Я сразу же припомнил наше знакомство, ведь именно эта отвратительная манера выражать свою радость подружила нас. Дело было так: мне достались по наследству шорты старшего брата, вещь ношеная, протертая до дыр, да еще на два размера больше. Отец, всунув мое безвольно болтающееся тело в этот сомнительного вида наряд, скептически заметил:

— Выглядит стильно, винтажно и… — Здесь он на секунду задумался, едва сдерживая смех. — И комфортно.

В качестве обеспечения заявленного удобства через мои плечи были переброшены крест-накрест две веревки, подцепленные к «мешкообразному кокону», в качестве подтяжек и выдано короткое резюме:

— Носи с гордостью.

В отчем доме имелось единственное, небольшое зеркальце, где папаша мог рассмотреть часть своей щетины, когда решал, что пришла пора побриться, и то на недосягаемой для меня высоте. Именно это обстоятельство позволило мне отправиться на променад в подобном наряде, может, и не с гордым видом, но безо всякого смущения. Первым встречным оказался соседский мальчишка, мой ровесник, противный малый, коего недолюбливала вся улица за чрезмерную язвительность и удивительную меткость при стрельбе из рогатки. Завидев меня, он остановился и, подбоченившись, с ухмылочкой сказал:

— Наложил в штаны и боишься показаться маменьке?

Его грязный палец с обгрызенным ногтем указал на мой обвисший зад.

— Так и будешь ходить, пока само не высохнет.

После чего распахнул рот, полный кривых молочных зубов, и разразился своим омерзительным «хрюканьем».

Я, как воспитанный человек, ожидал окончания его истерики, дабы объяснить наглецу ошибочное им восприятие мира, но тот, истинный поганец, набирал воздуха в легкие снова и снова, вызывая у себя приступы смеха и продлевая мои внутренние мучения.

Терпения и воспитания хватило на пару минут, я с разворота всунул ему в рот свой кулак, мы подрались, но после подсчета потерянных зубов (оказалось поровну на двоих) подружились, надолго.

— Насчет рояля угадал, — начал я миролюбиво. — Взгляни наверх, прямо над тобой молния срезала ветку под нужным углом. Острога приготовлена нам самим провидением, я заметил ее утром, пока ты спал.

— Ты просто как Моисей, брат Ромул, — воскликнул довольный Рем, поднимаясь на ноги. — Вера дала ему спасение, а тебе острогу. Полезай на плечи, достанем ее, я голоден.

Я так и не понял, сказано это было смехом или серьезно, но взобравшись на холку другу, я взмыл вверх и, отмерив необходимую длину, сломал ветку. Хруст рвущихся волокон над головой наложился на звук всплеска в воде. Мы оба опустили глаза, и Рем от неожиданности дернулся так сильно, что я не удержался на его плечах и вместе с ценной острогой полетел навстречу с песчаной полоской, услужливо предоставленной мне для мягкой посадки Матушкой Землей.

Чистый, звонкий, заливистый смех очаровательного, ослепительной красоты, можно было бы сказать, небесного существа, если бы не чешуйчатый рыбий хвост, примирил нас с последствиями такого конфуза. Рем застыл под ивой, не смея оторвать взгляда от удивительного зрелища, а я, отплевываясь песком, забившим нос и рот, горько сожалел о столь неприглядном кульбите, в котором мне невольно пришлось исполнить главную роль.

Она, лучезарная и… великолепная, перестала смеяться, первым из нас «очнулся» пройдоха Рем.

— Кто ты?

«Деревенщина, — подумал я, — разве так обращаются к царицам, к Венерам, к Богиням».

— Можете сами назвать меня, — прозвучал мелодичный голос.

— Рыба, — выдохнул Рем (точно, деревенщина).

— Дева, — прошептал я почтительно.

— Мне нравится, — согласилась она. — Буду Дева-Рыба.

— А может быть и по-другому? — Рем, по обыкновению, вцепился в тему, как клещ.

Прекрасная незнакомка подплыла к самому берегу и, уложив голову с длинными рыжими волосами на ладони, лукаво улыбнулась:

— Встретишь меня в пустыне, буду Дева-Ящерица, в холодных снегах — Девой-Снежинкой.

— Где тебя ни встреть, окажешься в Раю, — воскликнул Рем.

«А деревенщина быстро переобулся в подхалима», — заметил про себя я. Дева-Рыба вильнула хвостом, и кувшинки, окружавшие ее, пустились в пляс.

