Ранее утро. Небо вдали только начинает окрашиваться алыми всполохами, по влажной от росы траве гуляет ветер. Звуки ночного леса остаются далеко позади. Приятная усталость разливается по напряжённым мышцам, обволакивая ощущением полного удовлетворения. Это была особенная ночь, и ее отголоски еще долго будут струиться по моим венам ни с чем несравнимым экстазом. Абсолютная эйфория, доступная только избранным.

Я проникаю в дом через черный вход и по крутой деревянной лестнице поднимаюсь на мансардный этаж. Ступаю осторожно, старясь не шуметь, чтобы не разбудить любопытную прислугу. Предрассветное время принадлежит только мне и… ей.

Беззвучно открыв дверь, я оказываюсь в просторной мастерской. Привычно жужжит старый гончарный круг, на котором Сара отливает очередную вазу или кувшин. Повсюду разбросаны формовочные инструменты, заготовки, резцы, лепестки для текстурирования, кисти разных размеров, баночки с глазурью. Пахнет красками, пылью, мелом и… апельсинами. Вместо кофе Сара предпочитает цитрусовый шейк, чтобы взбодриться.

Так уж завелось изначально, что мы оба не спим по ночам. Правда, причины бессонницы у нас несопоставимо разные. Я разрушаю все, к чему прикасаются мои руки, а она… она созидает, придавая причудливую изящную форму вязким комкам глины. Сара – скульптор и художник по росписи. Из куска глиняной массы она создает произведения искусства, воплощая свои фантазии в необычные формы и оживляя их при помощи кисти. А я – хладнокровный серийный убийца, которому чуждо любое созидание. И все же у нас гораздо больше общего, чем она может себе представить.

Остановившись в центре комнаты, я всем существом впитываю ее хрупкий образ, снова чувствуя прилив болезненной жажды, которую не способна утолить ни одна другая женщина. Но они позволяют мне на какое-то время вернуть контроль, восстановить равновесие и защитить Сару от моих пагубных пристрастий. Если однажды я прикоснусь к ней так же, как к ним…

Мотнув головой, прогоняю навязчивую мысль, зачарованно глядя на узкую спину, тонкую талию и копну светлых волос, небрежно сколотых на затылке.

– От тебя пахнет дымом, – минуя приветствие, шелестит ее тихий голос.

По телу проходит знакомая дрожь, сердце привычно сжимается. Если бы она только знала, какую власть имеет надо мной ее мелодичный тембр… Если бы она хотя бы раз посмотрела на меня так, как на него… Клянусь, я бы смог остановиться.

– У меня для тебя подарок, – сделав несколько шагов вперед, застываю у нее за спиной.

Сара выключает гончарный круг, не закончив работу, и оборачивается, суетливо вытирая пальцы об фартук. Ее взгляд бегло скользит по моему лицу и замирает на фарфоровой шкатулке с золочёной короной на фигурной крышке. Я протягиваю ей антикварную вещицу, с удовлетворением наблюдая, как в голубых глазах загорается восторженный блеск. Кукольная безупречность ее лица удивительным образом сочетается с внутренней чистотой и наивностью. Спустя столько лет Сара по-прежнему остается непосредственной, искренней и хрупкой, словно маленькая девочка, случайно шагнувшая во взрослую жизнь.

– Невероятно. Где ты ее достал? – Сара любовно оглаживает пальцами декор из искусно вылепленных цветов и изогнутые ножки шкатулки.

– Купил на аукционе в Германии.

– Ты меня балуешь, – она косится на стеллаж со своими глиняными фигурками, верхняя полка которого занята редчайшими изделиями из фарфора. Шкатулка с короной станет седьмой в эксклюзивной мейсенской[1] коллекции. Все предыдущие тоже были подарены мной.

– Истинную ценность этой вещи способна понять только ты, – искренне улыбаясь, бессовестно лгу. Истинную ценность знаю только я. То, что она держит в своих руках, невозможно измерить деньгами. – Тебе нравится?

– Да, безумно, – кивает она, наконец взглянув мне в глаза. – Спасибо.

