– Марина, иди сюда! Оторвись ты от своего ноута! Ты меня слышишь? – глухо раздается в наушнике.

Нет, пожалуйста, только не сейчас.

– Я захожу!

Потрясающе. Кажется, все кончено. Сейчас муж увидит меня, ни на что не реагирующую.

Я смотрю прямо в глаза грабителю и понимаю, что боюсь происходящего между нами с мужем гораздо больше, чем преступника. Я вдыхаю, выдыхаю и отключаю «домашний» наушник. Но я задержалась с этим.

– С дороги! – хрипит разыскиваемый прямо мне в лицо и бьет кулаком. Я отлетаю в сторону. И пока лечу к земле (правда, что ли, говорят, что здесь притяжение немного меньше, чем земное?) – слышу в рабочем наушнике:

– Готовность номер один. Соблюдайте осторожность. Ар-Ди тяжело ранена преступником. Повторяю: ножевые ранения нанесены прес…

Что?!

Ар-Ди только неделю как на этой работе. Она о ней мечтала, она же и в нашем мире была полицейской, потом охранницей. Именно она учила меня, как налаживать эти самые устройства слежения. Ар-Ди ранена?

Мои силы удесятеряются. Я бросаюсь на грабителя. Валю его на асфальт. Прыгаю ему на грудь, как животное. Ударяю его головой о землю, раз, другой. Молочу по лицу. В его глазах такое изумление, что кажется – он от этого изумления сейчас умрет. Я не останавливаюсь. Думал – я безопасная тетка? Да я тебе за мою Ирку, за мою Ар-Ди…

Вот и Наши. Двое оттаскивают меня, двое хватают порядком помятого преступника, ставят на ноги, защелкивают наручники. С ними Местный, и именно он с выражением лица «как мне все опротивело» спрашивает меня:

– Вы зачитали ему права?

– Я ему сейчас права Ар-Ди зачитаю! – ору я.  – Ар-Ди имеет право на жизнь! И вернуться домой!

Двое Наших – я их уже встречала на какой-то операции, но мы не знакомы – хватают меня и буквально уносят на руках. Запихивают в машину.

– Подальше от бюрократов, – подмигивает тот, что старше. Я утираю слезы и кровь с лица. Как там Ира? Доставили ее в местный госпиталь – или сейчас к ней еще только едет «скорая», петляет по дорогам нашего мира?

– Эн-Си, это Альфа. Ваша миссия выполнена. Отключайтесь.

– Спасибо, – говорю я. Как будто она меня слышит.

Отключаюсь…

– …не заботит, что происходит с мужем и дочерью! И это называется мать?

Муж стоит прямо передо мной и жестикулирует. И кричит.

Я подскакиваю вверх со стула, захлопываю ноут и кричу:

– Я РАБОТАЮ!

Его лицо вдруг белеет, как будто за мной появилась армия зомби. Он отступает на шаг. Еще отступает.

И в этот странный момент звонит его мобильный телефон. Он прижимает его к уху, отвечает, белеет еще сильнее (да, это возможно). И убегает с лоджии, чуть не толкнув стоящую у двери Альку.

До меня кое-что доходит. Я лезу в выдвижную полку столика. Достаю зеркало. Так и есть. С губы течет кровь. Глаз подбит и уже расцветает всеми цветами бензиновой лужи. Щека в крови и грязи. Перевожу взгляд на руки. Руки тоже грязнющие, а костяшки пальцев ссажены так, что теперь страшно и пальцем пошевелить.

В коридоре гремят колесики чемодана. Доносится голос мужа:

– Аля, скажи матери – у нас чрезвычайное происшествие в конторе. Переночую в гостинице, утром сразу на рейс.

Дверь захлопнулась.

Хочется о многом подумать. О том, что он обнаружил меня в крови – но ему все равно. О том, что все это отлично понимает Алька. О том, что когда звонит его босс – ему можно убежать из дома, забыв обо всем. Потому что это Работа. А у меня как будто не работа.

Но мысли путаются, когда дочь берет меня за руку и молча ведет в ванную. Сажает на край ванны, осторожно умывает мне лицо. Чем-то смачивает ватку, осторожно касается моих ран. Почти не больно.

– Аля… – шепчу я.

– Сандра, – важно говорит Алька. – Не говори, тебе больно говорить.

В голове всплывают слова мужа о том, что наша дочь зарабатывает неизвестно чем и неизвестно где.

