Не подумайте, что Рахман был миллионер. Нет, он был всего лишь простым рабочим в типографии господина Асфии и получал пятьдесят рупий в месяц, из которых восемь рупий отдавал своей возлюбленной. Эти восемь рупий могли бы заткнуть сотню дыр в его доме, но трудно было отказаться от укоренившейся с годами привычки. Кроме того, Рахман любил выпивать. А пьяный он обязательно затевал с кем-нибудь ссору. Не раз он отсиживался за драку в участке и был бит директором типографии. Дома он колотил жену, та срывала свою злобу на детях, дети поднимали рев, а успокоившись, засыпали. Потом начинал плакать сам Рахман, к нему присоединялась жена… Им было трудно понять причину своих слез и страданий, причину того, почему на следующий день они снова должны работать, покорно склонив голову перед директором.

За три месяца Рахман истратил на лечение Фазала около двадцати пяти рупий. Могут ли оценить такую жертву люди, которые не задумываясь выкладывают деньги на постройку целого дома? В первый месяц Рахман не пил вина; потом не дал ни копейки своей возлюбленной, и она, конечно, бросила его. На третий месяц истратил деньги, которые жена мечтала отдать за маленькие серебряные сережки; на эти деньги он приобрел искусственный глаз Фазалу. Не однажды за это время у Рахмана мелькала мысль избавиться от мальчишки и вышвырнуть его на улицу. Но всякий раз что-то останавливало его. «Я сам принес его домой, и теперь он поправляется, — думал Рахман, — вот поправится совсем, тогда и выброшу этого бездельника».

Но когда Фазал выздоровел и Рахман увидел, как жадно смотрит мальчик на еду, он решил усыновить его. Божьей милостью он не был обижен потомством — у него было уже семеро, и вот-вот собирался появиться на свет восьмой. Однако и Фазалу хватит места под крышей, решил Рахман.

— Смотри, — сказал он жене, — корми досыта Фазала — видишь, какой он худенький.

— Ты что, с ума спятил?

— Делай, как тебе говорят.

Жена покорилась, и Фазал в первый день ел столько, что глаза его чуть не выскочили из орбит. На другой день он ел поменьше. На третий — еще меньше. А на четвертый потянулся к еде уже не от голода, а по привычке. Рахмана это радовало. Потом он устроил Фазала в школу. Но страх перед муллой так крепко сжимал сердце мальчика, а постоянный голод и нескончаемые побои в приюте так выпрямили извилины его мозга, что, просидев в школе восемь лет, он не смог продвинуться дальше четвертого класса. В конце концов Рахману надоело все это, и он забрал мальчика из школы. Получив свободу, Фазал несколько дней ходил счастливый. Потом он начал помогать по хозяйству: мыл посуду, носил с базара продукты. Вместе со своими сверстниками Фазал воевал с мальчишками из соседних переулков и обучился отборным ругательствам. Иногда Рахман посылал его в город продавать жареные семечки мунго или плоды сангхары. Но так как он не был силен в арифметике, то не приносил домой даже паи. Плоды сангхары продавались обычно по две штуки за ана, но он отдавал за ана когда один плод, а когда целых четыре. Порой, получив с покупателя ана за полфунта семечек мунго, он два отдавал сдачи. Иногда, уже получив несколько пайс с покупателей, он забывал об этом и так приставал к ним, что те принимались жестоко колотить его. Несколько раз полицейский отнимал у Фазала корзину и отводил его в участок.

Как-то раз бандит, живший около вокзала, вознамерился сделать Фазала своим сообщником. Чтобы задобрить мальчика, он подарил ему красный шелковый платок. Узнав, откуда взялся у Фазала платок, Рахман отыскал бандита и расправился с ним по заслугам, за это ему самому пришлось спасаться от полиции: Рахману предложили либо заплатить штраф пятнадцать рупий, либо отсидеть семь дней в участке. Жена продала серьги и браслеты, заложила знакомому патану приготовленное к зиме новое одеяло и внесла штраф.

