— Как себя чувствуешь?

— Хуево, — отвечает он, выругавшись на немецком. Ну да.. Кто бы мог подумать, чтобы я спросила такую чушь? Все и так видно, что Тео — не шибко то и прекрасно себя ощущает. Дойдя до машины, мы молча в нее залезаем. Я пристегиваюсь, Теодор делает тоже самое. Он практически срывается с места и увозит нас обратно, в милый дом, который как мне кажется, совершенно против того, чтобы я так находилась.

Вечером началось самое неприятное шоу. Но, обо всем по порядку.

Теодор не выходил из своей комнаты до самого ужина. Просто закрылся и все. Мне же, ничего не оставалось, как оставаться в своей комнате. Мама и Вольфганг уехали делать какие-то документы, я даже толком не поняла, что они хотели там сделать. Потому что мне все-равно. Но за час до их приезда, я слышала, через свои старые наушники, что Теодор с кем-то ругается по телефону. Не знаю, почему, но показалось, что эти звонил его отец. Я точно знала, что взаимодействие зарубежом между учеников и его родителем — очень плотное. Но не представляла, что настолько. Хотя, Вольфганг не раз упомянул, что Теодор частенько ведет себя слишком вызывающее, и вследствие этого, полагаю, что такие звонки Вольфгангу — обычное дело.

Чем я занималась все эти время? Делала домашнюю работу, которой очень много. Не представляю, как Теодор успевает все это делать при таком ритме жизни. Мне показалось, что в России задают намного меньше. Три доклада или практических работы кажутся мне совершенно плевым делом, нежели то, что задали нам сегодня. Безусловно, всю эту работу мне нести не завтра, а послезавтра. Но посмотрев внимательно расписание, я поняла, что завтра ни черта не успею. Да и сегодня я уже кликаю носом, сидя за столом.

В коридоре послышался скрип двери. Кажется, Теодор решил выйти из своей комнаты. Не обращая внимание, продолжаю дальше делать работу. В дверь раздается три стука. Я в замешательстве оборачиваю голову и говорю: «войдите». Дверь распахивается и на пороге появляется Теодор. Его нос принял… весьма ужасающий вид. Кожа начала синеть. Даже из-под пластыря было видно, что Ганс едва ли не сломал Теодору нос. Настолько все было плохо. Сводные переоделся в черную рубашку и черные рваные джинсы. Его татуировка заклеена прозрачной пленкой, через которую также, едва заметно, виднеется вокруг контура покраснения.

Теодор стоит прямо, расправим плечи и сунув руки в карманы.

— Привет, — говорит он.

— Мы здоровались уже.

— Да, — отвечает Теодор и заходит ко мне в комнату, закрыв за собой дверь. Я нервно тереблю шариковую ручку в руке, наблюдая за сводным. Теодор подходит практически вплотную ко мне. Интересно, что ему нужно от меня?

— Что? — спрашиваю я, вопросительно вздернув бровью. Теодор окидывает меня грустным взглядом, который прожигает до самых костей. Следом, облизывает губы и выдохнув, наконец-то говорит:

— Отец скоро приедет. Он в ярости от того, что случилось в институте.

— Ясно, — говорю ему.

— Поэтому, ты скажешь, что Ганс домогался, — строго произносит он.

— Но, ведь это же не правда!

— Да ну? — с удивлением в голосе спрашивает засранец. — Не правда до такой степени, что ты едва ли стояла на ногах от страха?

Теодор прав. Ганс пытался показать свое значимость в университет, прибегая к достаточно удачным методом местного гопника. Теодор продолжает ждать от меня ответа, но мне нечего ответить. В этой ситуации сводный прав.

— Потом появился я, потому что нужно было забрать что-то из шкафчиков и спас тебя.

— Как героически, — фырчу я, возвращаясь к предметам. Теодор делает еще один шаг и оказывается настолько близко, что мне чудится, он дышит мне в затылок. Нависающий сводный надо мной заставляет внутри все сжаться в тугой узел. Словно, меня посадили на Американские горки, с которых нет выхода. Именно так я ощущаю себя последние несколько дней, когда остается с Теодором наедине. И, как мне кажется, конца края этому нет.

— Ты очень невоспитанная, Bon-Bon, — произносит Теодор с насмешкой, будто бы пытается меня задеть.

