Дело было во время охватившей людей эпидемии. Сама Настя, как и большая часть детей и подростков, болезнь перенесла легко. Змеелюды не болели вовсе, что, конечно, вызывало волну пересудов и сплетен, но вроде тем удалось отбиться от подозрений. Все-таки болезни у них и впрямь не слишком часто совпадали. А вот взрослые люди, особенно старики и мужчины, часто болели тяжело.

Не повезло и отцу Насти. Он слег, а потом и вовсе угодил в больницу, и того гляди его могли отправить в медикаментозную кому, из которой многие не выходили. Тогда отец и вызвал бабушку и тетку. Чтобы Настя не осталась одна в случае чего.

Настя не верила ни в каких богов, и если до приезда малознакомых родственниц просто уповала на врачей, то после знакомства с бабушкой стала молиться всем подряд и ставила свечи в каждом храме, какой попадался ей на пути во время шатания по городу. Да, их родная двухкомнатная хрущевка немедленно стала чужой, когда там поселились эти чужие женщины с вытянутыми недовольными лицами и ворчанием, которое, казалось, не смолкало, даже когда они спали.

Из этого ворчания Настя поняла, что ее отец перестал общаться с матерью и сестрой, потому что они… были уверены, что он не ее отец! Настя обнаружила, что не может предоставить доказательства того, что ее отец был женат на матери, что она в принципе умерла! Свидетельств об этом в доме тоже не было.

Настя много чего напридумывала, что не могла спросить у лежащего почти при смерти отца, но одно она поняла точно – едва его не станет, бабушка отправит ее в детский дом или в приемную семью.

Настя знала, что отцу нельзя переживать, но едва кризис прошел, как она выложила ему все. Уже потом она узнала, что коварная болезнь порой отступала ненадолго, чтобы вернуться и добить одним ударом. И как знать, может, она даже вернулась за отцом, только не застала в больничной койке. Шатаясь, как умертвие из ужастиков, и такой же синевато-бледный, отец подписал отказ от продолжения лечения и вернулся домой. Он выкинул из дома мать и сестру со всеми их вещами, уже обживающими полупустое пространство их некогда аскетичной квартиры, и даже не стал слушать про то, что уехать им удастся лишь через несколько часов.

«На вокзале пересидите, вороны драные», – напутствовал он их и, лишь захлопнув дверь, сполз по стене на пол.

– Сейчас отдышусь и завещание напишу, давно пора было, мало ли как жизнь повернется, – пробормотал он. – А в приют тебя никто не отправит, даже если я помру раньше, чем тебе восемнадцать стукнет. Есть еще люди, кто мне должен. Три года уж потерпят тебя, да не как эти… р-р-родная кр-р-ровь!

– А бабушка разве не… – Настя задохнулась, так и не смогла вслух произнести то, что мучило все эти дни почти так сильно, как отцовская болезнь.

Но тот понял. Скривился и выругался.

– Чуть полегчает, закажу генетический тест для нас с тобой, – пообещал он.

Настя кивнула. Ну да, обещание – это хорошо. Потом. Как-нибудь.

Чего она никак не ожидала, так это того, что «чуть полегчает» означало то, что папа поднимется и пройдет к компьютеру – заказывать.

– Да я и так верю, – лепетала она, пытаясь прикоснуться к папиному лбу – нет ли жара. – Пап, я буду себя вечно корить, если заставлю тебя делать это!

– Ты будешь себя вечно корить, если не проверишь, – отец слабо ухмыльнулся. – Настюш, эти вороны заставили тебя сомневаться. А от сомнений надо избавляться сразу. Выкорчевать их с корнем, ясно?

– Ясно, – Настя выдохнула и обвила отца за шею, лбом утыкаясь ему в спину. Только так, не видя его лица, она решилась. – Пап, но про маму… Мы искали и не нашли документов про ее смерть. И на кладбище ты меня никогда не водил.

Лбом она почувствовала, как закаменела отцовская спина, и испугалась – не сделала ли ему хуже?

– Я тебя и на могилу деда не водил, – усмехнулся отец, но прозвучало это горько. – Что до твоей матери, то тут вороны правы в одном. Не умерла она.

