– Расскажи мне о ферме, – велел король.

Этот разговор казался таким же наваждением, что и все события сегодняшнего дня. Запинаясь, сам себе не веря, Костис нащупал опору в привычке к субординации и сделал как велено. Стал рассказывать об оливковых рощах и кукурузных полях, о доме, где жил с отцом и младшей сестрой. В паузах между словами прихлебывал вино, и король снова наполнил ему чашу. Жест получился не таким пугающим, как в первый раз. Костис вспоминал ферму, и слова приходили гораздо легче. Когда Костис был еще маленьким, отец поссорился с главой семьи – своим двоюродным братом, и им пришлось переехать из главной усадьбы.

– Твой отец проиграл в той ссоре?

Костис пожал плечами:

– Отец говорил: хуже проигрыша в семейной ссоре может быть только одно – выиграть в ней. Он сказал, что одна из наших плотин не выдержит весеннего паводка. Так оно и случилось. И нам пришлось уехать.

– Не очень-то справедливо.

Костис опять пожал плечами. Его это устраивало. Дом был маленький, предназначался для одного из управляющих фермы, зато свой собственный. Костис был рад оказаться подальше от бесчисленной родни.

Король понимающе кивнул:

– Я тоже со своей родней плохо уживался. Однажды они сунули меня головой в бочку с дождевой водой и держали там, пока я не повторил несколько гадостей о своей семье. Я бы не смог признаться в этом никому, кроме тебя. – Он отпил вина. – В последнее время мы с родичами стали ладить лучше. Может, рано или поздно это случится и с тобой. Когда станешь повзрослее.

Костис допил вино и задумался: это кем же надо быть, чтобы простить своей родне такую выходку. Он пожал плечами. Король говорил словно старик, дающий советы ребенку. Официальный отец народа, подумалось Костису, был моложе его самого, а ведь и сам Костис был очень молод для взводного. Да и вообще, вряд ли отношения с родичами успеют сложиться как-то иначе, ведь его, Костиса, к утру уже не будет в живых. Без сомнения, потому король и откровенничал без опаски.

Король еще раз наполнил Костису бокал.

А снова сев, сказал:

– Не сдавайся так легко, Костис. Расскажи, почему ты меня ударил.

Костис чуть не поперхнулся вином.

– Может быть, вспомним все по порядку? Ты со своим другом вошел в ворота, повторяя все оскорбления, какие, без сомнения, слыхал от моего дражайшего лакея Седжануса. Он, как я понимаю, прошлой ночью пьянствовал где-то в городе со своими давними дружками из гвардии. Аристогитон наверняка пропустил все веселье. Он стоял в карауле?

– Он из охлоса. Его семья не владеет землей. Седжанус не стал бы с ним пить.

– Но ведь твоя семья из патрициев? И вы с Арисом дружите?

– Да.

– К несчастью, арка в воротах прекрасно усилила твои слова. Я решил проявить великодушие и сделал вид, что ничего не слышал.

– Да, ваше величество.

– Я разговаривал с Телеусом, верно? Он подозвал тебя к нам. Мы как могли старались загладить неловкость. Помнишь? Мы обсуждали, следует ли мне тренироваться с гвардейцами.

– Да, ваше величество.

– И ты… – подтолкнул Эвгенидес.

– Ударил вас, ваше величество, – вздохнул Костис.

Он подтащил короля к себе и с размаху заехал кулаком в испуганное лицо. Король упал на сухую землю тренировочной площадки и остался кататься в пыли, вопя, ругаясь и пачкая тонкую белую рубашку.

– Почему?

– Не знаю.

– Как это можно – не знать, почему ты ударил человека?

Костис покачал головой.

– Наверно, дело в каких-нибудь моих словах. Да?

– Не знаю.

Неправда. Он знал. Король выражал сочувствие Телеусу – мол, его гвардейцы ни на что не годны, так как не смогли предотвратить похищение собственной королевы.

– Нельзя не признать, Костис, что я и впрямь утащил ее прямо у вас из-под носа.

– Дело не в ваших словах. В-ваше величество, как всегда, совершенно правы, – пролепетал Костис, задыхаясь от ненависти к нему.

– Тогда в чем же? – не унимался король. – Скажи мне, Костис, в чем?