– Аля…

– Шшшш, – прижимает Алька к моим губам маленький, по-детски пухлый пальчик с ободранным лаком на ногте. Лак фиолетовый, красивый. Дочка моя, милый мой тинейджер, зеленые глаза, крашеные в черный волосы.

– Ты прямо раненый боец, – улыбается она.

– Я упала. Встала, голова закружилась, – шепелявлю я. И правда больно.

– Переработки, угу, – кивает дочь. – Потребуй премию!

**

Наверное, нужно помириться с мужем. Когда он приедет – обо всем поговорить. У нас же Алька, ей очень-очень больно.

Я больше не смогу так разрываться. Говорить неправду о проектах и дедлайнах, раздваиваться. Я так много теряю. Не знаю, чем живет мой ребенок. Про мужа уже нечего и говорить. Он всегда хотел, чтобы я была домохозяйкой. Наверное, пора прислушаться? Может, тогда дома будет мир?

Сейчас я соберусь с силами. Свяжусь с начальством. Откажусь от работы. Собственно, почему сразу домохозяйка? Найду, наверное, что-нибудь приличное. Такое, чтобы от звонка до звонка. А потом приходить и делать всё по дому.

Но сначала отдых. Я ставлю на прикроватную тумбочку чашку чая. Сажусь, накрываю ноги пледом. Всё. Никуда больше не пойду. Ноги болят. Конечно же, все в синяках.

Сигнал в кармане срабатывает. Раз. Два. Через ткань светится красным. Я отключаю устройство. Всё, хватит. Пора перестать играть в игры. Пора стать обычной скучной женщиной.

Стук в дверь спальни.

– Мама, – осторожно заглядывает ко мне Алька, – а ты…ты пойдешь в свой кабинет?

– Нет, дочка, – говорю я.  – Я решила покончить со всем этим. Дедлайны, нервотрепка. Зачем? Буду печь вам с папой пироги.

– Нет, мам, так нельзя! – вдруг вскрикивает дочь.

– А что на этот-то раз не так? – удивляюсь я.

– Мама, но ты нужна на работе! Ты не можешь взять и всё бросить!

– Аля, – устало тяну я. – Аля, ну откуда ты знаешь, нужна я на работе или нет?

Дочь вздыхает. А потом говорит, четко выговаривая каждое слово:

– Эн-Си, это Альфа. Эн-Си, это Альфа. Готовность номер один. Похищение документов. Преступники опасны, первая категория. Команде срочно нужна техническая поддержка.

И добавляет:

– Мама, там документы слишком серьезные. А больше, чем тебе, я никому не доверяю!

Учеба – дом. Дом – учеба. А еще врачи. Постоянные. И анализы. Выдраенно-надушенный запах частной поликлиники, на которую тратилась мать ради единственного сына, родившегося уже нездоровым. Кто виноват? Наверное – никто. И теперь всю жизнь приходится поддерживать себя с помощью людей в белых халатах, дурацких таблеток и уколов.

А он мечтал совсем о другом. Не это тело, худое, гораздо слабее, чем могло бы быть, хотел бы он видеть, когда моется. Не только в институт ездить или нагонять программу по всем предметам разом после долгих пропусков. Он ненавидел заходить в комнату матери, потому что там был зеркальный шкаф. Лишний раз видеть себя, бледного, с черными кругами под глазами, он не мог. В подростковых мечтах он себя представлял крепким, спортивным, «выжимающим» вес штанги и лихо гоняющим на мотоцикле. Сейчас и мечтать перестал. Время будто остановилось.

Парни с его курса вели концерты, устраивали какие-то встречи, куда-то ездили и, конечно, встречались с девушками. Макс проклинал себя, проклинал день, когда родился и оказался пожизненно привязанным к медицине, как лабораторный кролик. И ведь руки на месте, ноги на месте, роста высокого (даже, можно сказать, очень высокого!), на первый взгляд – просто человек, не особо румяный разве что. О девушке он тоже уже не думал, наоборот – решил, что если даже какая-то и додумается в него влюбиться – он честно расскажет ей о себе и отправит искать другого жениха, здорового.

А еще он мерз. Мерз, как щенок, каждую зиму, другие ребята выбегали на лестницу из института в распахнутых легких куртках – а он кутался в свой дурацкий пуховик, ходил с красным носом и стучал зубами, потому что ноги отмерзали. Но опять же злился не столько на кусачую морозную зиму, сколько на себя.

Скользко. И ветер. Глаза слезятся, он потер их перчаткой. На тротуаре перед ним ни души – или это так кажется? Метель становится все сильнее и сильнее, тут и слона не разглядишь. Пойти с прикрытыми глазами, что ли?