— Яблоко от яблони недалеко падает, — произношу по-русски, но Теодор, кажется, знает эту поговорку.

Он опирается одной рукой о спинку стула, а второй о стол, тем самым нависая надо мной, как грозовая туча. Его костяшки покрасневшие, хотя, бил он Ганса только одной рукой. Рваное дыхание засранца застывает в паре сантиметров от моего уха. Я, едва заметно, сглатываю горькую слюну, стараясь сохранить невозмутимый вид. Теодор хочет что-то сказать, но внизу слышатся голоса. Это наши родители.

— Смотри, не подведи меня, сестренка, — рычит он, а после, резко отстранившись, громко отвечает на немецком отцу: — Ja, papa.

Напоследок, Теодор кидает недовольный взгляд в мою сторону и тихо, практически не произнося ни звука, роняет: — Не подведи, сестренка.

Делать нечего. Либо мы заодно, либо он превратит мою жизнь в ад. Взгляд Теодора был настолько проживающим смертельным ядом, что мне стало не по себе. Даже не коже мурашки выступили. Меня окликает мама, крича с первого этажа о том, чтобы я ей помогла.

Я, ничего не ответив, откладываю наушники и выключив музыку, направляю в коридор. Спускаюсь по лестнице в холл. Теодор, во все видимости, еще не выходил. Ну или вышел и направился в гараж. Да и мне, все равно. Тяжело выдохнув, направляюсь в кухню, нацепив на себя лживую улыбку. Огромные бумажные пакеты заполнили всю столешницу.

— Давай, помоги мне, — говорит мама, засучив рукава. Я медленно подхожу к столешнице и заглядываю в пакеты.

— Что это такое?

— Сегодня будет прекрасный ужин, — восклицает мама на немецком. — Вольфганг отделки по делам и нам нужно запеть курицу в духовке, сделать салат и мясной пирог!

— Куда же столько? — спрашиваю я.

— Как куда? Вольфганг и Теодор любят поесть. Поэтому, еды в нашем доме будет всегда много!

«В нашем» - повторяю за мамой в голове. Но, витать в своих мыслях мне пришлось не долго. Потому что моя драгоценная мамочка вернула меня на землю строгим вопросом:

— Ну и чего ты стоишь? Давай, разбирай пакеты!

Приготовив то, что хотела мама, я едва ли уже держалась на ногах. А мне еще, между прочим, делать огромный конспект, но, по всей видимости, сделать я его не успею. Мама попросила меня накрыть на стол и, если честно, то мне казалось, что еды очень много: жареная курица с яблоками, греческий салат, мясные рулетики, закуска из помидор с чесноком… Для меня казалось, что столько еды означало одно: мы что-то празднуем. Но нет, это был обычный ужин, и, как выразилась мама — мужчины должны плотно поесть, чтобы были силы и дальше выдерживать их двоих. Иронично, да?

Закончив со столовыми приборами и расстановкой блюд, я упахалась и села за стол. Мама серьезным голосом окликнула меня:

— Эй, а помогать ты мне не собираешься?

Я закатила глаза. Ссориться сегодня я не хотела, потому что и так был насыщенный день. Поэтому, переборов в себе внутреннего демона, который всеми силами просил остаться меня сидеть на стуле и не помогать маме, я все-таки встала. Мама развела какую-то жидкость, и это стало похожим на кисель, или вроде того. Я никогда не думала, что в Германии есть такое, всегда полагала, что фишка с разведением порошка только в России.

— Что это? — спросила я, смотря на трехлитровый кувшин.

— Кисель, — ответила она с удивлением.

— Понятно.

Я отнесла эту махину на стол и облокотилась рукой на один стул. Дверь резко распахнулась и на пороге появился Вольфганг.

— Привет, Лия! — воскликнул он так, будто бы рад меня видеть. Но почему-то, мне казалось, что он делает это исключительно ради приличия.

— Здрасьте…

Вольфганг снял с себя куртку и повесил ее на вешалку у прихожей. Вытер ноги о жесткий ковер и направился в столовую.

— Какой аромат! — воскликнул он. На Вольфганге был зеленый пуловер, из-под которого виднелась белая рубашка. — Это все вы приготовили?