— Рабочих я предупредил, чтоб лишнего не болтали, — сказал Герману потихоньку вахмистр, когда тот чуть задержался на посту. — Ну, и чтоб в казарме посидели, не мешались вам там.

— Спасибо, — ответил Герман. — Я в рапорте отмечу, что вы старались. Не волнуйтесь, они тут ненадолго, и вреда от них не будет.

— Все-таки, постарайтесь побыстрее, — сказал усач. — Неровен час с инспекцией явятся или еще что.

— Хорошо, — Герман кивнул. — Там я водки привез, три полведерных. Выдайте им сегодня по две порции дополнительных. И потом тоже. Я еще привезу.

Вахмистр покивал, но без особенного одобрения.

После это Герман поспешил догнать своих спутников, которые уже покинули пост и двинулись по улице к главной площади, осматриваясь по сторонам.

— Чудовищный пожар, — проговорила Ариадна, глядя на остатки стекольного цеха. — Трудно поверить, что он сам это устроил.

— К сожалению, все было именно так, — поспешил сообщить Герман. — Пудовский уверился, что единственный способ для него прикрыть налоговую аферу — это устроить на фабрике грандиозную катастрофу: взрыв с последующим пожаром. Якобы испытывали новую краску, а она оказалась взрывоопасной. К тому же, подобная афера позволяла получить страховку и на вырученные деньги открыть новое предприятие. Гениальный план в своей злодейской хитрости. Вот только отчетность он подчистил недостаточно, на этом и погорел. Чудовищное злодеяние — не сколько рабочих погибло, больше десятка было ранено.

— Поразительная история, — сказал Ферапонтов, наклонившись и подняв с земли обугленный камень. — И почему я ничего не читал о ней в газетах?

— Только между нами, — Герман заговорщицки понизил голос. — Пудовский был поставщиком двора Его Величества. А упоминание даже имени Его Величества в столь отвратительной истории… в общем, писать об этом запрещено даже не на уровне Цензурного ведомства, а нами, жандармами. Вас бы я тоже просил никому об этой истории не рассказывать.

— Да-да, конечно, — Ариадна торопливо закивала.

Наконец, добрались до самого центра, где все еще можно было различить изломанные остатки силуэта портала.

— Вот здесь, — проговорил Ферапонтов, сжимавший в руках какой-то прибор с несколькими крохотными циферблатами. — Прямо вот тут… Подождите, мне нужно несколько минут, может быть, полчаса…

С этими словами он достала из кармана сюртука мел, опустился на колени прямо на мостовую, начертил линию, затем вторую…

— Мы пока к рабочим зайдем, — сказал ему Герман. — Надо сохранять легенду, что Ариадна Константиновна здесь в качестве врача. Если что, бегите прямо в казарму, она вон там.

Они двинулись в обход черного остова туда, где виднелся алый кирпичный корпус рабочего барака. День был пасмурным, и оттого развалины вокруг выглядели как-то особенно мрачно. На секунду Герману показалось, что вот-вот из груды обломков покажется оскаленная пасть беса. Он невольно проверил две кобуры, висевшие под его мундиром: одну с обычным револьвером, другую — с Узорешителем. Да, на всякий случай Герман прихватил и его. Кто знает, чего можно ждать в этой гробнице.

Он и к Кропоткину не преминул еще раз зайти, хоть и неудобно было беспокоить старика лишний раз. Однако нужно было отправляться в гробницу во всеоружии, и Герман поспешил выучить хотя бы слабенький щит. Теперь он умел создавать вокруг себя защитный кокон, но всякий раз, когда он это делал, кожа по всему телу начинала отчаянно чесаться. Это было невыносимо, и долго под такой защитой Герман точно не выдержал бы.

— Вы его давно знаете? — спросил он Ариадну, когда они отошли от Ферапонтова подальше. — Ему можно доверять?

— Илье Ильичу? Да, конечно же. Они знакомы с отцом больше года, Илья Ильич доставал для него какие-то редкости в своих путешествиях, он часто бывает у нас. Он замечательный человек, хотя и несколько рассеянный и странноватый. Но это по-своему мило, вы не находите?

— В какой-то степени… — протянул Герман. — Вот только не поймите меня неправильно, предприятие опасное… он точно знает, что делает?

