Кошачьей матери из меня в тот раз не вышло, и я захотела кроликов, за которыми побожилась Бабшуре смотреть и ухаживать. Пять разноцветных маленьких крольчат, принесённых от деда Василия из дома напротив, поселились на нашей печке, где мы с Лариской соорудили им гнездо, пока строился их уличный загон. Днём я перетаскивала их во двор и кормила листьями одуванчиков и корнеплодами, добытыми на Бабшурином огороде. Срали кролики везде. Их маленькие чёрные какахи-шарики были похожи на плоды черноплодной рябины, и мне приходилось их убирать по несколько раз в день. Дрессировке кролики не поддавались, зато их можно было безбоязненно гладить и «укладывать спать». Когда они немного подросли, то подхватили какую-то инфекцию, обдристали весь жилой и нежилой фонд и по очереди сдохли. На козу Бабшура уже не согласилась, и я начала ходить на местную ферму, чтобы посмотреть на коров, коз и гусей – моя любовь к живности сдавать свои позиции не собиралась. Откуда же мне было знать, что с гусями надо вести себя крайне осторожно? Незнание закона не освобождает от ответственности, и моя худосочная жопа, пощипанная вожаком гусиной стаи, опять превратилась в один большой синяк. Бабшура несколько дней прикладывала к моей пострадавшей заднице на ночь какие-то примочки и грозилась отправить меня к матери домой.
А потом приехал в гости на большом красивом мотоцикле мой двоюродный брат Серёга – старший сын Катюниной сестры Лидии. Он привёз гостинцы, старенький чёрно-белый телевизор и клятвенно пообещал научить меня ездить на его велосипеде с мужской рамой, плавать и свозить нас с Лариской в Клепиковский клуб на танцы…
Ему было уже 25, он закончил Рязанское военное училище Связи и собирался жениться на Верке, девушке из Рязани, где он с ней и познакомился. Высоким спортивным красивым брюнетом в офицерской форме я страшно гордилась и бегала за ним, как собачка на поводке: куда он, туда и я.
Велосипед, на который приходилось залезать с лавочки возле дома, я освоила за день. А вот чтобы научить меня плавать, брат взял у деревенского приятеля надувную лодку и мы потащились на реку. Воды я боялась страшно, особенно когда не видно дна и вода непрозрачная. Я барахталась у кромки берега с надувным кругом на животе и делала вид, что плыву сама. Серёга поклялся, что я буду сидеть в лодке и только смотреть, как плавает он, запоминать движения и уже потом пробовать. Заплыли мы почти на середину реки, он бросил на дно грузы, привязанные к верёвке, сложил аккуратно вёсла в лодку и молниеносно сделал то, чего я совсем не ожидала: спихнул меня в воду. От страха я начала интуитивно барахтать руками и ногами, создавая только брызги вокруг себя, пытаясь ухватиться за лодку и орать «Помогите!». Серёга орал в ответ: «Хочешь жить – плыви к берегу!» и отталкивал мои руки от лодки. Прилично нахлебавшись воды и устав, я начала плыть по-собачьи, но какая-то неведомая сила утаскивала меня вниз, и я начала тонуть. Брат понял, что я попала в водоворот, нырнул за мной и втащил в лодку. Мокрая, задыхающаяся и трясущаяся от мысли, что была почти на волосок от смерти, я всхлипывала и обвиняла его в покушении на убийство. Испугавшись повторной экзекуции, громко зарыдала и запросилась домой. Больше на речку с ним не ходила и учиться плавать отказалась: страх утопления в тёмной и глубокой воде застрял в моей голове на всю жизнь, и это искусство я так и не постигла.
Бабшуре мы ничего не сказали, я очень не хотела возвращаться в Москву, но на Серёгу надулась и пообещала себе его проучить. Мы нашли с Лариской голубую масляную краску, которой Бабшура красила ставни, и от всей души нахерачили на красном бензобаке Серёгиного мотоцикла обидное слово «Козёл», не подумав, что он сразу догадается, чья это краска и кто автор. Очередной скандал не заставил себя долго ждать, взаимные обвинения сыпались, как из рога изобилия, и Бабшура опять взялась за ремень. Мы убежали прятаться с Лариской в лес, чтобы наши зады и психика опять не пострадали, выпустили пар, нажрались ягод и только вечером притащились домой, испугавшись наступающей темноты.
