Михаил слушал молча, ни о чём не спрашивая. В общем-то всё и так ясно. Пока был жив муж Веры Степан, всё было вроде бы и нормально. Как говорила Вера, как у людей. Парень он был работящий, работал трактористом в лесхозе. Хотя иногда и выпивал крепко, но Веру не обижал, да и зарплату не пропивал. Как он говорил, если и выпил, то за магарыч: кому дрова поможет привезти, погрузить, разгрузить, одним словом, денег из семьи не тащил. Внезапно сам открылся нагруженный брёвнами прицеп, деревянные стойки не выдержали, а проволокой, как надо было, их не стягивали. Вот его брёвнами и задавило насмерть. Помощи от лесхоза только и было, что гроб дали бесплатно да машину на похороны. Вот так Вера и осталась одна. Родни у неё не было. Она была детдомовская, а Стёпины жили далеко, где-то аж в Пермской области.

Всё бы ничего, пока жили в квартире, да вот дом их приглянулся зятю мэра. Дом хоть и старой постройки, обветшалый весь до такой степени, что из восьми квартир только в четырёх ещё жили люди. Тем не менее стоял он в хорошем месте, почти в центре города. Говорили в исполкоме, что будут сносить его, да все прекрасно понимали: как только его освободят от жильцов, сделает в нём Вадик (так звали местного бизнесмена, зятя мэра) ремонт, и будет там либо магазин, либо что-нибудь ещё. Этим всё и закончится.

Три семьи расселили в квартиры, а Веру с дочкой определили в барак, который в исполкоме называли общежитием льнокомбината. Там Вера и работала. Говорили ещё, что, мол, временно, пока в городе появится жильё. В общем-то нехитрая история, да только все в городе знали, что получить квартиру по очереди в мэрии в ближайшие двадцать лет не светит никому. Строилось в городе жилья мало. Только сколько бы его не строилось, на очередь нуждающихся первоочередников это не влияло. Список очередников из года в год только увеличивался.

Мэрию Михаилу искать долго не пришлось. Дорогу ни у кого спрашивать не надо было. Путь к старому дому он запомнил, пока ехал в кузове наверху, а мэрия была совсем недалеко от него.

Секретарша мэра, дама лет сорока, изо всех сил пыталась показать на лице значимость своего положения раннему посетителю. В приёмной ещё никого не было. Голосом, не терпящем возражений, она объяснила Михаилу, что сегодня неприёмный день по личным вопросам, и его мэр не примет, так как у него, мэра, и других дел хватает, да и вообще, на приём необходимо записываться заранее, указывая цель визита, и только после этого ему могут назначить день и время приёма. – Ну что ж, – Михаил в этот момент олицетворял само спокойствие, – неприёмный, так неприёмный. Да вот вопрос у меня совсем пустяшный для такого большого человека, много времени не отнимет, так что я посижу в приёмной, глядишь, за весь день и найдётся у избранника народа пару минут для меня.

С тем Михаил развернулся и устроился на ближайшем к двери кабинета мэра стуле, поставив свой мешок в угол. Такого поворота событий секретарша никак не ожидала. По её округлённым глазам было видно, что она даже растерялась в какой-то степени. Всё это никак не укладывалось в размеренную жизнь Маргариты Иннокентьевны. Когда на неё, безраздельную хозяйку приёмной главы администрации, реагировали таким образом.

– Вы что, – придя в себя, вновь обратилась она к отцу Михаилу, – не понимаете, что ваше присутствие здесь абсолютно бессмысленно?

Она ещё что-то намеревалась сказать, но Михаил, с лица которого куда-то исчезла благожелательность, твёрдо, хотя и тихо, перебил её.

– Ты вот что, милая, не распыляйся. Я же говорил уже, что буду находиться здесь, пока меня не примет мэр, значит так оно и будет. Так что не теряй зря время и не гляди на меня аки аспид. Я, милая, терпеливый, подожду.

Маргарита Иннокентьевна так и застыла с полуоткрытым ртом. Спустя секунд тридцать она сорвалась с места и выскочила из приёмной.

