– Может, хватит, а? – рявкнул сонный бас соседа. – Ща ментов вызову!

Я отбросил плетку, снова лег на кровать и, ощущая приятное жжение на спине, с улыбкой заснул. Словно ангел с обрезанными крыльями…

Явившись с утра на работу, сразу же встретил в коридоре нашего нового дизайнера. Под правым глазом кровоподтек, на скуле ссадина. Однако попугайский прикид он так и не сменил: все те же цветастые шмотки и блестящие побрякушки. Ничему людей жизнь не учит!

– Ого! Кто это тебя так? – удивляюсь я, протягивая ему руку.

Дизайнер какое-то время смотрит на меня, и возникает ощущение, что он знает, кто именно его так разукрасил. Ну знает, и что дальше? С трудом подавляю в себе желание нахально посмотреть в ответ. Но нет – надо соблюдать конспирацию! Я ведь оборотень: днем – офисный планктон, ночью – лютый зверь. Вот если встречу его во мраке… Сейчас же надеваю на лицо маску сочувствия.

– Так, идеологические разногласия. – Попугай с добродушной улыбкой пожимает мне руку и идет дальше по коридору. Я направляюсь в свой кабинет, а из головы все не выходит эта мерзкая фраза: «идеологические разногласия». Старик Гулов сказал то же самое! Как сговорились! Достали все со своими идеологиями. По мне, так все просто: есть правда, а есть неправда. Правда – у нас. Все, третьего не дано!

Во время работы я поймал себя на том, что постоянно поглядываю на телефон. Если выходил из кабинета и оставлял его на столе, вернувшись, тут же хватал и смотрел, нет ли пропущенных вызовов. Решил постоянно держать телефон в кармане. Несколько раз мне казалось, что он вибрирует, поспешно вытаскивал – ничего! «Это и понятно, – оправдывался я. – Ведь жду новостей». Наконец, не выдержал, набрал номер журналистки Жени.

– Алло!

У меня словно тепло разлилось по телу, едва я услышал знакомый голос.

– Добрый день! Как ты?

– Ну, если откинуть то, что из меня вчера какой-то маньяк едва не сделал девушку гриль, то нормально. Ты как? Новости есть?

– Пока нет.

– Ну, если будут, звони. Я и сама стараюсь чего-нибудь нарыть.

Бросив телефон на стол, я долго сидел, откинувшись на спинку кресла. И тут же поймал себя на мысли, что мне плевать на новости. Именно этого я ждал все это время – услышать ее голос!

Вот же мерзость! Взгляд скользнул по стенам офиса, словно я надеялся обнаружить там плеть. Не придумав ничего лучше, как наказать себя за скверные мысли, я принялся тереться изодранной спиной о спинку кресла. Едва поджившие шрамы зудели, и от трения становилось скорее приятно, нежели больно. Тогда я схватил канцелярский нож и, выдвинув тонкое лезвие, стал вдавливать его в ладонь. Сильнее, еще сильнее… Выступила кровь, заструилась по запястью, закапала на блестящую поверхность стола.

– Слава, что ты делаешь?

Я отбросил нож.

Смотрю на коллегу Катю. Девица глядит на меня с деланным испугом, но в глазах ее читается скорее восхищение. Как же многие из них любят наблюдать за тем, как мужики причиняют кому-то боль. Пусть даже самому себе.

– Так, задумался, – ответил я.

– Не болит? – Катя протягивает руку, ласково проводит пальцем у ранки, словно может исцелить этим. С трудом борюсь с желанием отдернуть руку. Быть обычным мужчиной – часть дневного маскарада. Надо делать вид, что мне приятен флирт симпатичной девушки. Расслабляю руку, улыбаюсь Кате в ответ.

И вдруг ловлю себя на мысли, что это вовсе не маскарад! Мне действительно нравится! Ее ноготок скользит по моей коже и на самом деле исцеляет: боль уходит, а вместо нее возникает нечто иное. Боковым зрением замечаю расстегнутые верхние пуговки на Катиной белоснежной офисной блузке; висящий на шее золотой крестик качается над бездной грудей, словно гипнотический маятник. В голове вдруг возникает картина: я хватаю девушку, валю на стол, обрываю пуговицы и освобождаю грудь от ткани, задираю черную юбку… А в следующий миг мысленный образ Кати, дрожащей от возбуждения в моих объятиях, заменяется другим… Женя!

