Венкат расхохотался:

— Да ты просто дуралей! Что проку с такой службы? Если не хочешь голодать, воруй у хозяина — ведь он-то обворовывает тебя! Обсчитывай его на покупках — на зелени, на овощах, на горохе, на крупе, на бетеле. Бери все, что плохо лежит, представится случай — стащи у хозяйки драгоценности, а сам наутек! Можно и хозяйку прихватить! Ты ведь молод, красив! Только что из деревни — кровь еще в тебе играет!

И Венкат хлопнул Рагху Рао по плечу.

Венкат слыл признанным вожаком слуг. У него богатый опыт: ему ничего не стоило обворовать хозяев и вовремя скрыться. Раз двадцать менял он свое имя и, не задумываясь, переменил бы еще столько же раз, если бы понадобилось. Венкат требовал, чтобы с ним делились своей добычей не только те слуги, которые жили по соседству и занимались мелким воровством в домах своих хозяев, — его влияние распространялось на весь район. В свободное время вся шайка собиралась в условленном месте, они пьянствовали, курили гашиш и ругали хозяев, а вернувшись домой, смиренно и покорно принимались за грязную работу.

Венкат пытался завлечь Рагху Рао в свою шайку, но тот не хотел. Трудно сказать, что именно отталкивало его от этих городских ватти. Дома богачей казались ему огромной мельницей, которая перемалывает бедняков, превращая их в преступников. Рагху Рао приглядывался к городским ватти, наблюдал их нравы и все чаще вспоминал историю Дургайи и Бхимайи, услышанную им как-то от отца. В прошлом мелкие землевладельцы, они разорились: сперва стали батраками, затем — ватти, как Вирайя. Но со временем они сумели выслужиться перед заминдаром и превратились в его презренных наемников. Теперь на глазах у Рагху Рао совершалось такое же превращение: городские ватти, куря гашиш, пьянствуя, нюхая кокаин, постепенно становились такими же негодяями, как Бхимайя и Дургайя. Люди, которые поначалу мало чем отличались от Рагху Рао, теперь катились по наклонной плоскости, падая все ниже. Город губил этих деревенских юношей. Тлетворному влиянию города Рагху Рао мог противопоставить лишь смутную тревогу, тоску и непримиримую ненависть. Быть может, это и послужило противоядием, помогло ему остаться самим собой, избежать участи других ватти.

Рагху Рао, как истый крестьянин, в ту пору думал не столько о других, сколько о себе. Он искал спасения в честном труде, работал не покладая рук, старался как мог угодить хозяевам. Но все его усилия оставались тщетными. Иногда, словно милостыню, ему бросали лишний кусок хлеба и хозяйка снисходительно улыбалась:

— Старательный малый!

Несколько дней он ходил сытый, а потом опять голодал, получая те же крохи. Однажды из кухни пропал небольшой поднос. Рагху Рао заподозрили в краже. Хозяйка избила его, а купец пригрозил, что сообщит в полицию, и собирался уже сделать это, но поднос неожиданно обнаружили в хозяйской комнате под кроватью. На том дело и кончилось, однако ни хозяину, ни хозяйке не пришло в голову извиниться перед Рагху Рао. Станут они унижаться перед ватти! А Рагху Рао чуть ли не каждый день приходилось просить прощения за самые незначительные провинности… Ну что же, на то он и слуга!

Когда его обвинили в воровстве, Рагху Рао совсем пал духом. Венкат, чтобы развеселить его, рассказал непристойную историю, но Рагху Рао это не утешило. Тогда Венкат ему посоветовал накуриться гашиша. Он отказался. И вот ночью, когда Рагху Рао закончил работу, Венкат обманом, почти насильно повел его в квартал, где женщины торгуют своим телом. Рагху Рао никогда там не бывал и даже не догадывался сначала, куда его ведут. Венкат по дороге сказал только, что есть такое место, где он сразу забудет все свои обиды и огорчения. Когда они пришли, Венкат втолкнул его в дверь, а сам остался на пороге. Рагху Рао очутился в тесной каморке, пропахшей табаком. Там было темно, и он не сразу разглядел женщину, которая сидела на кровати, застланной ярко-желтым покрывалом, и силилась улыбнуться. Рагху Рао повернулся к Венкату:

— Куда мы попали?

Тот сунул ему в руку восемь ана:

— Развлекайся, сынок!

Венкат скрылся. Рагху Рао остался наедине с женщиной.

