Вероника

Холодные, пропахшие табаком, пальцы плотно зажали мне рот и нос, так что дышать стало практически невозможным. От шока и страха кровь на максимум забилась адреналином, но силы он мне не дал. Наоборот — тело затряслось, скуриваемое судорогой панической атаки. И все правильные мысли со скоростью света вылетели у меня из головы. Остался только он – концентрированный ужас!

Но самый страшный удар по размазанной в хлам психике, я получила тогда, когда услышала голос своего самого злейшего врага.

— Ну привет, Вероничка. Скучала по мне, м-м? — мерзкие, ледяные пальцы Янковского скользнули под футболку и до боли впились в мой бок.

Я же могла только мычать и безрезультатно пытаться отбиться. Это было заранее обречено на провал, так как нападающий был всё равно что каменная скала, против моего роста и веса.

— Дюха, кидай эту щелину в тачку и погнали. Чего ты там размусоливаешь? На хате поорём, — я не видела второго отморозка из-за плотной завесы из слёз, что навернулись на мои глаза, и света фар.

Но я загривком чувствовала, что он мне не помощник. Наоборот – ещё один палач.

— Жди, Иса, — шикнул Янковский и гадко рассмеялся, — она уже попалась. И бежать ей не куда, не ссы. А мне важно посмаковать каждую минутку этого феерического падения. Ты же не против, Вероничка?

Заржал, как конченая мразь, и прокаркал.

— Хэй, Иса, она не против.

— Жду тебя в тачке, — пробубнил подельник Янковского и скрылся внутри машины, а меня грубо подтолкнули в спину, а потом ещё и ещё, пока я не упёрлась бёдрами в капот.

Новый толчок и меня до звона в ушах прикладывают головой о тёплый металл работающего автомобиля. Я чувствую, как слёзы всё-таки выливаются из глаз. Мычу, изо всех сил рвусь прочь и брыкаюсь, но, кажется, делаю только хуже, ибо хватка Янковского становится всё крепче и жёстче.

— Высокомерная сука, — шепчет он, навалившись на меня сверху так сильно, что почти перекрывает доступ кислорода в лёгкие. Перед глазами уже начинают свой страшный танец чёрные мушки, но я всем чертям назло пытаюсь оставаться в сознании.

Иначе всё, мне крышка!

А значит, я обязана не позволить двум моральным уродам надругаться над моим телом и нагадить в душу. Я лучше сдохну, но не стану мириться с такими жестокими реалиями. А если судьба решила вновь повеселиться за мой счёт, то пусть идёт на хрен!

Я Вероника Истомина и только я решаю, какой будет моя жизнь. Я не девочка для битья!

Попытки высвободиться становятся ещё ожесточённее, я бьюсь, как рыба, выброшенная на берег, как животное, попавшее в силки. Чувствую, как ладонь Янковского грязно лапает меня за задницу и грудь, между ног, а затем больно шлёпает по ягодице, и я окончательно зверею.

Дёргаю головой вверх-вниз и чуть высвобождаю рот от сдавливания, а затем открываю его и со всей дури прикусываю пальцы своего врага. Сильно! Сжимаю челюсти остервенело, пока с удовольствием не ощущаю во рту металлический привкус крови.

И ликую!

— Тварь! — шипит это животное и чуть ослабевает хватку, ревностно переживая за свою укушенную конечность. Но мне хватает этой секундной заминки, чтобы вывернуться и хорошенько пнуть его так, что парень теряет равновесие и заваливается на капот.

А дальше бежать.

И орать во всю глотку!

— Помогите! Помогите мне!!! Пожалуйста…

Сзади слышу громкий матерный вопль и звук открывающейся двери, а затем и быстрый топот ног по асфальту. Это неизвестный мне Иса бежит вслед за мной.

Волосы на голове встают дыбом от паники!

Отчаяние почти выносит мою нервную систему за скобки этой катастрофической ситуации. Я бегу, ору, зову на помощь, но понимаю, что до угла здания добраться не успею. Да и у самого клуба слишком шумно: долбит музыка, смеются люди, десятками подъезжают и уезжают такси.

Шанс, что меня услышат из этой подворотни практически равен нулю, но я не сбавляю оборотов и в последний раз надрываю голосовые связки:

— Помогите!

А затем падаю навзничь и громко вскрикиваю. Это меня ощутимым толчком в спину уложили мордой в асфальт, а затем ещё и пнули в живот.

— Откроешь рот ещё раз, сука, и я тебе голову сверну. Ты поняла? Будешь ноги раздвигать уже дохлая.