– Ладно, работу работать надо. – Поспешно откатываюсь в кресле подальше от стола и от коллеги.

Катя кивает и отворачивается к своему монитору. Она улыбается, и у меня возникает впечатление, словно она прочла мои мысли, ощутила звериную страсть, которая захлестнула меня, когда ее ноготок скользил по моей коже. При этом у меня такое чувство, будто мы действительно потрахались. Знаю, она была бы только рада: она давно меня хочет. Я же смотрю на канцелярский нож и едва сдерживаюсь, чтобы не полоснуть себя по запястью. Господи, что я творю?..

Скверное настроение не отпускало меня до вечера. Против такого состояния отличное лекарство – надавать кому-нибудь по харе. А еще лучше – сгонять на рейд и что-нибудь разгромить. Но, увы, не судьба. Отец Пейн запрещает частые рейды. Если мы привлечем к себе излишнее внимание, это не смогут покрывать даже верные нам люди из милиции и администрации.

Я подумывал уже снова прокатиться к памятнику герою Гражданской войны Краснову. Там наверняка тусуются неформалы, есть на ком оторваться. Да и Попугаю следует преподать еще один урок, раз он не понял с первого раза… Однако туда ехать не пришлось, ведь, когда я пришел после работы в храм, меня ждала прекрасная новость.

Там, как всегда, проходила вечерняя служба. Зал бывшего кинотеатра «Октябрь» оказался переполнен народом. Я даже навскидку не смог бы сказать, сколько здесь собралось людей. Наверное, больше тысячи. А ведь это обычная вечерняя служба! Что же будет в воскресенье, во время праздника? Я припомнил, что, когда девять лет назад только пришел в Орден, на службы от силы собирались пара десятков человек. И вот нас тысячи! И, если верить магистру, это только начало.

Я, по обыкновению, стал у дверей возле стены у иконы с изображением пронзенного стрелами святого Себастьяна, принявшего мучительную смерть от рук язычников. Отец Пейн, читавший с кафедры проповедь, заметил меня и, едва закончил, сразу же направился ко мне. Прихожане почтенно расступались, склонив головы, образуя живой коридор. Многие протягивали руки, с благоговением прикасались к черному одеянию магистра, некоторые старались поцеловать ему руку, и отец Пейн великодушно позволял это. Приблизившись, он взял меня под локоть и вывел из зала.

– Тебя что-то тревожит, мой мальчик? – Он внимательно взглянул мне в глаза.

Меня всегда поражала проницательность магистра, он словно видел людей насквозь.

Я коротко пересказал ему события прошлой ночи. Как я вышел на информатора, как он удрал от меня (стыдливо умолчав лишь, каким образом ему удалось сбежать), с гордостью поведал, как мы с журналисткой снова вышли на след, добрались до Красновки. Когда я рассказал о том, как меня встретил старик Гулов, отец Пейн насторожился и попросил поподробнее пересказать наш разговор.

– Неужели он и правда стал отступником? – спросил я.

– Мы с ним повздорили после известных тебе прошлогодних событий, – задумчиво ответил отец Пейн. – Старик немножко вспылил… Впрочем, не бери в голову. Из Братства Света нельзя уйти просто так. Вступив в Орден, ты остаешься верен ему до самой смерти. Так что все образуется.

Закончил я рассказом о том, как мы угодили в ловушку.

– Это было непростительно для воина Света, и я заслуживаю сурового наказания. – Я покорно склонил голову.

– Да, ты потерял бдительность, но лишь потому, что недооценил врага, – ласково ответил магистр. – Уверен, такого больше не повторится.

– Зато теперь я знаю наверняка: маньяки-поджигатели действительно существуют!

– Что ж, раз еретики пытаются противостоять тебе – значит, ты на верном пути, – кивнул отец Пейн. – А журналистка? Что можешь сказать о ней?

– Женя? Студентка. Просто удивительная девчонка. Очень смелая, решительная, умная…

Я запнулся, перехватив внимательный взгляд магистра. Мне стало не по себе. Словно с моих губ сорвалось что-то постыдное.