— Садись же! — женщина указала рукой на постель.

Он не шелохнулся и молча глядел на нее.

— Что ты стоишь? Садись! — В голосе женщины послышалось раздражение.

Не сходя с места, Рагху Рао спросил:

— Скажи, дозволено ли будет мне положить руку тебе на грудь?

Вопрос этот, должно быть, показался женщине странным, однако она ответила:

— Конечно! Ведь ты платишь за все.

Рагху Рао вздрогнул. Ноги сами понесли его прочь. Напрасно звала его женщина — он был уже далеко от нее, Венкат что-то кричал ему вдогонку, но Рагху Рао, не оглядываясь, шагал по мостовой — сначала медленно, потом все быстрее и, наконец, пустился бежать. На бегу он думал о том, что не останется здесь и дня. Женщина в его деревне по крайней мере пыталась хоть в чем-то спасти свою чистоту, а здесь она продается. И Рагху Рао почувствовал, что не в силах больше жить в Сурьяпете.

Вспоминая сейчас, во мраке тюремной камеры, о том, что побудило его покинуть Сурьяпет, Рагху Рао невольно улыбнулся. Из Срипурама он бежал в Сурьяпет, из Сурьяпета в Хайдарабад… В Хайдарабаде он стал рикшей. У него были сильные руки, крепкие ноги, здоровые легкие: без устали таскал он свою коляску в гору, а с горы спускался легко, ничуть не уставая. Ему нравились залитые асфальтом улицы, электрические фонари, колокольчик на оглоблях его коляски. А когда ночью удавалось наесться досыта, он готов был поверить, что это и есть предел его мечтаний. Владелец коляски дал ему две смены верхней одежды, и Рагху Рао был счастлив. С полгода он, словно резвый арабский конь, бегал по улицам Хайдарабада. Он привык к своему положению человека в упряжке и не задумывался над тем, почему одни люди сидят в коляске, а другие везут ее. Он забыл, зачем пришел в город. Две смены одежды, еда два раза в день, несколько рупий в кармане — этого было достаточно, чтобы жизнь показалась прекрасной. А когда он смог послать отцу двенадцать рупий, во всем Хайдарабаде нельзя было найти человека счастливее Рагху Рао. Да и бири в Хайдарабаде были хорошие. Приятно было выкурить сигарету, но самое приятное — вволю поесть мяса.

Полгода такой жизни промелькнули незаметно. Но однажды Рагху Рао заболел. Сначала казалось, что одолеть болезнь не так трудно, однако, когда он стал как-то подниматься с коляской в гору, ему вдруг стало плохо и он едва не потерял сознание. Через некоторое время Рагху Рао стал покашливать, вечерами его часто знобило.

«Лихорадка, самая обыкновенная лихорадка», — думал он. Но болезнь не проходила. Хозяин дал ему немного денег, потому что считал Рагху Рао своим лучшим рикшей, да и у самого Рагху Рао в то время были небольшие сбережения. Через месяц ему стало лучше, хотя прежние силы так и не удалось восстановить. Он не мог уже быстро бегать, как прежде: донимал кашель. Врач посоветовал Рагху Рао отдохнуть месяца два. Но если ватти вздумает отдыхать, кто его будет кормить? И пришлось Рагху Рао снова встать в упряжку. Он задыхался, испарина покрывала лоб и тело, казалось, вот-вот лопнут вздувшиеся вены и грудь разорвется от кашля. Но нужно было работать. Опять наступили тяжелые времена.

Рагху Рао задумался… Перед мысленным взором длинной вереницей проходили сотни его седоков: клерки, торговавшиеся из-за каждого ана; студенты, которые вечно его подгоняли; бандиты, с кинжалом в руке нападавшие на прохожих в темных переулках и затем спасавшиеся от погони; распутные мужчины и женщины, тайком занимавшиеся любовью… Когда у Рагху Рао начинался приступ кашля, они осыпали его грязной бранью или, не уплатив ни пайсы, нанимали другого рикшу. Среди седоков встречались маулави и купцы, для которых он был не человеком, а лошадью, женщины, считавшие коляску рикши чем-то вроде временных яслей для своих детей. С кем только не приходилось сталкиваться Рагху Рао! В деревне он привык молча сносить лишения, а здесь, в городе, научился улыбаться, страдая.

И вот в пестрой длинной веренице седоков Рагху Рао увидел знакомое лицо…