Он замолчал, Настя молчала тоже, боялась слово произнести, чтобы отец не закрылся окончательно. И неожиданно сработало, отец откашлялся – не для драматичности, просто болезнь уходила тяжело, оставляла за собой вот такой долгий кашель, и хрипло произнес:

– Ладно, Настена. Ты большая уже. Я и без того долго тянул.

В общем-то Настя уже и так знала, что услышит. Да, у нескольких ее знакомых не было отцов – кто-то не женился, кто-то «вышел за хлебом» и не вернулся, у кого-то родители развелись. У нее было чуточку сложнее – ушла мама. Решила, что семейная жизнь не для нее, оставила дочь своему возлюбленному и ушла. Больше папа ее никогда и не видел. Нет, звонить и искать не пытался. Они и сами справились, разве нет?

Настя тепло выдохнула отцу в шею и вздохнула. Справились, пожалуй. Но разве не обидно? Почему-то ей казалось, что было лучше, когда она думала, что мама умерла. Так она могла мечтать, что она ее любила.

– Ты ее не ищи, главное, – неловко попросил отец. – Захочет – сама найдет. Ладно?

И Настя тогда пообещала. С тех пор прошло почти три года, и она бы рада нарушить обещание, но что она знает о матери? Имя – как у нее, внешность – почти как у нее. Ни фамилии, ни хоть примерного адреса отец не сообщил. Наверное, уже тогда знал, что Настя может не сдержаться.

Больше они на эту тему не говорили, как и на тему бабушки. Отец оклемался, действительно написал завещание, по которому все абсолютно доставалось только Насте, ну и они сделали генетический анализ. Плевать в пробирку было смешно, и Настя была рада, что не нужна кровь – крови она боялась, как и всех этих процедур с анализами. А этот показал, что все так и есть – она папина дочь. И пусть стоило это недешево, Настя была согласна с отцом – для них это было важнее денег.

Одним словом, папин отмаз про умирающую бабку был шит белыми нитками, и Настя лишь делала вид, что верит ему, сама со страхом дожидаясь, когда они сядут в машину. Она собиралась рассказать все, и пусть папа ругается. Лишь бы не смотрел с печалью, словно она глупая, это Настя не переносила. И все равно каждый раз рассказывала все, потому что папа мог поорать или посмотреть жалостливо, так что только обиднее становилось, а потом помогал. Всегда.

– Рассказывай, – попросил отец, едва они выехали из школьного двора.

И Настя начала говорить. Не упомянула лишь про то, как неожиданно Марк оказался за ее спиной и как она себя чувствовала, когда он сжимал обе ее руки и шептал на ухо. Было слишком стыдно. А вот остальное все рассказала.

– М-да, – отец задумчиво пожевал губу. – За три дня Семин точно не рассосется. Не тот он змеелюд, чтобы обиду простить.

А потом, то ли заметил, как она сжалась на сидении, то ли и впрямь так думал, но добавил неожиданное:

– Все правильно сделала, что не стала извиняться. Нагрубила ему, конечно, что тут поделать. Но извинения бы не помогли. Он бы все равно какую-нибудь пакость придумал. Знаю я их семейку, только силу и понимают.

Настя вздохнула. Она и сама понимала, что зря заступилась за Лизу. Хуже всего, что в глубине души она знала – дело было вовсе не в Лизе. Она заступилась просто за всех таких дур-девчонок. За себя, пока не стало поздно, потому что нутром чувствовала – будь она на месте Лизы, за нее бы никто не заступился, и сама бы она оробела бы куда больше.

– До игры он не рискнет ничего серьезного предпринять, разве что попытается запугать, – продолжал отец. – Поэтому одна не ходи. А после игры… посмотрим, каким он вернется и вернется ли вообще. В крайнем случае, переедем. Я знаю, что ты хотела учиться в местном ВУЗе, но поверь, в Казани или Москве он не хуже.

Настя даже рот открыла, а ни звука не послышалось. Настолько все серьезно? Не вернуться в прежнюю школу, а переехать в другой город? Даже в Москву?

Раньше Настя думала, что папина работа не позволяет им даже думать о столице, да и не слишком большая отцовская зарплата. Но завещание она видела и теперь понимала, что дело в чем-то другом. Может, папа тоже надеялся на мамино возвращение?