Я вижу неподдельное смущение и благодарность в небесного цвета радужках. Внутри всё трепещет, разгоняя черное пламя по оголенным нервным окончаниям. В такие моменты мне хочется признаться ей во всем, но этого никогда не случится. Потому что моя исповедь станет для Сары началом конца.

– Подожди, я уберу шкатулку и сварю нам кофе, – мягко улыбнувшись, она поворачивается ко мне спиной и направляется к стеллажу, занявшему всю стену от пола до потолка.

Забравшись на деревянный табурет, Сара осторожно ставит мой подарок между фарфоровым кофейником из лимитированной коллекции и пузатой бутылью восемнадцатого века. Напоследок Сара бережно гладит пальцами фигурную крышку шкатулки, не пытаясь ее открыть. Она не единожды пыталась это сделать с другими моими дарами, но я использую самый надежный клей, не оставляющий ни единого шанса заглянуть внутрь без риска повредить эксклюзивное изделие.

Внезапный удар грома сотрясает стекла и ощутимой вибрацией проходит по мансарде. Сверкнувшие следом зигзаги молний озаряют небо, крупные капли бьют в окно, стекая прозрачными ручьями. Завороженный разбушевавшейся стихией, я на считанные секунды упускаю из вида Сару, тем самым совершая роковую ошибку.

Вздрогнув от испуга, она на мгновение теряет равновесие и, взмахнув руками, цепляется за верхнюю полку. Случайно задетый фарфоровый кофейник летит на пол и разлетается на несколько черепков. Внутри меня тоже что-то разбивается. В голове звенит дьявольский издевательский хохот. Я слышу скрежет собственных зубов. Фарфоровый кофейник был первым в ее коллекции.

– Только не это! – с ужасом восклицает Сара, соскальзывая с табурета и падая коленями на пол. С неподдельным отчаянием и слезами на глазах она сгребает фарфоровые осколки в кучу. – Как же так… – бормочет, пытаясь сложить части разбитого кофейника. Целой осталась только, как мне казалось, намертво приклеенная крышка.

Застыв на месте, я с обречённостью смертника смотрю, как Сара переворачивает один из черепков, обнаруживая на внутренней стороне закреплённый скотчем полиэтиленовый сверток. У меня есть время, чтобы остановить ее, вырвать из рук то, что никогда не должно было в них попасть, найти сотню объяснений и заставить поверить в них, но я не делаю ровным счетом ничего. С каждым вдохом внутри растет понимание, что, возможно, все, что я делал, вело меня именно к этому моменту. Может быть, я устал притворяться кем-то другим, даже отдаленно не похожим на меня настоящего. Вероятно, я достиг точки невозврата, за которой всех нас ждет кромешный ад. В глубине души я всегда знал, что Сара станет той, кто заставит меня остановиться. Потому что именно с неё всё и началось.

– Что это? – растерявшись, она роняет извлечённый из пленки медальон.

И у меня снова появляется возможность остановить маховик событий и необратимых последствий, но я бездействую. Я жду, когда она сама всё поймет.

Потянув за цепочку, Сара поднимает с пола антикварную вещицу и трясущимися пальцами открывает золотые створки. Дрожь ее тела рикошетит по мне, но я не чувствую ни страха, ни смятения. Только мрачное предвкушение, от которого закипает кровь.

Сара не смотрит на меня, но я замечаю, как волоски на ее руках встают дыбом, когда из медальона выпадает белокурая прядь волос. Взглянув на вклеенное фото, она вскакивает на ноги.

– Агата…, – зажмурившись, с отчаянным стоном выдыхает Сара, мгновенно узнав запечатлённое на снимке лицо. – Агата… Боже, – побелевшими губами повторяет она, как в бреду.

Обхватив себя руками, Сара поворачивается ко мне спиной, не отдавая отчет в том, какой опасности подвергает себя прямо сейчас. Никто до нее не был так абсурдно беспечен. Напрочь отсутствующий инстинкт самосохранения делает Сару идеальной жертвой, но меня топит чудовищным разочарованием. В моих фантазиях все происходило иначе. Она кричала, сопротивлялась, сражалась и, только полностью выбившись из сил, смиренно принимала мою абсолютную власть над собой, преклоняясь перед моим могуществом и силой. Она единственная должна была понять и увидеть то, что не замечали другие… Злом тоже можно управлять.