– Да здравствует король!

– Да здравствует король! – отозвалась гвардия и была отпущена.

В молчании они тяжело брели обратно к казармам. Когда вошли во двор, некоторые застонали, стали махать руками, разминая затекшие мускулы. Костис шагнул к двери, чтобы поскорее уйти к себе в комнату и отсидеться там, пока не утихнет буря, поднятая Телеусом с этой муштровкой. Он понимал, что рано или поздно придется иметь дело с гвардейцами, но хотелось отложить это на потом.

За дверью стояли и болтали человека четыре или пять, так что пройти не удалось. Костис хотел проскользнуть мимо, но услышал: «Мы знаем, кого за это благодарить» – и вздрогнул.

Из толпы к нему протянулась рука. Схватила, остановив.

– Ох, не знаю, Сепрус, вряд ли можно взваливать всю вину на беднягу Костиса.

Рука и голос принадлежали Седжанусу. Прежде чем стать королевским лакеем, он служил в гвардии лейтенантом. Он был младшим сыном барона Эрондитеса и, без сомнения, получил место в свите только благодаря отцовским связям, а не потому, что Эрондитес питал хоть малейшую приязнь к королеве.

Только богам ведомо, зачем Седжанус вдруг явился в казармы. Хотя наверняка уже всем известно о позоре Костиса и наказании, которое устроил Телеус. Гвардия целый день стояла на виду у всего дворца. Нечего и думать, что хоть кто-нибудь мог не знать всю эту историю от начала до конца. Поэтому ничто не могло помешать Седжанусу прийти в казармы, если только он вдруг срочно не понадобится королю.

– Нет, нельзя винить последнюю соломинку, которая сломала спину верблюду. – Он взъерошил волосы Костису, будто мальчишке. – Если король в конце концов вышел из себя, то причиной этому был скорее песок в постели. Песок на простынях – вещь очень неприятная, особенно если у тебя в постели больше никого и ничего нет.

Слушатели расхохотались. Седжанус подтолкнул Костиса к лестнице, и тот охотно удалился. А гвардейцы остались слушать комментарии своего бывшего лейтенанта насчет короля, песка и постельных привычек.

– Бывали и другие неприятные вещи, правда ведь? – спросил у Седжануса один из гвардейцев.

– Мне о них ничего не известно, – отозвался Седжанус со своей извечной холодной улыбкой.

– Зато Релиусу известно, – заявил гвардеец. – К утру Релиус все будет знать.

Смех стал еще громче. У секретаря архивов была собственная армия шпионов, добывавшая ему любые сведения, какие он пожелает.

Свернув на лестницу, Костис скрылся с глаз компании и, протянув руку назад, дернул за рукав Аристогитона, стоявшего неподалеку от солдат, столпившихся вокруг Седжануса, – закаленных, но еще не ветеранов. Арис вывернулся, но Костис схватил его за локоть и потянул настойчивее, намекая, что при необходимости уведет силой. Арис сдался и побрел вверх по лестнице.

Даже при этом Костису пришлось чуть ли не волоком тащить друга сквозь темноту на самую верхушку узкой лестницы. Остановился он чуть ниже площадки. Там висела лампа, бросавшая тусклый свет на обращенное вверх лицо Ариса. Костис, стоявший на ступеньку выше, склонился к другу.

– Скажи мне, – с жаром прошептал он, – ты правда ничего не знал о том, как Седжанус издевается над королем?

– Откуда мне знать?

– Не ври, Арис. Я видел твое лицо.

– Я…

– Что ты сделал?

Арис потер затылок:

– Кажется, это я принес записку о том, что король хочет осмотреть своих гончих в охотничьем дворе.

– Что значит «кажется»?

– Она была написана на свернутом листке бумаги. Откуда мне было знать, о чем там сказано?

– Но ты заподозрил, что тут дело нечисто? С какой стати тебя послали с запиской к королю? Кто дал ее тебе?

– Костис…

– Кто? И почему ты отнес ее, дурень?

– А что мне было делать? Отказаться?

– Тебе такая мысль хоть в голову пришла?

