Старик удивленно посмотрел на нее.
– Ну, это… Пришло на ум такое сравнение, – смутилась та. –Предположим, я всем говорю, что философия моей жизни – не обижать животных. И, кстати, в моем случае это действительно так. Я их не обижаю, если, конечно, они сами меня не трогают. Жил у нас как-то в соседнем дворе один гнусный пес…
Она запнулась, перехватив наши сердитые взгляды.
– Ладно, не суть… – махнула рукой журналистка. – Так вот, если я, на словах вся такая пацифистка и любительница живности, от нефиг делать пну кота – что это означает? Либо я нарушила свой жизненный принцип, либо все эти речи о любви к животным – пустой треп. Значит, я только прикидываюсь пацифисткой по каким-то личным причинам (быть может, из эпатажа), а на самом деле животных терпеть не могу. Судить нужно не по словам, а по поступкам. Я все это к тому, что для меня озлобленный христианин – как вегетарианец, поедающий мясо.
– Интересное объяснение, – улыбнулся Гулов. – Но в целом идея передана верно.
– То есть вы считаете, что методы Ордена порой чересчур жестоки и противоречат учению Христа. – Я прекрасно понял, на что именно намекает старик. – Согласен, добродетели важны. Но лишь до тех пор, пока царит мир. Когда же идет война, все это отступает на дальний план. Остается один закон: победа любой ценой! И то, что в мирное время считается главным пороком, – насилие – становится основным средством для достижения победы. Во время войны не время вести разговоры о морали!
– Разве идет война? – удивленно глянула на меня Женя. – Посмотри по сторонам – мы живем в мирное время!
– Это только кажется, – ответил я. – Нас окружает незримый враг: зло и ересь пожирают этот мир, поглощают наше общество!
– По-моему, война – только у тебя в голове, – хмыкнула Женя.
– Вот когда мы победим, – продолжал я, не обращая внимания на ее скептицизм, – когда на земле не останется зла, тогда такие, как я, – воины Света – станут не нужны. Вот тогда и можно будет становиться добродетельным и жить по заповедям Христа.
– Мир, построенный на костях, – сомнительный мир, – сказала она.
– Порой такие методы необходимы. Когда сотни лет назад рыцари Христовы отправлялись в Святую землю, они обнажали мечи.
– Обнажая меч, в ответ ты можешь ожидать лишь одного – ответного меча, – вздохнул старик. – И, я надеюсь, Михаэль, когда-нибудь ты это поймешь.
Гулов встал:
– Отлучусь на пять минут. Михаэль, пожалуйста, никуда не уходите без меня.
Женя тоже поднялась.
– А ты-то куда? – удивился я.
– Надоело сидеть. Пойду пройдусь по перрону. Разомнусь немножко. А то от ваших теософских речей меня уже мутит.
Оставшись один, я вдруг задумался: «А что, если они правы? Неужели я и правда веду себя как пацифист-маньяк? Но не этим ли принципам много лет учили меня основатели Ордена? И вот теперь один из этих учителей говорит совершенно противоположные вещи! Нет, наверняка тут дело в другом. Так в чем же?» И тут, вспомнив свой недавний рассказ о рейде в Красновку и об ужасе, который мы повстречали здесь, я догадался. Это страх! Вот в чем дело! Возможно, старик просто испугался остаться в Братстве. Страх – обычная защитная реакция человека, особенно если ты слаб духом. Те, кто любил свободу, под страхом смерти убеждали себя, что не так уж плохо быть рабами. Страх заставляет отречься от веры, от близких, от всего, чем дорожишь и что любишь. Когда тебя сковывает ужас, остается лишь одно желание – выжить любой ценой. А если вспомнить все то, что мы пережили в прошлом году со стариком Гуловым, нет ничего удивительного в том, что он сломался. Я ведь тоже едва не сдался! Это сейчас я героически рассказываю о том, как спасался от монстра. Но тогда, в темном лесу (как ни стыдно теперь в этом признаться), моля о пощаде, я готов был принять любую ересь, отречься от чего угодно, лишь бы спастись от чудовища, лишь бы выжить. А потом еще долго, когда я вспоминал ту ночь, страх грыз меня и нашептывал: уходи из Ордена, отступись! К счастью, я смог преодолеть свой страх. Более того – он закалил меня. Теперь, зная, с чем имею дело, я буду готов как морально, так и физически! Но, видимо, не всем это под силу. И мне вдруг стало искренне жаль старика. Я ведь не знаю, что он сам пережил в ту ночь…
В кармане завибрировал телефон. Я достал его, глянул на экран – «Женя журналистка».
