Для ответа “нет” места не было, что означало (при условии, конечно, что это действительно было голосование, хотя Пэт и не представляла себе, как можно утверждать это с уверенностью, но эксперты и официальные лица считали это именно голосованием - за то, разрешить ли спуск Материнского Корабля и прибытие его невообразимых обитателей или пассажиров) - вы можете только отказаться взять Билет у элмера, решительно покачав головой и сказав “нет” - твердо, но вежливо, - потому что даже просто взятие Билета Лучших Пожеланий могло быть приравнено к ответу “да”. И хотя что именно произойдет после, никто себе не представлял, авторитеты все больше склонялись к мнению, что “да” означает согласие на Завоевание Мира или, по крайней мере, отказ от сопротивления.

Впрочем, стрелять в элмера тоже не стоило. В Айдахо и Сибири, по слухам, такое случалось, но выстрел-два, как оказалось, не оказывали на них ни малейшего воздействия, элмеры ходили, пробитые пулями насквозь, как герои комиксов про Сыщика-Следопыта, и застенчиво улыбались возле окон: сгрести опавшие листья? Поработать во дворе? Пэт Пойнтон была уверена, что Ллойд стрелял бы не колеблясь и был бы просто счастлив, что кто-кто живой или, во всяком случае, что-то движущееся и явно угрожающее свободе наконец появилось перед ним, чтобы быть убитым. В холле в ящике столика Пэт все еще хранила револьвер “Глок” тридцать пятого калибра, принадлежавший Ллойду. Тот дал ей понять, что хотел бы вернуть свою вещь, но она не позволит ему зайти в дом, скорее сама направит пистолет на него, окажись он поблизости. Хотя вряд ли она осмелится. Пока еще нет.

- Помыть окна? - сказал элмер.

- Окна, - повторила Пэт, чувствуя себя неловко, как человек, которого комедианты незаметно вовлекли в разговор с куклами; и теперь зрители потешаются уже над ней. - Вы умеете мыть окна?

Он только покачивался перед ней, как большая надувная игрушка.

- Хорошо, - согласилась она, и как-то сразу успокоилась, - Хорошо, входите.

Удивительно, как ловок он оказался: он легко перемещался среди нагромождений мебели, будто обладал отрицательным зарядом по отношению к ней - казалось, он вот-вот натолкнется на плиту или холодильник, но в последний момент его словно что-то мягко отталкивало и столкновения не происходило. К тому же он сжимался или становился тоньше там, где было узко, а там, где было посвободнее, вновь обретал прежний размер.

Пэт села на кушетку в общей комнате и занялась наблюдением. Было просто невозможно заниматься другими делами. Не смотреть, как он берется за дужку ведра, как открывает крышку бутылочки с моющими средствами, и, кажется, по запаху определяет нужное; как берет щетку для мытья окон с резиновой пластинкой и вставляет губку. “До чего же огромен этот мир, эта вселенная, - думала Пэт (такая мысль приходила почти к каждому, кто, сидя ли на тахте в гостиной, находясь в огороде ли, во дворе ли, или где-нибудь ещё, наблюдал, как элмер второй волны, сориентировавшись, берется за работу), - как многого мы не знаем; как повезло, что я вижу всё это”.

И так повсюду: все дела по хозяйству выполнялись, а люди, обычно сами ими занимавшиеся, сидели сложа руки и смотрели, испытывая чувства благодарности и радости, и не только оттого, что всё по дому переделано. Какое-то благоговение, прилив чувства общности, ничего похожего на которое никогда раньше не было - ведь лишь в самые древние времена на всех была одна шутка, один рассвет, одно развлечение, - это было такое чудо! Но, засмотревшись, Пэт Пойнтон не услышала сигнал школьного автобуса.

Обычно она, ожидая детей, начинала поглядывать то на стенные, то на наручные часы еще за полчаса, как, бывает, то и дело просыпаешься, чтобы посмотреть, скоро ли зазвонит будильник. Она договорилась с водителем, что он будет выпускать ее детей, лишь посигналив перед этим. Тот обещал. Она не объясняла, почему так надо.

Но сегодня звук сигнала погрузился в её подсознание, и прошло, может быть, минуты три, когда Пэт, наконец, восприняла его и с ужасом осознала. В мгновение ока она очутилась за дверью, сбежала по ступенькам крыльца и в этот момент увидела, как в конце квартала дети залезли в “Камаро”, машину Ллойда, и замок дверцы мягко щелкнул за ними (Пэт тотчас поняла, что настырное урчание этой машины доносилось уже несколько минут). Вишневая спортивная машина - вторая и более любимая жена Ллойда - хлопнула глушителем, отчего взлетели опавшие листья в придорожной канаве, и прыгнула вперед так резко, будто её пнули.

Пэт пронзительно вскрикнула и стала отчаянно озираться в поисках помощи, но вокруг не было ни души. Перескакивая через две ступеньки, совершенно обезумев и всё еще зовя на помощь, она взбежала по лестнице и влетела в дом, уронив симпатичный маленький телефонный столик; телефон разлетелся на части, столик перевернулся вверх ножками, выдвинув, как челюсть, ящик, откуда вывалился револьвер. Пэт схватила пистолет и, потрясая им, помчалась вниз по улице, во всеуслышание выкрикивая имя “Ллойд Пойнтон” вперемешку с проклятиями и непристойностями, неслыханными в её устах, но “Камаро” был, конечно, слишком далеко.

Пропали. Пропали пропали пропали. Мир потемнел, и тротуар ринулся ей в лицо. Она стояла на коленях, не понимая, мутило её или она теряла сознание.

Потом поднялась на ноги. Как это тяжелое, как молоток, оружие очутилось в её руке? Пэт направилась обратно к дому, положила револьвер в подвергшийся насилию столик, и наклонилась, чтобы собрать рассыпавшийся телефон, который жалобно, но упрямо хныкал.

Звонить в полицию нельзя; Ллойд предупреждал, тихо, едва слышно, пронзая её взглядом, - он всегда так говорил, желая, чтобы сказанное звучало неумолимой угрозой - что, если она посмеет впутать полицию в его семейные дела, он поубивает всех. Пэт до конца не верила этим словам, да и вообще ему не верила, но он так сказал. Она вообще не верила его увлечению христианским возвратом в лоно природы. Вряд ли он повезет детей в горы - жить в избушке охотой на лосей, как угрожал или обещал. Скорее всего, дальше дома свекрови они не уедут.