— В Раю имя мое Ева.

— А в Аду? — «бухнул», не подумав, я, отчего тут же засмущался и покраснел.

Она улыбнулась и, похоже, даже не обиделась.

— Девой — Светом Надежды величают меня в тамошних чертогах.

— Ну а человеческое имя есть у тебя? — Рем подошел к воде и присел на корточки. Наша собеседница, нисколько не смущаясь, поднялась из воды, обнажив безупречное тело.

— Дева Мария, это мое имя среди людей.

Мы, пораженные и оглушенные, переглянулись. Я много раз видел ее изображение на иконах и теперь понял — сходство было очевидным. Похоже, Рема одолевали те же мысли.

— Что ты делаешь здесь, в реке? — спросил он, как всегда точный в своем любопытстве.

— Возвращаю беглецов, — прозвучало в ответ.

— Мы не беглецы, — поторопился сказать мой товарищ, а я подумал: «Разве от Богини можно что-нибудь утаить?»

Дева-Рыба грациозно погрузилась в воду, оставив над поверхностью только голову.

— Каждый человек — беглец. Беглец от Жизни, от того, что не в состоянии наступать на осколки содеянного ранее и задержаться на них, оценить себя, дать возможность ранам «кровоточить». В этом страхе люди передвигают ногами все быстрее, накапливая в спешке новые осколки, множа их до размеров Голгофы.

Дева говорила очень серьезно, с неподдельной грустью в голосе, но полным отсутствием печали во взгляде. В этом, мне показалось, существовал некий диссонанс, и я спросил:

— Все — и мужчины и женщины?

Незнакомка утвердительно покачала головой, и ее волосы распределились по воде вокруг огромным рыжим пятном.

— У всех одинаковые осколки, только мужчины и женщины ступают по-разному.

Как-то матушка поведала мне, кривляющемуся на базарной площади перед уличной танцовщицей, что из зависти балерине в пуанты могли подсыпать битого стекла, но публика в зале видела при этом только улыбку на ее лице. Сей факт поразил сердце мальчика настолько, что тем же вечером я разыскал старую бутылку, булыжником натолок стекло и высыпал эту пыточную смесь в свои башмаки. Перед тем как сунуть ногу внутрь, я некоторое время раздумывал о смысле подобных экспериментов, устраиваемых ради пустого любопытства, о чувстве самосохранения, данного человеку неспроста, и вообще, о логике тех или иных действий, предпринимаемых спонтанно, то есть, откровенно говоря, я здорово трусил, но глаза танцовщицы не покидали моего воображения, что и послужило в конечном итоге принятию непростого решения. Я опустил стопу в башмак… весь «зрительный зал», а это по меньшей мере три-четыре ближайших квартала, тут же узнал о моем позоре.

К слову сказать, соседка, полностью глухая бабка от рождения, впервые в жизни вздрогнула от ощутимого толчка в правом ухе.

— Можешь объяснить подробнее? — Вопрос различия полов, как видите, был для меня не праздным.

Дева-Рыба снова приподнялась из воды, и ее рыжая шевелюра идеальным «колпаком» легла на плечи, этакий огненно-красный колокольчик-поплавок на речной глади.

— Вместо того чтобы остаться в осознании содеянного, Человек делает следующий шаг, лишь бы не испытывать кармическую боль, он как безумный «пляшет» на битом стекле последствий. Иисус мог ходить по волнам, ибо карма его по чистоте отличалась от людской, как вода от земли, а воспарил, когда очистил ее до разницы «воздух-вода».

Рем громко чихнул, а Дева улыбнулась и продолжила:

— Очевидно, что душа получает женское или мужское тело не случайным образом. Определенный набор обретенных пороков и накопленных грехов формирует следующий пол. Например, гордец, скорее всего, будь он сейчас мужчиной, не сменит пол (равно как и женщина), но получит тело, коего станет стыдиться, и напротив, смиренный обретет внутреннюю красоту, но уже в другой ипостаси. Искренне усомнившийся в первой заповеди, но продолжающий искать Бога, сменит пол, дабы смог он постичь сияние Частицы Бога вне зависимости от ипостасей, когда обе есть Одно. Насмехающийся же намеренно в сарказме своем останется в юбке, коли был рожден женой, но ждет его монастырь, дабы убедиться в истине, работая и прославляя Бога (религия здесь не играет роли, мечеть, синагога или католический храм).