На следующий день мне вручили тряпку, пропитанную какой-то зловонной жидкостью, и заставили оттирать «козла», Серёга же целый день прилаживал телевизионную антенну на крыше дома и смотрел на меня волком, в общем, мы помирились…
А потом приехал его родной и мой двоюродный брат Мишка – младший сын тёти Лиды, худой и активный молодой человек, говорящий сто слов в минуту. Они вдвоём с Серёгой целыми днями рыбачили на речке, а вечером уезжали на мотоцикле вести культурную жизнь, возвращаясь домой только под утро. Из выловленных пескарей, плотвы и окуньков Бабшура варила нам рыбные супы с рисом или перловкой в чугунке, а если попадалась крупная рыбка, то жарила её с луком и картошкой.
Я же вдарилась в ягодное собирательство. После завтрака мы с Лариской и Бабшурой обмазывали себя с ног до головы одеколоном «Гвоздика» от комаров, надевали резиновые сапоги, брали болотные палки-выручалки, корзины, трёхлитровую банку с пластмассовой крышкой, варили яйца, резали хлеб с салом и чесноком, доставали малосольные огурчики с помидорчиками из погреба, наливали морс в бутылку и уходили в глухой лес за несколько километров от дома собирать чернику и землянику. Возвращались ближе к вечеру уставшие, но довольные. Столько ягод я больше никогда в своей жизни не видела, разве что на колхозном рынке. Перетёртые с сахаром, с молоком, со сливками, в компоте, варенье, каше, пироге… Ягоды уже лезли из ушей, но остановиться их жрать не было сил. Постепенно ко мне возвращалось чёткое зрение в вечернее время и предметы в моих глазах больше уже не расплывались.
Вскоре обнаружилось, что вольногулящий кот Барсик наградил нас с Лариской лишаём за чрезмерное тисканье. Круглые розоватые шелушащиеся пятна покрыли наши руки, шею, грудь…Сильно зудели и чесались. Нас обмазали зелёнкой, и мечта о танцах в Клепиковском клубе опять накрылась.
Лето подходило к концу, к середине августа мы с Лариской загорели, отъелись и приняли вид холёных тюленей. Возвращать меня в Москву поручили Мишке, на автобусе. За три дня до отъезда в Клепиковский клуб привезли фильм «Индиана Джонс», афишами которого увесили и заколоченный Миленинский клуб. Это был наш последний шанс оторваться, поглазеть на сельскую молодёжь, и мы упросили Серёгу взять нас с собой вместо Мишки, уже сто раз ездившего в Клепики.
Плиссированная юбка в полоску, белая летняя блузка с громадным воланом на груди и сарафан на тоненьких бретельках, завязанных бантом на Ларискиных плечах, – сшитые моей матерью шедевры, которые должны были выдать в нас городских и модных чик.
Подъехали мы к клубу на гремящем мотоцикле, как артисты первого эшелона – на лимузине к красной дорожке. С гордо поднятыми носами мы осмотрели присутствовавших, и Серёга купил нам билеты на киносеанс. Местные мальчишки рассматривали нас с явным интересом, а девчонки наоборот, как на понаехавших, и мы с Лариской поняли, что если бы не Серёга, то нас бы точно побили; такого высокого мы были о себе мнения. Фильм оказался очень интересным и зрелищным, но за моей спиной сидел какой-то мальчишка и громко щёлкал семечками, плевал шелуху на пол и отпускал сальные шуточки к фильму, по его мнению, остроумные. Я аж зачесалась опять вся, так он меня раздражал. Сначала мы на него шикали, просив не мешать смотреть нам кино, а ещё через несколько минут я не выдержала такого откровенного нахальства, развернулась и выбила газетный кулёк из его рук. Семечки рассыпались по полу, мальчишка матюгнулся и схватил меня за волосы, началась потасовка, и я оцарапала ногтями ему руку, которой он меня и держал. Серёга нас разнимал, Лариска визжала, а я, красная и растрёпанная, пыталась добраться до его лица. Потом в клубе включили свет и нас всех вывели на улицу остывать и разбираться. Культурная программа превратилась в некрасивые деревенские разборки – достойное завершение летних каникул, да.
Бабшура уже спала и нашего внешнего вида, слава богу, не оценила. Я спрятала порванную блузку в чемодан, умыла лицо и, разочарованная поездкой, легла спать. В ту ночь мне снился обезглавленный Яшка, мёртвые кролики, нападение гусей и глубокая тёмная река, где я тонула. Проснулась утром в слезах и поняла, что соскучилась по городской жизни и хочу уже домой, к маме, в Москву…