– Ну да, тебе, Костис, она, конечно, пришла бы, потому что ты не из охлоса. Хочешь знать, кто передал мне записку? Младший сын человека, которому мой отец платит дань. Что мне было делать? Что сделал бы ты? – Арис воздел руки. – Я знаю, что сделал бы ты. Отказался бы, и черт с ними, с последствиями, потому что у тебя чувство чести огромно, как река. Прости, Костис, я не настолько хорош.

– Я, наверно, тоже, – огрызнулся Костис. – Иначе я бы не стал давать священную присягу защищать человека, а потом бить его в челюсть.

Арис фыркнул.

Костис умолк и постарался взять себя в руки. Он никогда не испытывал столь безрассудного гнева. Чувство это было неприятным, хотя, он знал, многим солдатам оно нравится.

– Что ты собираешься делать? – спросил Костис, и Арис лишь пожал плечами. – Релиус наверняка выяснит, кто доставил записку. А может, уже выяснил. Опереди его, расскажи капитану сам.

– И что тогда случится с моей семьей? – спросил Арис.

– А что случится с тобой, если ты не расскажешь?

Арис задумался:

– Да, наверно, стоит сходить.

Теперь уже Костис пожал плечами. Ему не хотелось походить на лицемера.

– Думаю, так будет правильно.

– Ну-ну, – протянул Арис. – По крайней мере, моя честь останется незапятнанной.

– А это очень важно, – раздался голос Эвгенидеса.

Арис и Костис подскочили. Король, как привидение, стоял на площадке над ними. Его волосы сливались с темнотой, свет фонаря озарял белую рубашку, и золотая вышивка на камзоле словно светилась изнутри. Через мгновение, придя в себя от испуга, Арис вытянулся по стойке смирно. Костис узнал голос, едва услышав. Он поглядел не на короля, а ему за спину, высматривая лакеев – по его мнению, они наверняка должны быть где-то там. Поэтому он вытянулся во фрунт секундой позже.

Вряд ли Седжанус ошивался бы внизу и обсуждал постельные тайны короля, если бы знал, что его господин стоит на верхней площадке лестницы. Но еще труднее представить, что король очутился здесь без своей свиты и Седжанус об этом даже не догадывается.

Эвгенидес подался вперед и шепнул на ухо Аристогитону:

– Утром поговори с Телеусом.

Он сказал это достаточно громко, так, что Костис тоже услышал. Потом отступил в коридор, ведущий к лестнице. Шагов слышно не было. Костис заглянул за угол – король уже скрылся.

Наутро Костис проснулся еще до утренней зари и оделся. Его преследовал смутный страх, на удивление знакомый. Примерно с таким же чувством он шел к учителю, зная, что весь прошлый день пробегал по лесам и не выучил уроки. Синяки, которые он наверняка сегодня получит, пройдут, как проходили следы от учительской розги, а к синякам ему уж точно не привыкать. Он попытался приободриться мыслью, что в худшем случае его могли бы не поколотить, а повесить. Но, стоя перед лицом сурового учителя, дрожал он отнюдь не потому, что боялся побоев. Вот и сейчас он брел к учебному плацу безо всякой радости.

Прибыл он рано. Никто с ним не перемолвился ни словом. Гвардейцы бойкотировали тех, кто попадал в немилость. Капитан подошел и встал рядом с ним, но лишь кивнул в знак приветствия. Пришел король, его сопровождали свита и личная охрана. Он оставил их всех у входа на учебный плац и пошел через открытую площадь один. Подошел к Костису и Телеусу, кивнул обоим. Король принес тренировочный меч, взял его под правую мышку и помахал рукой, приглашая к бою. Костис поморщился. Капитан сурово наказал бы любого из своих гвардейцев, кто посмел бы так небрежно обращаться с оружием.

– Ну что, начнем первое упражнение?

Костис послушно принял стойку для отработки простейшего вызова и отбива в первой позиции. Он понимал, что король совсем не воин, но удивился, что Эвгенидес не освоил даже простейших основ фехтования. Может быть, он потерял все свое мастерство вместе с правой рукой, однако Костису казалось, что король мог бы привыкнуть драться левой. У него была масса времени освоить это – немало воды утекло с тех пор, как королева поймала его на дерзкой вылазке во дворец и отрубила правую руку. В те времена он еще был эддисским вором и лишь намного позже похитил и аттолийский престол, и саму королеву.