— О, если он взялся, то все обязательно будет хорошо, — Ариадна улыбнулась. — Я уже бывала с ним в мирах-осколках. Это волшебные места, вам непременно понравится.

— Что ж, будем надеяться.

Наконец, зашли в казарму к рабочим. Те слезли со своих коек, выстроились вдоль прохода, поправляя рубашки и застегиваясь.

— Какие-нибудь жалобы у вас имеются? — спросила Ариадна одного из них.

— Дык это… как сказать… мозоль натер, и вот, геморрой проклятый замучил, — произнес тот. Герман за спиной Ариадны сделал жуткие глаза и замахал руками. Хоть девица и стояла к нему спиной, но он видел, что даже шея у нее вспыхнула.

— А впрочем, это, ваше благородие, все ерунда, оно и не болит совсем… пройдет, право, пойдет, — заговорил мастеровой, усмехнувшись. Кажется, он наслаждался произведенным эффектом.

— Я вам… оставлю мазь, — произнесла Ариадна смущенно. — Заживляющую… она… и от того, и от другого поможет…

У нее в самом деле были с собой некоторые медикаменты, взятые больше для отвода глаз.

Дальше осмотр пошел побыстрее, мастеровые больше демаршей не делали. Отвечали односложно и принужденно, словно солдаты, которых генерал на смотру решил спросить, как им живется: «Так точно, ваше благородие!», «Никак нет, ваше благородие!», «Не могу знать, ваше благородие!».

Наконец, переговорили со всеми, собрали несколько пустяковых жалоб. После этого Ариадна отправилась к Ферапонтову, узнать, как у него дела. Герман собирался идти за ней, но его остановил Митрич, поманив рукой к себе.

— Ваше благородие, барин, — сказал Митрич негромко. — Мы тут это… при докторше-то уж говорить не стали, тоже понимаем, да и предупредили нас строго. А вот лично вам хотим сказать: нам это все окончательно надоело. Две недели пройдет, и либо вы нас отсюда выпустите, либо мы… в общем, найдем, управу. До самого государя императора дойдем, петицию подадим.

— Эх, Митрич, — проговорил Герман, положив старику ладонь на плечо. — Да какую петицию, о чем ты говоришь? Неужто ты думаешь, что кто-то от вас такую петицию передаст?

— Мы, барин, найдем через кого передать, — решительно заявил Митрич. — Ты это… на свой счет не принимай, мы от тебя лично ничего худого не видали, но все же… Мы теперь это… люди свободные, и у нас тоже есть права, вот что. Нам это тоже разъяснили.

Герман аж поперхнулся от такого заявления. Нет, он, конечно, не был аристократическим снобом, и сама мысль о том, что у Митрича тоже есть права, не казалась ему абсурдной. Но в данных обстоятельствах Митрич мог бы свои права какое-то время подержать при себе. Но главное в его заявлении было другое…

— Это кто же вам это разъяснил? — спросил он.

— Да уж свет не без добрых людей, — ответил Митрич уклончиво.

— Если кто-то из жандармов… — начал Герман, так как это было единственное, что пришло ему на ум.

— Нет, не из жандармов, — раздался за его спиной знакомый женский голос. Герман тут же резко обернулся, одновременно потянувшись за револьвером.

За спиной у него, в нескольких шагах, стояла Надя. Впрочем, у нее револьвер уже был в руках, так что рука Германа застыла в нескольких дюймах от кобуры.

— Не двигайтесь, господин корнет, — произнесла она. — Впрочем, вижу, что уже поручик. Сердечно поздравляю с повышением.

— Откуда вы здесь?.. — спросил Герман, осторожно поворачиваясь. С одной стороны он старался не спровоцировать ее, с другой — не убирать руку слишком уж далеко от кобуры.

— А вы как думали, я, еще живя в Залесском, не разведала тут все ходы и выходы? — она ухмыльнулась. — Тоже мне, жандарм.

С ней что-то произошло за это время. Складка губ стала жесткой, а когда она говорила, то лицо перечеркивала неприятная морщина. Чувствовалось, что Надя немало пережила за это время.

До него доходили оперативные донесения, что после гибели Фридриха и разгрома «Черного предела» большая часть самых боевитых нигилистов объединились вокруг новой ячейки, и что возглавляет ее, вроде бы, женщина. Однако ему и в голову не приходило, что это может быть та самая Надя.