– Да? – спросил я, нажав на кнопку вызова.
– Слава! Слава! Помоги! – ошарашил меня вдруг раздавшийся из трубки крик. – Он напал на меня!.. Он…
Связь оборвалась.
Я мигом оказался на перроне. Посмотрев по сторонам, увидел лишь клочок освещенного желтым светом фонарей пространства, а дальше повсюду – мрак. Где она? «Вот кретин! – ругал я себя, мечась по перрону. – Нельзя было отпускать ее одну!» Мысли же снова и снова возвращались к мужику в шляпе. Найду ублюдка – ему конец!
– Помогите!.. – раздался крик из темноты.
Я поспешил туда. Где-то впереди во мраке слышался скрежет гравия. Пробежав в ту сторону пару десятков метров вдоль железной дороги, я остановился – все стихло. Прислушался. Ладонь легла на кобуру с пистолетом-травматом. И вдруг скрежет раздался у меня за спиной. Но не успел я обернуться, как что-то обрушилось мне на голову…
Очнувшись, понял, что с трудом могу пошевелиться. Я стоял на коленях, прижатый спиной, по всей видимости, к стволу дерева. Голова раскалывалась от боли: последствия удара по затылку. Открыл глаза – вокруг тьма. Похоже, мне на голову надели мешок. Я слышал рядом чье-то дыхание и чувствовал, как мне продолжают опутывать руки за спиной. Дернулся – бесполезно. Привязали на совесть.
– Ах ты мразь! – Я уже не сомневался в том, что это тот самый мужик в сером пиджаке и шляпе. – Надо было сразу свернуть тебе шею!
Тот не отвечал. Продолжал молча спутывать мне руки.
– Ничего! Я до тебя, ублюдка, доберусь!
Тут я почувствовал, как что-то потекло по плащу, штанам, ботинкам. В нос ударил знакомый запах. Бензин! У меня обмерло сердце. Я вдруг осознал, что меня ожидает! Точно такая же смерть, какая постигла тебя, моя любимая сестра! В первый миг меня сковал тот самый давно забытый ужас. «Вот момент истины! – упрекнул я себя. – Докажи, кто ты есть! Или все эти разговоры о героизме – туфта! Умрешь? Так умри с чистым сердцем и праведными мыслями, а не как подонок, молящий о пощаде и в страхе отрекающийся от всего, во что верил!»
– Всех нас тебе не погубить! – прокричал я. – Погибну я – придут другие, и все вы рано или поздно сгорите на праведных кострах! И даже после смерти гореть вам в геенне огненной!..
Чиркнула спичка. Я рванулся, еще и еще. Но путы крепко держали мои руки.
– Ты можешь убить меня, но тебе не задушить нашу веру! Наступит час, и кара божья настигнет тебя! – кричал я.
И тут четко осознал: это конец! «Что ж, хватит угроз, воин Света! Ты проиграл – так проигрывай достойно! Вот только проигран твой личный бой, но не битва Тьмы и Света! Твои братья отомстят за тебя! Тебя же ожидает вечность в чертогах Христовых!..» И, закрыв глаза, я зашептал молитву.
Полыхнуло пламя, меня обдало жаром, пронзила боль.
«Господи, прими мою душу!..»
И вдруг что-то накрыло меня, словно ангел спустился с небес и обнял меня своими крылами. Эти объятия погасили пламя. Кто-то хлопал по мне, сбивая последние языки огня. Когда же мешок спал с моей головы, я увидел своего ангела-хранителя.
– Женя? Ты! – обрадовался я, все еще не веря в это чудесное спасение: ведь уже распрощался с жизнью. – Я думал, мне конец!
Как только она распутала мои руки, я вскочил, схватил валявшуюся под ногами палку и побежал по округе. Но, конечно же, никого не обнаружил. Нападавшего, как говорится, и след простыл.
– Он схватил меня, – сбивчиво объясняла журналистка. – Это было так неожиданно. Напал сзади. Я успела нажать вызов на телефоне. Хорошо, последние звонки были тебе. Я так надеялась, что ты услышишь… Потом он заткнул мне рот тряпкой и привязал к дереву. Думаю, он спалил бы меня заживо, да только в этот момент появился ты. Видимо, маньяк решил, что ты опаснее, потому бросил меня. К счастью, связал он меня наспех, мне удалось распутать веревки. Только я это сделала – увидела тебя привязанного и как какой-то мужик поливает тебя из канистры бензином. Услышав мои шаги в темноте, он бросил спичку и побежал. Ты весь вспыхнул. Я так испугалась! Хорошо, сообразила снять куртку и накрыть тебя…