Костис сам не понимал, как у него повернулся язык сказать следующую фразу. Наверно, дело было в том, что он уже смирился с гибелью и не хотел умирать с ложью на устах.

– В том, что вы не похожи на короля.

На лице короля отразилось изумление.

Костис продолжал, все сильнее распаляясь:

– Седжанус называет вас идиотом, и он прав. Вы даже понятия не имеете, как должен выглядеть король, и уж тем более – как он должен себя вести. Вы ходите не как король, стоите не по-королевски, даже на троне сидите как… как подмастерье в трактире.

– И что?

– И то…

– Ты перепутал меня с одним из своих родичей?

Костис ринулся дальше:

– А то, что Телеус говорил чистую правду. Нечего вам тренироваться с гвардейцами. Тренируйтесь лучше с никчемными придворными аристократами или вызовите эддисский гарнизон, и пусть они вас учат сколько хотят.

– Во дворце нет ни одного эддисского солдата, – напомнил король.

– Они стоят в получасе отсюда, в порту Тегмиса. Рассыпаны по всей стране, как гнойники. Можете послать за ними. А мы – гвардейцы королевы, и оставьте нас в покое. Телеус прав. Нечего вам…

Потрясенный собственными словами, Костис протянул руку к чаше, чтобы отпить еще глоток, и удивленно умолк. Чаша была пуста. Он покрутил ее в пальцах и задумался. Сколько раз король ее наполнял? «Ты сегодня поел?» – спросил король и послал за едой, которую так и не принесли и, ясное дело, принесут нескоро. Сколько чаш неразбавленного вина он уже осушил? Достаточно, чтобы суставы обмякли, а голова пошла кругом. И развязался язык. Он поднял глаза и поймал мягкий, вопросительный взгляд короля.

А ведь он не идиот, что бы там ни говорил Седжанус. Он хитрый мерзавец.

– Кто внушил тебе эти мысли? – тихо спросил король.

– Никто, – огрызнулся Костис.

– Телеус? – подсказал король. – Скажи, что Телеус, и будешь помилован.

– Нет! – заорал Костис. Вскочил на ноги, стиснул кулаки. Сам не заметил, как выронил чашу, она упала на пол и разбилась. Лицо пылало от ярости и от вина. В этот миг раздвинулась штора на двери.

Вошла королева.

Костис ахнул, словно из него вышибли дух. Он и не слышал, как она прибыла. Посмотрел на Эвгенидеса – тот все так же сидел на табуретке. Громкие крики Костиса не отвлекли короля. Он наверняка слышал шаги в коридоре. Потому и говорил тихо, чтобы те, кто приближался, не услышали его. Зато Костиса наверняка все прекрасно слышали. Слышали, как он кричит на короля. Как бьет посуду. А теперь увидели, как он с угрожающим видом стоит над королем.

Костис судорожно вздохнул. Ему хотелось прибить короля. Хотелось плакать. Он рухнул на колени перед королевой и опустил голову чуть ли не к полу, спрятал лицо в руках, все еще сжатых в кулаки, сгорая от ярости и горького, горького стыда.

Над головой Костиса раздался голос королевы:

– Будь добр, объясни, с какой стати я должна прийти в казармы поговорить с моим гвардейцем.

И Эвгенидес столь же спокойно ответил:

– Могла бы вызвать его к себе.

– И ты бы тоже пошел? Потащился хвостиком?

– Я что, веду себя не как подобает королю? Костис тоже об этом только что сказал.

– Да, мой король, многие твои поступки совсем не подобают королю. И один из них – выслушивать это от своего гвардейца.

Эвгенидес воспринял упрек без единого слова.

– Ты не приказал его повесить, – молвила королева.

Костис с трудом поборол желание упасть на живот и подползти к королеве. Никогда еще он не чувствовал такой беспомощности. Он был как муха в паутине: чем больше трепыхаешься, тем быстрее придет конец.

– Не приказал, – подтвердил король. Костис неслышно молился. – Я не хочу его вешать. – Надежды Костиса разбились вдребезги. Он проклинал себя за то, что хоть на миг поверил, будто король не станет отбирать ферму у его семьи.

– Не стоит вмешиваться в работу правосудия, – предостерегла королева.