Григорий Петрович, глава администрации, обязанностями вовремя приходить на работу вроде как себя не утруждал. К необходимости своего присутствия в мэрии он давно уже относился как к постылой, но непременной обязанности. Непременной только в связи с тем, что необходимо было поддерживать свой статус, положение, напоминать забывающим, кто в доме хозяин. Работу в мэрии, которую волей-неволей, в силу своего положения, приходилось выполнять, в основном тянули его заместители. Секретарша также была постоянно в курсе всех вопросов, многие из которых решала сама, докладывая при необходимости Григорию Петровичу.

Сегодня, в неприёмный день, он мог вообще не появиться в мэрии. Однако сегодня его присутствие было просто необходимо. Надо было позвонить из кабинета и поздравить главу областной администрации с рождением внучки. Эти вещи игнорировать нельзя, вот почему сегодня он как никогда рано появился на работе. Не спеша прошёл холл первого этажа и уже начал было подниматься по лестнице, как его чуть не сбила с ног спешащая секретарша. Выслушав Маргариту Иннокентьевну, он пошевелил толстыми губами, не издавая при этом ни звука, и, постояв минуту, обронил:

– Пустое всё это.

В свой кабинет он прошёл, не обращая внимания на сидящего на стуле священника, будто его там и не было. Маргарита Иннокентьевна с надменным выражением лица делала вид, что занимается какой-то работой за своим столом. С утра в приёмную никто так и не зашёл.

«Увы, – думал Михаил, – это явно не то место, где решают или, по крайней мере, помогают решать важные вопросы городской жизни». В других подобных местах ему приходилось видеть постоянное столпотворение людей, и не важно – приёмный то был день или нет.

Прошло минут сорок. Григорий Петрович, явно в хорошем настроении, вышел из кабинета. Ему удалось первому поздравить главу областной администрации, что, естественно, было вдвойне приятно.

– Ну что, – наконец обратил он внимание на священника, – так и будем сидеть? Вам же ясно объяснили, что сегодня неприёмный день. Запишетесь на приём, тогда и приходите, – обронил он, уже собираясь пройти дальше.

– Так дело у меня, уважаемый, отлагательства не терпит. Да и времени, я полагаю, много у вас не отниму. Однако, ежели вы так заняты, я приду завтра.

Григорий Петрович остановился, недовольно посмотрел на старика. «Ещё не хватало, – подумал он, – чтоб этот поп шастал каждый день по мэрии».

– Ну что там у вас? Только быстро, я спешу.

Михаил встал со стула.

– Я пришёл просить за Гореву Веру. Её с дочкой вчера выселили из её квартиры. Нехорошо это, не по-божески. Надо бы помочь вдове с хорошим жильём.

Григорий Петрович сразу сообразил, в чём дело.

– Вот что, – оборвал он Михаила, – не вам решать, что по закону или не по закону. Если выселили, значит в этом была необходимость, а жильё она получит, как то и положено. Всему своё время. Так что идите вы отсюда и не отвлекайте людей от работы. Мы сами разберёмся кому, где и как жить.

Отец Михаил видел перед собой жирное, с обвисшими щеками, лицо мэра, и взгляд, полный пренебрежения и брезгливости. Он знал это выражение лица – выражение человека, пресыщенного властью, положением, не знающего и не желающего знать жизни и проблем простых людей. Лицо человека, для которого люди как таковые, со своими проблемами, вовсе и не существовали. Всякое напоминание о своём существовании вызывало у него только раздражение.

– Ты на меня, уважаемый, не кричи, – спокойно отвечал Михаил, – а как должно быть по закону, я не хуже твоего знаю. Приходить я буду сюда каждый день, пока вопрос с Горевой и в самом деле не решится по закону.

– Что!? – переменился в лице мэр. Не говоря больше ничего, Григорий Петрович подошёл к столу секретарши и стал набирать номер телефона. – Станиславович, наряд ко мне, да быстро, да.

Положив трубку и повернувшись к Михаилу, он тихо процедил сквозь зубы, однако так, чтоб его слышала и секретарша, и Михаил:

– Я освежу твои знания о законе. У тебя будет время поразмыслить, поп хренов, что такое закон, – сказал он и вышел из приёмной.