ногами по полу. На плитку с его ног натекла уже целая лужа воды, правда, он этого не замечал. — Но судя по всему, они идут неплохо.

— Ещё как! Ты ничего не знаешь?.. Ещё как! Мы набрали целую команду мастеров и пошили почти всю коллекцию. Уже арендовали помещение под шоурум и ещё одно помещение… — от избытка чувств ткнула ломтём хлеба, который держала в левой руке, себе в лоб, и растерянно засмеялась. — Впрочем, мы тебе его покажем. А сейчас я тебя добью. На следующей неделе показ твоей коллекции. В Москве, на Малых Показах! Тебя отобрали, как самого неперспективного новичка.

— Что это значит — неперспективного?

— Значит, никому не придёт в голову творить моду так, как это делаешь ты. Это сумасшествие.

Влад переваривал новость молча. Было видно, что он даже не помышлял о том, чтобы творить какую-то моду.

— Так ты поедешь?

— Чтобы меня там прилюдно называли психом?

— Я думаю, — Юля улыбалась, — тебе бы это польстило.

— Где-то выступать — совершенно не моя стезя. Я в жизни нигде и никогда не выступал.

Юля очень тонко заметила про Деда Мороза, но Влад покачал головой:

— Подарки мне вручали лично в руки. Деда Мороза у меня никогда не было.

Ямуна выпятила губы: