Ваш, милостивый государь, покорнейший слуга
Р. С.
P. S. Посоветуйте мне – я имею намерение писать свои мысли в солдатском вкусе о журналах – и здесь открываю вам первую мысль – журналы не должно судишь слишком строго – довольно, если они нравятся нам в ту минуту, когда их читаем – зато они дёшевы – но сколько прекрасных вещей извлечено из журналов.[2]
Мая 1-го дня.
__________________
Пиесы Русского Солдата
20
Нельзя без предисловия
Что пасквили писать и подло и бесчестно,
То всякому известно.
Когда закон гласит,
Что личность неприкосновенна,
Чия рука толь дерзновенна,
Чтобы закон сей преступить? –
Напротив, искони позволено в сатире,
Смеша честных людей, осмеивать порок
И всё, что глупого ни есть в подлунном мире,
В забаву для одних, а для других в урок.
В ней личность каждого и имя безопасны:
Гордец, скупой, подлец и плут
Сердиться могут ли, когда точь-в-точь найдут,
Что все поступки их с сатирою согласны?
Да если бы никто из авторов не смел
Описывать того, что делается в свете,
То должно б на ковре (как в сказках) самолете
Отыскивать предмет за тридевять земель.
Не с притязания, чтоб быть в числе поэтов,
Я взялся за перо – ох! нет – избави Бог! –
Тогда бы худшего из всех земных предметов
Я выбрать для себя не мог.
Благодаря судьбу, кусок имею хлеба,
Начто же мне тащить насильно музу с неба?
Писателей плохих и так довольно есть,
Умножить их число велѝка ль будет честь?
Но только и себе, и вам, друзья, в утеху
Сатиру напишу я на себя для смеху:
___________
Лекарь сам к себе
Итак – вот с лишком тридцать лет,
Как злая мачеха – природа
Меня, несчастного урода
Пустила в белый свет.
Зачем? – того не понимаю –
Но только твёрдо знаю,
Что Сидор, Карп, Илья,
И грешный Савва, сиречь я,
Все вышли из живой утробы,
А после, рад или не рад,
Нас всех положат в гро̀бы,
И кончится тем маскарад.
Но в этом маскараде,
Бог знает почему,
К несчастью моему,
Я, кажется, всегда в дурацком был наряде.
Как так?
Вот как:
Покойной мой отец, для вечной нам обиды,
Один из всей родни взялся̀ петь панихиды,
И сам раскаялся, хоть поздно, наконец.
Но удивляйтеся судьбы моей капризам:
Быв от рождения врагом священным ризам,
Я твёрдо положил пуститься братьям вслед,
Которые давно на поле чести смело
Взялись за рыцарское дело
(Чем занималися и прадед мой, и дед).
Но замыслам моим и рыцарству в награду,
Не сам ли чёрт отдал меня à la Санградо.* –
И, вместо шпаги дав ланцет,
Велел опустошать весь свет.
Ах, лучше б я служил обедни,
Страдали б меньше люди бедны!
Бесспорно – славен Гиипократ,
И медицина также в моде,
Когда излишество в народе;
Но ах! – я чувствую, что лекарь смерти брат:
И тот, и та, как будто спором,
Чтобы друг другу угодить,
Спешат свет белый пустошить
Лекарствами и мором.
Что против них война? – Пустой ученичѝшка:
Я смело ставлю сто противу одного,
Что сотня гренадер не сделает того,
Что сделает один цирюльник исподтѝшка.
Что ж я? Когда герой убийством только славен,
То я Наполеону равен.
Я лекарь – вправе я себя и побранить;
Вишь, можно про себя что хочешь говорить!
Любезные мои товарищи, простите,
Что правду говорю – иначе научите,
Как лгать: к моей беде,
Я правду говорить привык всем и везде.
__________________
21
Пролаз
Пролаз наш говорит: «За что меня бранят?
Я, кажется, живу, как все честны̀е люди,
А жалуют меня насильно в лизоблюды.
Да пусть они себе хоть треснут, говорят,
А я на весь их вздор скажу в ответ формально,
Что исполнять хочу всегда и пунктуально
Долг подчинённого. В передней постоять,
Великая беда! – ведь ног не занимать.
Сказать ласкательство, хоть подлое, кто старше,
Не худо, брат, за то и сам пойдёшь подальше!
Пусть врут, что так живут одни лишь подлецы!
Ох, благородные, честны̀е храбрецы!
Вы ждёте за труды наград царя и неба,
А мы, и ползая, найдём кусочек хлеба.
Нас презирают все: великая беда!
Лишь было б совести поменьше, да стыда!
Всё честь да честь – пустяк – лет, может быть, за двести