Так прошли еще два года. Наконец Фазал по рекомендации Рахмана поступил на работу в типографию господина Асфии. Ему было восемнадцать, и потому в жилах его кипела горячая кровь. Большие сильные руки Фазала двигались с такой быстротой, словно они хотели как можно скорее создать что-то значительное. Платили Фазалу двенадцать рупий в месяц. Надо сказать, что работал он, как машина. Порой во время работы Фазал вспоминал о двенадцати рупиях, и сердце его радостно трепетало, по всему телу пробегали мурашки. Мысль эта не давала покоя, точно муравьиные укусы. Двенадцать рупий! Двенадцать рупий! Двенадцать рупий! Кончая работу, он выходил на улицу, и двенадцать рупий, казалось, обступали его со всех сторон. Теперь он сможет купить себе рубашку, брюки или шарф. Он сделает себе английскую прическу… и… и… Да! Теперь он сможет купить себе сладостей. Вот получит деньги и купит сразу две дюжины апельсинов. Потом пойдет в ресторан «Соединенные провинции» и съест сразу пять порций жаркого. Думая об этом, он начинал работать еще усерднее и, увлекшись, тихонько мурлыкал песенку. «Молодо-зелено, — говорили про него старые рабочие. — Станет старше — уж не будет так распевать. Что ему? Не женат, забот никаких. Пусть себе поет. Ведь в этом мире песне так тесно».

Но вот как-то Фазал увидел у директора очень красивые ботинки. Кожаные, коричневого цвета, на каучуковой подошве, и блестели они как зеркало. Фазал был потрясен. Он не мог оторвать от них глаз. Куда бы ни шел директор, он плелся за ним по пятам. Однажды директор даже пригрозил ему. Только после этого Фазал пришел в себя. Но теперь он уж не мог работать, как прежде. Перед глазами все время маячили злосчастные ботинки, красивые, мягкие, блестящие! Наверное, в таких люди отправляются в рай! Ему хотелось потрогать их, прикоснуться к ним щекой. Фазал взглянул на свои ноги, безобразные, растрескавшиеся, — ведь всю жизнь он ходил босиком. Никогда прежде он не носил башмаков. Но теперь он во что бы то ни стало обзаведется ими. «Обязательно куплю ботинки. Коричневые, из мягкой кожи, с двойной каучуковой подошвой. Блестящие как зеркало», — твердо решил он.

— Дядя, прикажи выдать мне жалованье, — сказал он Рахману.

Тот посмотрел на него с удивлением:

— Но ведь ты работаешь всего десять дней. Какое же может быть жалованье?

— А сколько я заработал за десять дней, дядя?

— Четыре рупии.

— Ну так скажи, чтоб дали четыре. Чтоб сегодня же дали.

— А что ты будешь с ними делать?

Фазал вдруг замолчал. Он не мог ответить сразу и покраснел от переполнявших его сердце чувств.

— Так что же ты будешь делать с этими четырьмя рупиями? — снова спросил Рахман.

Глаза Фазала блеснули. Чуть запинаясь, он тихо проговорил:

— Я… я куплю ботинки.

Рахман расхохотался. Он хохотал до слез. Потом отвел Фазала к директору и выложил ему все начистоту. Теперь стал хохотать директор — он чуть не лопнул от смеха. Но зато Фазал ушел от него с четырьмя рупиями.

— Рехнулся парень, — сказал директор. — Вот так рассуждают все рабочие. Приходят сюда босые, голодные, в лохмотьях. А потом, смотришь, то одно приобретут, то другое. Сначала напялят ботинки, потом рубашку или шарф, потом шляпу. А там, глядишь, начинают требовать прибавки к жалованью.

— В этом нет ничего удивительного, — вспыхнул Рахман. — Ведь рабочий тоже человек. Рабочий тоже хочет выбиться в люди, шаг за шагом…

— Конечно, — поспешил ответить директор, — я ничего плохого и не говорю. Что же в том дурного? Именно постепенно… шаг за шагом. Против этого не возразишь. Но нужно во всем соблюдать умеренность.

Рахман взглянул на ботинки директора.

— Я заказывал их у одного китайца, — сказал директор. — Негодяй содрал за них сорок рупий.

Фазал шел по базару, зажав в кулаке четыре рупии. Он останавливался перед каждым обувным магазином и приценивался. В одном магазине за ботинки просили сорок рупий, а в другом — тридцать девять рупий пятнадцать ана. Нигде не смог он найти ботинок дешевле. А ведь у него было всего четыре рупии. Сердце его будто остановилось. Что же делать? Ведь он мечтал в этом месяце купить ботинки, в следующем — рубашку и шарф, потом — шляпу, одеяло… «Пойду посмотрю еще, — с грустью подумал он. — Может, все же найду что-нибудь подешевле».