И снова меня скручивают, а затем и волокут к машине. Подбежавший через несколько секунд Янковский крепко-накрепко фиксирует мои запястья за спиной скотчем. Им же заклеивают рот, но прежде я ещё раз успеваю прокричать «спасите!», а дальше меня жёстко ударяют в висок.

Я услышала лишь свой тихий писк. А дальше перед глазами потемнело. Я завалилась на колени, а затем картинка и вовсе смазалась. Я лишь выхватывала какие-то чудовищные отрывки происходящего вокруг.

Истошный вопль Марты.

Окрик:

— Куда ты сунулась, дура! Уведи Нику отсюда. Живо!

И вот уже её нежные руки на моём лице. Она всхлипывает, видя, в каком плачевном я состоянии. Но это уже неважно. Главное, что она здесь. И Он тоже...

Глухие удары. Рычание. Стоны.

— Ах ты тварь, позорная! — заорал Янковский. – Вали его, Иса! Вали…

— Тише, Ника, тише! Ярик их всех размотает. Тише...

Резкая боль — это мне с губ сорвали скотч, но я даже не пискнула. Но запястья освободить Марта мне не успела. Замерла в напряжении, оглянувшись и присмотревшись туда, где два на одного продолжалась дикая драка.

А затем громко вскрикнула и бросилась куда-то бежать, лишь коротко наказав мне:

— Жди здесь.

Я истерически хмыкнула. Можно подумать, я в таком состоянии могу куда-то далеко уползти. В голове не хило так пульсировала адская боль. Рот наполнился кровавой слюной. Я медленно провела языком по нижней губе и поняла, что она разбита. Так, чуть покосившись, я и сидела несколько бесконечных секунд или целую вечность, я не знаю, пока в проулке не появился ещё один парень. И не врезался туда, где уже сразу двое зажимали в угол и планомерно избивали третьего.

— Яр, — простонала я, и всё это время едва сдерживаемая истерика вылилась наружу.

И как в туман шагнула, вслушиваясь в звуки непрекращающейся борьбы за спиной, потому что Марта уже пыталась меня увести из этого адского переулка. Вот мы встали. Вот сделали пару шагов. Вот до нас донеслись угрозы, произнесённые со взмыленным отчаянием зверя, которому уже нечего терять.

— Не подходи ко мне! — хрипит Янковский. — Назад, я сказал!

— У него травмат, — предупреждает Стафеев.

— Да и по херу! — рычит Басов.

Но два выстрела всё-таки разорвали тишину ночи, а я забыла, как дышать, и выдохнула только тогда, когда поняла, что никто не пострадал. Он не пострадал!

Звук закрывающейся автомобильной двери и истошный визг шин по асфальту, а через минуту наконец-то всё окончательно стихло...

Мы с Мартой замерли и повернулись, в ужасе уставившись на одного отморозка, валяющегося всего в крови возле мусорного бака. Басов держался за бок и, хромая, пошагал к нему в сторону и, выдёргивая ремень из шлица своих джинсов, жёстко зафиксировал руки подонка за спиной.

— Шокером жахнули тебя, что ли? — спросил у него Стафеев.

— Ага, — Басов хрипло засмеялся, — а так я их почти уделал. Но спасибо. Я — Ярослав.

И протянул руку.

— Фёдор, — Стафеев её тут же пожал. — Чего-то я в шоке. Мы тут шороху навели, а охраны до сих пор и нет?

— Да и хрен с ними, я сейчас ментов вызову...

Фёдор кивает и быстро подходит к нам, затем пристально вглядывается в лицо Марты и хмурит брови. Молча берёт её за запястье и ведёт ближе к свету, громко чертыхается.

— Перестань, — ворчит Максимовская, убирая от себя его руки.

— Больно? Кто из них это сделал?

Вижу, как тянет Марту на себя, как обнимает, как заправляет ей выбившуюся прядь волос за ухо. Как наклоняется и упирается лбом в её лоб. Замирают оба и даже в отдалении видно, как глубоко они вдыхают этот момент в себя. Напитываются им, боясь спугнуть то особенное, что лишь слегка коснулось их.

Как бабочка, севшая на плечо...

Я же отвернулась от этих очевидно искрящихся чувств и, охая, пошагала туда, где ещё удерживал коленом нервные брыкания второго подонка Басов. Доковыляла до проулка, в котором скрылся Янковский и сглотнула. И пока Ярослав пытался вызвать полицию, лежащий под ним мерзавец бесконечно цедил свой яд.